Идет бычок, качается

Суров лицом российский гаишник. Нет там снисхождения к водительским слабостям вроде грязного не по погоде номера (Так и запишем – «нечитаемый номерной знак»…), не горящего габарита (Задержать до устранения!) или, к примеру, отсутствия какой-нибудь бумажки. Многие недооценивают мистическую силу переработанной целлюлозы, не понимают, сколь важен этот неказистый материал, но не государев человек. Ему ли не знать, что отсутствие одной бумажки в кармане водителя влечет появление других бумажек в других карманах? Тонка, но неразрывна связь бумажек, и кто познал ее – познал жизнь…

Мало в полицейском лице человеческого – все больше государственное, тяжеловесно-неотвратимое, как фронтальный щит бронепоезда. Того, с запасного пути. Не узнали бы его служебное лицо жена и дети, удивились бы престарелые родители – не сын их, отец и муж тут стоит, а Столп Порядка и Проводник Неотвратимого Возмездия. А как иначе? Дураков нет на своё личное служебную карму вешать. Пусть вон на Столпу висит. Одно дело, когда тебя лично, нервно улыбаясь в лицо, за глаза назовут козлом и пидором (Назовут непременно, не себя же, обгонявшего по встречке, так называть?), а другое – тебя-полицейского. Не человека, но функцию. Око государево, руку его и карман… ну, не то, чтобы государев, но какая разница? На функцию карма не липнет.

Паки суров гаишник ночной – невыспавшийся и слегка подмерзший. Есть в нем что-то историческое, средневековое такое, напоминающее о лесных разбойниках, залихватском посвисте удальцов с кистенями и извечной непростой дилемме «кошелек или жизнь». Но паки и паки суров гаишник новогодний, коего служба государева выдернула из-под елочки на мороз, обязала хранить обидную трезвость и лишила простых человеческих радостей в виде салата оливье и селедки под шубой. До глубины своей казенной души обижен он такой несправедливостью, и будьте уверены – доведет свое недовольство жизнью до каждого, кто попадется ему в глухой час перед боем курантов на большой дороге, сиречь федеральной трассе.

— Прапорщик Гуев, документики ваши!

— Какой-какой прапорщик?

Нет, не в добрый час ночному водителю такие шуточки.

— Гуев. Первая буква «Г». И все шутки по этому поводу я уже слышал.

— Да бог с вами, товарищ прапорщик! С наступающим! – а сам улыбается в бороду.

Смешно ему, да. Вон, еле сдерживается, чтобы не заржать. Ничего, сейчас ему юмор-то поукоротим.

— Страховочку покажите, пожалуйста, и документы на груз.

— Будьте любезны, сей момент! – водитель лезет обратно в кабину своего тентованного «Бычка» и хлопает крышками бардачков.

Ишь ты, «будьте любезны» ему… Издевается, не иначе… Ничего, посмотрим, кто будет последним смеяться.

Да, нелегко живется в России с фамилией «Гуев». Особенно в южных областях, где мягкое фрикативное «г» превращает эту фамилию в полную неприличность. Можете даже не интересоваться, как мальчика Гришу Гуева звали в школе немилосердные одноклассники. Не стоит об этом спрашивать Гришу, ведь у китайцев Гуй – злобный демон, обитатель ада. Пусть неизвестен прапорщику этот факт, да и в Китае он отродясь не бывал, но многие водители запросто бы с этим согласились. Удивительное действие иногда оказывает на человека фамилия…

— Вот, извольте убедиться, все в полном порядке!

Ах, еще и «извольте»… Из интеллигентов или все-таки издевается? Ну-ну, посмеешься ты у меня сейчас… Документики-то вот они, у Гриши Гуева в руке. Нарушил ты, не нарушил – дело десятое, а никуда без них уже не поедешь. И попробуй еще получить их назад…

-Тааак… Что везем, товарищ водитель?

Любит Гриша обращение «товарищ». Ну не «господинами» же их называть? Тоже мне, господин нашелся, ржавого «Бычка» повелитель… А «товарищ» звучит этак по-государственному, солидно, напоминает о временах тех еще, когда уважали погоны, уважали…

— Да вот, бычка везу…

— Вижу, что не «мерседес». Я вас, товарищ водитель, про груз спрашиваю. В кузове что?

— Так это… Бычок!

Видя, как наливаются раздражением глаза гаишника, водитель быстро поясняет:

— Ну, бычок… который совсем бычок. С рожками! Самец говядины! Му-у-у… – водитель, для доходчивости приставил растопыренные буквой V пальцы ко лбу и пошевелил ими.

Эта нехитрая пантомима почему-то вызвала у прапорщика Гуева необъяснимый приступ злобы. Показалось, что чем-то этот жест обиден лично ему, Грише, и содержит какой-то непристойный намек непонятно на что.

— Та-ак, – прошипел он зловеще, — му-у-у, значит? Самец, значит? А санитарный паспорт где?

— Так он это… несовершеннолетний еще, откуда у него паспорт?

— Шутки шутим, товарищ водитель? Поня-а-атненько… Пройдемте на пост.

— Ох, зачем на пост? – затосковал водитель. — Слушай, командир, до нового года час остался, а мне еще доехать и груз сдать…

Гуев молча развернулся и пошел к кирпичному домику поста, спиной выражая непреклонное государственное пренебрежение к проблемам отдельно взятого водителя. Тот с тоской проводил взглядом папку с документами, прижатую полиционерским локтем к серому полушубку, и, вздохнув, поплелся следом.

Стены поста, выкрашенные казенной зеленой краской, навевали бюрократическое уныние, а расшатанный фанерный стол, освещенный тусклой лампой, всем своим видом демонстрировал невозможность нормальной человеческой жизни. За таким столом нельзя писать стихи, или, к примеру, сказки. За ним нельзя удобно усесться, развалившись. За ним нельзя пообедать или просто попить чаю – этот кривоватый выкидыш мебельной промышленности годится исключительно для составления протоколов, уснащенных изысканными бюрократизмами типа «наличие состава нарушения в действиях».

При виде таких помещений возникает мысль о существовании глубоко засекреченной государственной группы антидизайнеров по антиинтерьерам, которые специализируются на создании неуюта. Это они изобрели палитру антицвета для присутственных мест – от угнетающе-официального до тошнотно-казенного. Попав в такое, сразу понимаешь – есть в тебе «наличие состава нарушения». Был, состоял, привлекался… Да вообще родился, пожалуй, зря…

Прапорщик уселся на жесткий табурет, и, сурово глядя в поверхность стола, стал нарочито медленно перекладывать бумажки, игнорируя мнущегося перед ним водителя. Нервная пауза длилась и длилась – шуршали бумажки, скрипел табурет, неприятно зудела тусклая газоразрядная лампа. Водитель сопел, вздыхал, переминался с ноги на ногу и, конечно, не выдержал первым:

— Слушай, командир, ну чего тебе надо-то? Будь человеком, Новый год на носу!

Молчит прапорщик, шуршит бумажками, держит паузу. Пусть клиент дозреет. Не понял он еще до конца, не прочувствовал до селезенки, что он тут никто, и звать его никак, и что хочет прапорщик Гуев, то и сделает с ним сейчас.

— Ну, блин, товарищ прапорщик! Мне ж до полуночи кровь из носу доехать надо! Чего ты привязался к трудовому человеку?

Прапорщик поднял глаза, подпустив в них казенной оловянности. Посмотрел этак нарочно сквозь, будто не видя стоящего перед ним. Покосился взглядом в бумажку:

— Перевозка всех видов животных в пределах Российской Федерации осуществляется при наличии ветеринарного свидетельства формы номер один, выдаваемого ветеринарным врачом государственной ветеринарной службы района. Перевозка животных без указанного ветеринарного свидетельства не допускается.

— И что теперь? – обалдело спросил водитель.

— Загоняй машину на площадку, ищи ветеринара, получай справку. Как получишь – поедешь дальше.

Демонстративно положил папку с документами в выдвижной ящик стола и снова уткнулся носом в бумажки, задвинув рассохшийся ящик с противным скрипом.

— Эй, эй, командир, ты чего? – в ужасе забормотал водитель. — Какой, нафиг, ветеринар в новогоднюю ночь? Где я его тебе возьму?

Прапорщик поднял на него пустые глаза, выдержал правильную паузу – секунд десять, и, пожав плечами, вернулся к своим бумагам. Мол, твои проблемы, мужик.

Водитель сопел, вздыхал, грыз бороду и всем своим видом выражал внутреннюю борьбу. В глазах его отчетливо читались две мысли: «Ну ты и скотина, гаевый!» и «Вот я попал, а?».

— Слышь, командир, а может того… Этого… Договоримся? – тон его был полон извечной русской тоски, с которой еще крепостной крестьянин мял в руках шапку, стоя перед барином.

— О чем договоримся? – тон гаишника был холоден, как воздух Оймякона.

— Ну, как бы штраф как бы заплачу… На месте, а? – робкая надежда в голосе.

— Я не имею права брать штраф на месте, — отрезал Гуев, — а предложение взятки должностному лицу при исполнении служебных обязанностей…

— Какая взятка, вы что? – правдоподобно удивился водитель. — Исключительно добровольный взнос на нужды российского ГАИ!

— Нужды российского ГАИ обеспечивает государство! – сказал как припечатал прапорщик, разом хороня всякую надежду на традиционное разрешение юридических споров на дороге.

Нет, между нами говоря, Григорий Гуев не был принципиальным противником материальной помощи водителей государственным служащим. Водитель прапорщику просто не нравился. Нижними чакрами полицейского организма ощущалась в нем какая-то неправильность. На такие вещи у опытного гаишника всегда чуйка работает, как у служебной собаки.

Прапорщик покосился на круглые стрелочные часы, висящие на стене – было без четверти двенадцать. Решено: помурыжит этого шутника еще минут двадцать, и отпустит, в честь праздничка. Пусть помнит его доброту!

Водитель между тем явно паниковал – метался взад и вперед по посту, снимал шапку и нахлобучивал ее снова, открывал было рот, чтобы что-то сказать, но не решался, смотрел на часы и хватался за голову… Гаишник хранил суровое молчание. Можно подумать, Грише Гуеву неохота дома водку пить? А вон приходится тут сидеть. И ты посидишь, ничего страшного…

Водитель, между тем, наконец на что-то решился:

— Слушай, прапорщик! Я тебе все как есть скажу – нельзя меня задерживать!

— Это еще почему?

— Эх, не хотел говорить, но… Это не просто бычок. Это ТОТ САМЫЙ бычок!

— Какой-такой «тот самый»?

— Ну, год сейчас какой наступает?

— Очковый, двадцать одно.

— Да я не о том! Какого зверя год?

— Год быка, и что?

— Как что! Это тот самый бык! И если я его не привезу – то все! Трындец всему!

Прапорщик несколько секунд смотрел на водителя непонимающе, а потом неожиданно уперся руками в стол и громогласно расхохотался.

— Ну ты даешь, водила! Всякое мне тут рассказывали, чтобы отмазаться, но такого еще никто не отмочил! Ой, не могу, насмешил! Бык у него тот самый! Ты мне еще про Деда Мороза расскажи!

— А что про него рассказывать? — удивленно спросил водитель. — У него своя работа, у меня своя…

— Ой, не могу! – загибался от смеха гаишник. — Вот фантазия у тебя!

— Не веришь? – взвился водитель. – Пойдем! А, плевать на все! Пойдем, я покажу!

— Да брось ты,- сказал гаишник, — ты пошутил, я посмеялся, и хватит.

— Нет уж, пойдем! Ты же груз не проверял? Вдруг у меня там не бычок, а гигантский хищный утконос с кенгурячьим бешенством? Где твоя бдительность?

— Ну… Ладно, пойдем, покажешь… – неуверенно сказал прапорщик. — Но, вообще, шутка подзатянулась.

Водитель, тихо ругаясь, распускал обвязку тента, продергивал задубевшие веревки сквозь кольца креплений, а Гриша Гуев нервно переминался с ноги на ногу – на улице изрядно подморозило. Когда грязный матерчатый полог был наконец откинут, вокруг кузова разлилось сияние, и на прапорщика уставились большие добрые глаза.

Молодой бычок был удивительного цвета – белый, как снег. От его шерсти исходило приятное свечение, а на морде было написано доброжелательное любопытство. Казалось, на улице стало теплее, а в душе прапорщика зашевелилось какое-то смутное неудобство: то ли выпить хочется, то ли, страшно сказать, совесть проснулась…

— Ты, это… Извини, мужик. Забирай документы свои, — гаишник протянул папку. — Сам понимаешь, работа такая…

— Да ла… – начал примирительно водитель, но его прервал разносящийся как бы отовсюду колокольный звон.

«Бамммм! Бамммм! Бамммм!»

— Все, – обреченно сказал водитель, – не успел!

— И что? – спросил осторожно Гуев.

— И все… Ой, что сейчас будет…

Несколько секунд ничего не происходило, только раскатывалась над трассой гулкая после колокольного удара тишина. Потом в воздухе замерцал, наливаясь светящейся синевой, большой прямоугольник. Остолбеневший гаишник неожиданно понял, что перед ним соткался из воздуха тонкий, как кисея, телеэкран, за которым маячила Большая Кремлевская Елка и стоящий рядом с ней Президент – традиционно, несмотря на мороз, с непокрытой головой. К своему ужасу Гуев понял, что Гарант смотрит сквозь открытое окно экрана прямо на него.

— Та-ак… – сказал Президент тоном, не обещающим ничего хорошего, – это вы, прапорщик Гуев, срываете проведение всенародного Нового года?

Гуев открыл рот, но сказать ничего не сумел – дыхание перехватило.

— Люди шампанское налили, вся страна на низком старте – а курантов нет! Прапорщик Гуев им пришел! Да вы у меня будете движение оленей на Чукотке регулировать! С ездовых собак штрафы брать! Да мы таких в сортире… Есть у тебя там сортир, прапор?

— Е…Есть… – затрясся гаишник, обмирая от ужаса. – Нн… нна ууулице…

— Вот и иди туда, готовься, – твердо сказал Гарант.

Григорий внезапно почувствовал, что в сортир ему действительно надо. Прямо сейчас. Ой, нет, кажется, уже не надо…

И тут над пустынной ночной трассой разнесся звон бубенцов, деревья осветились новогодними гирляндами, и вокруг сильно запахало хвоей, мандаринами и почему-то перегаром… Обернувшись, Гуев увидел, что рядом с кузовом грузовика стоит бородатый дед в синей долгополой шубе и гладит белого бычка по лобастой кучерявой голове.Возле него, подбоченившись, играла длинной косой сногсшибательная румяная блондинка в расшитом снежинками голубом коротком полушубке. Блондинка игриво подмигнула прапорщику.

Водитель, тихонько стоявший в сторонке и делавший вид, что происходящее его не касается, сноровисто поклонился деду в пояс.

— Здравствуй, Дедушка Мороз!

— И тебе поздорову, внучек! Что, не оправдал? Не довез?

Водитель потупился, виновато развел руками и ковырнул ботинком слежавшийся снег. Дед вздохнул и повернулся к висящему в воздухе экрану.

— Что же вы, детишки, ссоритесь? Такой год пережили, радоваться надо.

Дед Мороз шагнул вперед и оказался перед гаишником. Добрые его глаза, казалось, высветили всю полицейскую душу до самых глубин.

— А ты, мальчик Гриша, чего такой хмурый? Фамилия тебе жить не дает? Не плачь, будет тебе другая фамилия! Живи да радуйся!

Величественный старик взмахнул посохом, и Григорий понял, что все в его жизни отныне изменилось. Не будет больше ехидных усмешек, хихиканья в спину от сослуживцев… Да что там – с новой фамилией, от самого Деда Мороза, он так заживет! Повышение, небось, сразу дадут. На место хлебное поставят. Может быть Григорий даже «Лексус» себе купит, как у капитана Дыряева. Хотя бы подержанный…

Дед Мороз между тем потрепал по шерсти бычка:

— Ну, милай, заждался, поди? Пошли, пошли – давно пора. А вы, детишки, идите праздновать.

Дунул – и пропал экран. Вслед за ним тихо растворилась еще раз подмигнувшая на прощание Снегурочка, а потом и сам Дед вместе с бычком исчезли. Несколько секунд еще держалась на деревьях праздничная иллюминация, но вскоре погасла и она, развеялся запах хвои и мандаринов и только перегар стойко висел в морозном воздухе.

Водитель ловко зашнуровывал полог опустевшего кузова и облегченно балагурил:

— Бычок – это нормально. Погрузил да повез. Проще всего, конечно, крыса – хоть в кармане таскай. Насыпал ей семечек жмень – она и шуршит потихоньку. Кабан – тоже дело житейское, или там собака – вообще без проблем. С обезьяной, конечно, хлопот не оберешься – шкодливая тварь, спасу нет! Но хуже всего, сам понимаешь, дракон – этого только с мигалками и пожарной машиной… Ну, бывай, прапор! С Новым годом тебя!

Выдернул из-под мышки обалдевшего прапорщика папку с документами и был таков. Вскоре габаритные огни грузовичка скрылись вдали.

Гаишник медленно прошел на пост, уселся на расшатанный табурет, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Потом, плюнув на все правила, достал из сейфа бутылку и грязноватый стакан, плеснул от души и в задумчивости выпил. Спохватившись, вытащил из кармана служебное удостоверение и, с предвкушением чуда, раскрыл. В красной книжке с гербами и печатями возле его мрачноватой физиономии было четкими печатными буквами написано:

Прапорщик Григорий Зопа.

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: