Глава 2. Обратный ход

*** Полгода назад ***

— Давай, давай, ленивая мохнатая жопа! Тащи санки! Там и твоя жратва тоже, между прочим!

Бородатый мужчина, замотанный в сильно поношенную одежду, надетую для тепла в несколько слоёв, устало топает по снежной целине на самодельных снегоступах, старательно отворачивая лицо от ветра.

— Терпи, Мудень, осталось всего ничего. Вон, видишь ту гору? Что ты на палец пялишься? Я куда показываю? А, что с тебя взять, тварь бестолковая…

Когда показываю пальцем

на красоту небесных сфер,

то люди пырятся на палец,

мой средний, что уставлен ввысь…

Пёс с интересом косится на него и продолжает брести рядом. Он запряжён в импровизированные нарты — лёгкие самодельные санки и упряжь из грубо сшитых автомобильных ремней безопасности. Тащить их нелегко — снег рыхлый, лапы проваливаются, шерсть на брюхе смёрзлась сосульками, сильный ветер задувает в подшёрсток. Псу холодно и неуютно, но он терпит: человек его кормит и защищает как от стай одичавших сородичей, так и от двуногих любителей собачатины. Пустошь не так пуста, как кажется, в развалинах то там, то тут видны дымки: одиночки, несмотря на наступившие холода, пока выживают, руководствуясь принципом «умри ты сегодня, а я завтра». Встреча с ними не сулит либо ничего интересного, либо ничего хорошего, но у человека есть оружие, и он не стесняется его применять. Их знакомство началось не лучшим образом: пёс получил шрам на голове и кличку «Мудень», а человек небольшую хромоту. Но теперь они неплохая пара, у человека еда и автомат, а у собаки чутьё и слух, позволяющее избегать засад и охранять ночные привалы. А ещё санки с грузом. Человек тоже тащит рюкзак, так что всё честно.

— Вот высокая гора, в ней глубокая нора, в той норе, во тьме печальной… — начал мужчина, но оборвал себя: — Нет, я уверен — там светло, тепло и вообще прекрасно. И нас там ждут. Меня. Но и тебя как-то примут, я думаю. Хоть ты и Мудень, конечно. Вот нафига ты мне ногу прокусил? Знаешь, как паршиво таскаться на снегоступах с хромотой? Чего лыбишься? Цапнул — и доволен. Твоё счастье, что я тебя не пристрелил. А мог. И собирался, кстати. Ещё тогда, когда ты за мной тащился, думая, что офигеть какой ниндзя, и я тебя не вижу. Тебя спасло только то, что у меня патронов мало, и что я недооценил твоё упрямство. Думал, надоест, проголодаешься и отстанешь. А ты готов был сдохнуть, но не уйти. Тупой, но упёртый, Мудень как есть. Упрямство, приятель, не лучшая черта, но вызывает невольное уважение. Я сам упёртый придурок, как несложно догадаться. Мог просто свалить, сейчас сидел бы в баре на родине, винцо под стейки употреблял, а не тащился по снегу, питаясь кашей. Почему этого не сделал? Сам себя спрашиваю постоянно. Но ответа так и не нашёл. Наверное, просто дурак. Какое мне дело до засевших в горе балбесов? Они со мной не так чтобы хорошо обошлись при первом знакомстве. Такие же мудни, как ты. Но я и тебя не пристрелил, и на них зла не держу. Дурак, как есть дурак. Сдохнут они, вымерзнут, что мне за дело? Что смотришь? Сдохнут-сдохнут, поверь. Я же с ними плотно общался, перед тем как свалить, представляю, что за люди. У них все планы построены на «быстренько перезимуем, весной кто-нибудь (главное, чтобы не мы) придёт, засеет поля, позовёт нас питаться, начнёт для нас новую жизнь».

— Гав!

— Да, говно стратегия, согласен. Но что ты хочешь, они же все с промытой башкой. У них и до Катастрофы через жопу всё было устроено, а что после началось, и вспоминать не хочется. Не выйдет из них толковых колхозников. Почему? Потому что тяжело в деревне без нагана. В период, так сказать, становления коллективного сельского хозяйства. Нас с тобой, дражайший Мудень, сколько раз пытались ограбить, грохнуть, а то и съесть? Только за последние дни три раза. Если бы здешние бандиты не были такими же безрукими пустоголовыми утырками, как и все остальные, дело могло бы кончиться плохо. И автомат, конечно. Против него не сильно возразишь. Правда, патронов почти не осталось, их и было-то не дофига. Но знаешь, что мне сказали на прощание эти чёртовы подземные жители?

— Гав!

— Вот именно. Что они оружия в руки не возьмут. Потому что новое общество должно строиться на принципах всеобщего, мать его, гуманизма. Если уж их апокалипсис ничему не научил, то, видать, и правда необучаемы. И мне бы забить на них и смыться. Но я возвращаюсь. Пешком с мешком, потому что снег выпал рано и мотоцикл пришлось бросить. И знаешь, почему я всё же иду назад?

— Гав!

— Не, не угадал. Плевать я хотел на их благодарность. Да и не будет её, вот увидишь. Будут смотреть, как солдат на вошь, и говорить через губу. Просто есть там одна девчонка…

— Гав!

— Да нет, я не о том, пошляк! Ей сейчас месяца три… Или уже четыре? Сбился со счета. Я её всего-то из мамки вынул и пуповину завязал. Дал, так сказать, путёвку в жизнь. Никто она мне, в общем. Но знаешь что, Мудень? Когда сообразил, что без меня она до весны не доживёт, то я не отправился домой, к вину и стейкам, а развернулся и двинул обратно через пустоши. Понял, что не полезет мне в глотку тот стейк. Хрен его знает почему.

— Гав!

— Нет, я не переоцениваю себя. Я всего-то отставной пиратский капитан, а не спаситель человечества. Но из них-то вообще выживальщики, как из говна пуля. Такие зайцы плюшевые, что на их фоне даже я Председатель Мао.

— Гав-гав!

— Не веришь? А зря…

— Гав-гав-гав!

— Что? Ах, у нас гости… Хвалю за бдительность, я что-то заболтался опять. Эй, мужик, я тебя вижу! Давай, выходи, засада не удалась, ты совершенно не похож на кустик. Вопрос на засыпку: людоед? Что головой мотаешь? Я не планирую пожертвовать себя на твоё пропитание, так и знай. Собаку тоже не отдам. Диких лови и ешь, а Мудень мой. Да подойди ты, ладно, чего я ору, как дурак? Палку только брось, а то пристрелю.

Из-за присыпанного снегом обломка стены неуверенно вышел мужчина, замотанный в несколько слоёв драной одежды. Он воткнул в сугроб импровизированное копье, созданное путём приматывания кухонного ножа к ручке от швабры, и показал пустые руки.

— О, вижу, что-то соображаешь ещё. Не совсем рехнулся в пустошах. Иди-иди, не бойся, не обижу!

— Пират придурка не обидит.

А если зарядил в пятак,

то это вразумления ради,

не просто так! —

продекламировал Ингвар. — Чего тебе надо, убогий?

— Врендо камши пожесть.

— Чего?

— Камши. Муда пятить. Шички еть.

— Понятнее не стало. Ты хоть не кидаешься, если ближе подойти? Вроде бы с агрорадиусом почти всех попустило, но если просидел полгода один в кустах…

Мужчина замотал головой.

— Не пандать. Жырно мыть.

— Да уж. Мудень, и тот понятнее изъясняется.

— Гав!

— Вот видишь, ты ему не нравишься. Я, кстати, тоже не в восторге, но я не кусаюсь. Ладно, давай присядем, там, вроде, крыша сохранилась. Попробую понять, что тебе надо. Все равно привал пора делать.

— Плыву шлам, — показал мужчина пальцем в руины. — Трепло мыло. Пездерь блэт.

— Ну… не знаю, что тебе на это ответить.

— Гав!

— Ну, разве что так, да. Веди, куда показал. Может, на месте понятнее будет.

Мужчина сделал приглашающий жест и пошёл вглубь развалин. Тут угадывается улица небольшого городка или крупного посёлка, от которого осталось не так уж много. Обломки домов торчат из сугробов гнилыми зубами, что не рухнуло от подземного толчка, обвалилось под тяжестью снега.

— Песь, — сказал мужчина, указывая на относительно целый бетонный модуль, не то гараж, не то сарай. — Бут плывём.

На строении видны неловкие, но старательные попытки хоть как-то утеплиться: небольшие окна забиты досками и тряпками, трещины между разошедшихся стен замазаны перемешанной с травой глиной.

— Гав!

— Там кто-то ещё есть? — подозрительно спросил Ингвар, посмотрев на забеспокоившегося пса.

— Жуя жаба. Либеет. Бзде комодит.

— М-да, зря спросил. Ладно, пошли внутрь. Но учти, если это какая-то глупая засада, я вам не завидую, — Ингвар похлопал по автомату. — Ты, скорее всего, не знаешь, что это такое, но, поверь, палки вам не помогут.

Внутри темно, немного света попадает только через небольшое вытяжное окошко под закопчённым до черноты потолком.

— Ну и вонища… Ты что, прямо тут и гадишь, что ли?

— Не он, — сказал слабым женским голосом куль тряпья в углу. — Не могу выйти, ноги отнялись.

— Гав! Гав!

— Хватит, Мудень. Вряд ли она опасна. Что случилось?

— Со мной, или вообще?

— Вообще я немного в курсе.

— Я упала. Неудачно. Думала, отлежусь, но, видимо, сломала спину. А вчера мы остались без огня. Проспала, костёр погас, новый разжечь нечем. Каша ещё осталась, но нужен кипяток.

— Муда пятить! — сказал мужчина с чувством.

— Чего пятить? — удивился Ингвар.

— Воду кипятить, — пояснила женщина. — В последнее время у Еноша начались нарушения речи. Я не знаю, в чём дело. После того, как упала, долго лежала на земле, не могла встать. Он был на охоте, а когда вернулся, прошло уже почти полсуток. Я простыла и свалилась с пневмонией. Неделю провела без памяти, очнулась — а он уже говорит так. Я почти научилась его понимать. Енош не сумасшедший, просто произносит не те слова, что хотел, и сам этого не замечает. Ему кажется, что это я ополоумела и перестала разбирать человеческую речь. У вас есть спички? Мы очень голодны и замёрзли. Каша у нас своя, нам бы только разжечь костёр.

— Вы всё это время грелись тут костром?

— Ну да, — удивилась женщина, — парового отопления больше нет.

— Вокруг горы кирпича, а вы даже элементарную печку не сложили?

— Я знаю, что такое печь, но никогда её не видела.

— Вот, Мудень, — вздохнул Ингвар, — и всё у них так. А ты сомневался, что община во мне нуждается.

— Гав!

— Вот тебе и «гав». Ладно, спички у меня есть, для начала сойдёт и костёр. Эй, как там тебя, Енош? Тащи дрова. Ну и снегу в котелок натрамбуй, заварим каши. Какой у вас вкус? Зипотервии? Хм… Что-то новенькое. Давай её сюда. Со своей стороны могу предложить нирипарию. Это как гречка с мёдом, политая отработкой. Съедобно, в общем.

Когда вода вскипела, каша запарилась и все (включая пса) поели, Ингвар спросил женщину:

— Какие у вас планы?

— У меня? — она как будто сильно удивилась.

— Спросил бы Еноша, но вряд ли пойму ответ.

— Я умираю, какие у меня могут быть планы?

— Э… Неожиданно.

— Я врач. Поверьте, я разбираюсь. У меня тяжёлые поражения лёгких, дышу одними верхушками… — она тяжело закашлялась, приложила руку ко рту и показала брызги крови на ладони. — Кроме того, я застудила почки. И это кроме паралича нижней части тела. На ступнях началась гангрена от обморожений, поэтому такой запах. Я не чувствую ног и не сразу заметила. Думаю, три-четыре дня максимум.

— Уверены? А если погрузить вас на сани и доставить в тепло? В нескольких днях пути большая община, они заселили бывший тоннель в горе, у них есть врач. Я как раз иду туда.

— Меня вряд ли спасли бы даже в больнице до Катастрофы, время уже упущено. И я всё равно не перенесу дороги. Лучше отмучаюсь здесь.

— А ты, Енош, что скажешь?

— Добавлюсь к иной, — решительно сказал мужчина.

— На его языке это значит «останусь с женой», — пояснила женщина. — Я пыталась уговорить уйти, он не хочет. Мы не женаты на самом деле, встретились уже после Катастрофы, но Енош упрямый.

— Этот ваш чёртов фатализм… — сказал с досадой Ингвар. — «Ешьте меня мухи с комарами». Понимаешь, Мудень? Они все такие — не будут бороться, лягут и сдохнут.

— Гав!

— Я не поняла вас…

— Неважно. Эй, ты, бормотун-путаник! Нужны кирпичи. Много. По возможности отдельные и не сильно битые. Ну и глина, если есть. Если нет — ничего, сложим насухую, даже примитивный очаг лучше костра. Ты меня понимаешь, или мне тоже надо по-твоему буробить?

Мужчина кивнул и вышел.

— Он всё понимает, проблема только с речью, — сказала женщина. — И мне кажется, как бы слегка… отупел, что ли? Но, если честно, Енош никогда не был особо умным. До Катастрофы работал грузчиком. Но он неплохой человек, с ним было… надёжно, пожалуй. Сейчас мне кажется, что он перестал понимать отвлечённые понятия, как будто в голове сломалась не только речь. Но я и сама не в лучшей форме для диагностики. Вы хотите сложить печь?

— Самую простую.

— Зачем?

— Станет гораздо теплее, и дым не будет провоцировать кашель.

— Нет, зачем вам тратить силы и время? У нас нет ничего, кроме каши. Но её и так везде полно.

— Это не займёт много времени, а вы умрёте в относительном комфорте. Это немного, но больше я ничем помочь не могу.

— Неужели Енош встретил в пустошах хорошего человека? — засмеялась женщина тихо.

Смех перешёл в мучительный кашель, который долго не прекращался, из угла рта побежала струйка крови.

— Я не хороший человек, — ответил Ингвар серьёзно, когда она справилась с приступом. — Моя биография почти полностью состоит из дурных поступков, хреновых решений, дурацких выборов и идиотских ошибок. Поэтому, когда я вижу простую очевидную возможность поступить не как мудак, я ей пользуюсь. Просто для разнообразия. О, вот и кирпичи! Верю, что он работал грузчиком, я бы такой мешок строймусора не упёр… Эй, Енош, вываливай тут и тащи ещё. Как минимум надо три раза по столько. Лучше больше. Если попадётся труба — да хоть водосточная, — тоже волоки. Без нормального раствора её из кирпичей не сложить. А я пока начну строить. Глина есть? А чего так мало? Ладно, давай что есть, сейчас замочу в ведре. Хотя бы самые крупные щели промажу.

***

Когда на улице стемнело, в печке уже горит огонь.

— Кривая, как жизнь моя, — признал самокритично Ингвар, — И дымит. Но я не настоящий печник, да и материал так себе. Смотри, Енош, завтра наковыряешь ещё глины, размочишь и залепишь тут, тут и тут. Доступно?

— А где рыбой. Остро ли гребя не вынимаете.

— Он говорит, что не тупой, просто вы его не понимаете, — пояснила женщина.

Она лежит возле самой печки, прислонившись спиной к горячим кирпичам.

— Как самочувствие? — спросил её Ингвар.

— Мне тепло. Я не голодна. Рядом со мной приятные люди…

— Гав!

— …И симпатичный пёс, прости. Это уже больше того, чем могут похвастаться большинство людей сейчас. Спасибо, что помогли нам.

— Это было несложно. Если бы вы проявили чуть больше активности и целеустремлённости, то могли бы не доводить дело до такой жопы.

— Для целеустремлённости нужна цель, — возразила женщина, — а мы просто доживаем, кто как может. Этот мир погиб, теперь наша очередь. Разве вы с этим не согласны?

— Да ни фига. Вы… Кстати, мы даже не представились. Как вас зовут?

— Невена.

— Очень приятно. Я Ингвар, а он Мудень.

— Гав!

— Сраные времена! — сказал Енош.

— О, на этот раз в точку!

— Он говорит: «Странные имена», — пояснила женщина.

— Какие есть. Так вот, Невена. Если бы я упал и сломал спину, я бы полз, цепляясь зубами, туда, где есть врач. Может быть, он бы мне не помог. Может быть, я бы сдох по дороге. Но я бы не прекращал пытаться до последней минуты, а не лежал и не ждал смерти.

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем мучить себя и других? Разве жизнь так ценна? Вы настолько ей дорожите? Сами говорили, что видите свой жизненный путь как сумму ошибок, но всё равно готовы ползти по нему, цепляясь зубами? Какой в этом смысл?

— Я никогда не сдаюсь. Вот и всё.

— Мне кажется, мы вряд ли поймём друг друга, — вздохнула Невена. — Но я благодарна за помощь. Вы же останетесь до утра? Уже стемнело, снаружи ветер и мороз.

— Да, в такую погоду и собаку на улицу не выгонишь.

— Гав!

— Именно, Мудень, мы остаёмся.

***

Пол в сарае застелен досками, печка даёт достаточно тепла, и, если не обращать внимания на запах, то почти уютно.

— Лучшая наша ночёвка за последние дни, да, Мудень? — сказал Ингвар, раскатывая спальный мешок. — Не то, что под кустом в метель.

— Букато дребёте? Чимза? — спросил Енош.

— Вы идёте в какое-то конкретное место? — перевела Невена. — Мы давно не встречали никого, кто куда-то бы шёл. Все, кто до сих пор жив, сидят по норам. В основном в одиночку, после приступов агрессии люди перестали доверять друг другу.

— Да. Если идти вдоль бывшей железки, то она упрётся в обрушившийся тоннель, идущий сквозь гору. В его технических коридорах поселилась небольшая община. Благодаря темноте и осторожности они более-менее благополучно пережили синдром агрессии, а ещё им повезло — наткнулись на старое Убежище. Там есть источник энергии. Живи и радуйся, в общем. Точно не хотите попробовать туда добраться?

— Нет, я останусь здесь, но спасибо за предложение. И за печку. А зачем вы покинули такое прекрасное место?

— В поисках мест ещё лучше, разумеется, — засмеялся Ингвар. — У меня вообще огроменное шило в заднице.

— Шило?

— Просто такое выражение. Человек, который не может усидеть на одном месте.

— Да, я догадалась. Судя по тому, что возвращаетесь, мест получше не нашлось?

— Долгая история, — вздохнул Ингвар. — Сам не вполне уверен в своих мотивах. Вкратце — несу дурные вести.

— Ещё более дурные? — удивилась Невена.

— Представьте себе. Эта зима не кончится в марте. Она будет не только холодной, но и очень долгой.

— Насколько?

— Может, год. Может, два. Не знаю. Но определённо куда дольше, чем все рассчитывают. Я решил, что попробую донести эту информацию до максимального количества выживших, чтобы их не подвело неверное планирование. Ставка на сельское хозяйство в ближайшее время не сыграет, засеять по весне поля и огороды не получится, и те, кто строит планы на этом, не выживут.

— Я думаю, — мягко сказала женщина, — что никто не выживет. Род людской пресёкся окончательно. Вы обманываете себя, Ингвар. Если вам так легче, продолжайте бежать и суетиться. Делать вид, что можете что-то изменить. Ну а мы встретим неизбежную судьбу с достоинством.

— Глупости, Невена. Все люди однажды умрут, и каждый это знает лет так с пяти. И что, сразу с детства бросать суетиться, складывать лапки и «ждать смерти с достоинством»?

— Я же говорила, — вздохнула женщина, — мы вряд ли поймём друг друга. Знаете, Ингвар, до Катастрофы люди вашего образа мысли считались потенциальными источниками проблем и ставились на негласный учёт. Это входило в обязанности медиков, поэтому я в курсе.

— А потом их свозили в коррекционные центры и запирали там, ага.

— Где-то слышали? Или испытали на себе?

— Не ваше дело.

— Не моё, вы правы. Но знаете, что я вам скажу? Уверена, что причина Катастрофы как раз в таких вот гражданах с активной жизненной позицией. Не досмотрели, пропустили, сделали исключение — и вот результат.

— А может, дело как раз в том, что ваше чёртово инфантильное общество с промытыми мозгами, помороженными эмоциями и кастрированной активностью оказалось неспособно справиться с малейшим форс-мажором?

— Наше общество? Себя вы к нему не причисляете? Я угадала насчёт коррекционной терапии, признайтесь!

— Не ваше дело!

— Катите спориться! — сказал нервно Енош. — Срать дыра!

— Мы не ссоримся, дорогой, — ответила ему женщина. — Но ты прав, пора спать.

***

Утром Ингвара разбудил пёс, который внезапно взвыл прямо над ухом.

— Ты чего? — недовольно спросил мужчина, поднимаясь. — До ветру припёрло, что ли? Никак не потерпеть?

— Невена умерла ночью, — неожиданно правильно сказал Енош.

Он сидит в углу, держа тело женщины за руку.

— Соболезную.

— Я тупил змеёй. Банан плыла трюмной, не про кто я. Лак терпеть пить?

— Ничего не понял, но сочувствую. Давай, помогу похоронить. Лопата есть?

***

— Какие планы, — спросил Ингвар, когда они постояли, помолчав, у свежей могилы.

Выкопать её было непросто: землю пришлось отогревать костром, и даже сменяясь по очереди, потратили полдня.

Енош молча помотал головой.

— Это значит, никаких?

Мужчина кивнул.

— Может, двинешь со мной? Думаю, лишние руки общине пригодятся.

— Какаду лебеда.

— Э… Не пойдёшь никуда, что ли?

Утвердительный кивок.

— Копанусь есть. Дуду крыть сардин.

— Ну, как знаешь. Удачи с сардинами. Я давно уже не гуру, и учить людей, как им жить, завязал. Кстати, курить и то было легче бросить, так что немного горжусь этим успехом. Следи за печкой, подмазывай, где высыпается, а то развалится нафиг. Эй, Мудень!

— Гав!

— Пошли, надо до темноты хотя бы километров десять протопать. Давай, давай, санки сами себя не утащат!

***

— Приятель, это конец нашего пути, — сказал Ингвар, остановившись перед ржавой железной дверью. — Отсюда я вышел, сюда и вернулся. Судя по расчищенному снегу, этим выходом пользуются, так что… Блин, закрыто. Логично, чёрный ход и должен быть заперт. Надеюсь, кто-нибудь услышит, а то тащиться к тоннелю сил уже нет. Этот переход дался мне тяжело, я уже не так молод.

Мужчина несколько раз грохнул в железную дверь прикладом.

— Открывай, Сова, Медведь пришёл!

Открыли им нескоро. Ингвар стучал, орал, снова стучал. В конце концов развёл костёр, вскипятил воды, поел, покормил пса и продолжил. Когда заскрежетали запоры, сказал:

— Вот видишь, методичность и упёртость обычно срабатывают.

— Ингвар, — сказала красивая светловолосая женщина с младенцем на руках, — вы вернулись…

— Привет, Милана. Этого лохматого товарища зовут Мудень, и он, в принципе, неплохой парень для одичавшей собаки с Пустошей. Уже почти не пытается никого съесть. Привет, Юльча! А ты подросла! Мамке тебя уже, поди, тяжело таскать. И уже не такая лысая. Помнишь дядю Ингвара? Ничего, вспомнишь! У меня для тебе ещё куча нерассказанных сказок!

— Ингвар… — поморщилась женщина. — Послушайте…

— Ты как-то не сильно рада, или мне кажется?

— Простите, мы долго думали, открывать ли дверь.

— Даже так?

— От вас много… суеты. Тут уже сложился определённый уклад, баланс интересов, своего рода иерархия, а вы всегда как камень в болото. Вас старались побыстрее забыть.

— И ты, Милана? Что насчёт тебя? Ты тоже не рада?

— Видите ли, Ингвар, вы не обещали, что вернётесь. Прошло несколько месяцев, одной жить тяжело… Это Деян.

 Из-за её спины выступил невысокий и очень молодой мужчина.

— Он хороший, а Юльче нужен отец…

— А. Ну, да. Глупо вышло, чёрт побери.

— Но вы же не ради меня вернулись, да? Не может же быть…

— Я-то? Ну… Давай считать, что нет. Не из-за тебя. Просто так вышло. Ну и немножко ради Юльчи. Привет, Деян, надеюсь, ты станешь ей хорошим отцом.

— Мято куя трещина! — решительно сказал парень. — Достань вот бельё! Бут бебе не градом! Обшаривай докуда заплёл!

— Да вы что, сговорились все, что ли?