Глава 5. Каша из топора

— Так, ты на снегоступах ходил когда-нибудь? — спросил Ингвар, скептически осмотрев молодого человека.

Деян молча помотал головой.

— А на лыжах?

Аналогичная реакция.

— А вообще опыт пеших походов хоть какой-нибудь есть у тебя? Или только от кухни до сортира и обратно?

— Катит гадомой ковыряться!

— Он же добрался сюда, — вступилась за парня Милана. — Правда, снег тогда ещё не выпал…

— Хоть что-то. Ладно, что имеем, с тем и работаем. Пошли, разговорчивый ты наш.

— Ингвар, вы же доведёте его, правда?

— Милана, это чёртовы Пустоши, там может случиться что угодно. Но я постараюсь. Если в один прекрасный день при виде председателя Горчина тебе не захочется треснуть его по тупой башке, значит, у нас всё получилось и излучатель работает. Надеюсь, это не займёт много времени, потому что мне-то самому теперь есть и куда пойти, и зачем.

***

— Смотри, ногу сюда, вот этот ремень затягиваешь. Вот, примерно так, да. Нечто среднее между снегоступами и охотничьими лыжами, при такой плотности снега то, что надо. И не ковыляешь, как утка, и не проваливаешься. Но привычка нужна, поначалу мышцы будут болеть зверски, потому что нога движется не так, как при ходьбе. Ничего, ты молодой, втянешься, а пока старайся не отставать. Поднимаешь ногу, ставишь ногу, потом другую, и так далее. Это называется «ходить». Несложный навык, даже у Юльчи уже почти получается.

— Коротите переваривать говно рак совёнком!

— Ой, божешьмой, какие мы обидчивые! Знаешь, парнишка, мне недосуг разгадывать ребусы. Доведу тебя до электрической мозгоклизмы, присмотрю, чтобы тебя там током не стукнуло, а потом пойду своей дорогой. Лысая Башка здесь, и это, знаешь ли, всё меняет. Мудень! Не сачкуй! Тяни волокушу!

— Гав!

— Вот тебе и «гав». Ты у нас опытный путешественник, так что прекрасно знаешь: в отряде у всех свои обязанности. Твоя — тащить кашу на санках. Она не тяжёлая, не надо изображать мне, как ты страдаешь. Как жрать, так первый…

— Гав!

— Вот, другое дело. Хороший пёс! Ты не бойся, Мудень, я тебя тут не брошу, заберу с собой.

— Гав-гав!

— Куда? Ну, раз Лысая вернулась, значит, снова может ходить между мирами, как все эти… как их? Редакторы? А, нет, корректоры, вроде. Синеглазые любители лезть в чужие дела. А раз она первым делом притащилась в Кареград и потребовала меня, то угадай, за кем она пришла? То-то и оно, приятель! Отряхнём прах этого мира со своих ног…

— Гав!

— И лап, ты прав. Вернёмся в нормальные человеческие места и первым делом пожрём! Даже сухой собачий корм там вкуснее этой каши, дружок, а за пару хороших стейков можно отдать вообще что угодно. Особенно под правильное винцо. У меня остались кое-какие активы, налажу бизнес, мне не привыкать стартовать с нуля…

— Почём гомонишь? — не выдержал Деян.

— О чём говорю? А, не бери в голову, парнишка, концепция множественности миров для твоей травмированной башки сложновата, я думаю.

— Жря мне крупой!

— Не тупой, не тупой, не плачь только.

Деян подумал головою,

ему понравилось, и вот

пытается не думать жопой,

выходит, правда, так себе…

Засунешь башку в излучатель и снова начнёшь разговаривать внятно, хотя сказать тебе особо и нечего. Вот же навязался на мою голову! Это моя последняя услуга вашему миру, дальше сами. Доберусь до Кареграда, обнимусь с Лысой Башкой, и вместе помашем вам ручкой. Нет, я не буду тебе ничего объяснять, парень. Зачем тебе знать, что миров много, если ты обречён сдохнуть в этом? Одно расстройство. Когда-то я предлагал Милане взять Юльчу и свалить, но она выбрала тебя, так что постарайся не просрать такой аванс.

— Бля пых сверлю! — возмутился Деян.

— Ещё бы ты их не любил, — хмыкнул Ингвар, — даже ты не настолько дурак.

— Кутерьму бы коня оловянно говняете?

— Обиделся что ли, бормотало бестолковое? Терпи, раз навязался. Ну, или можешь попробовать набить мне морду… Нет желания? Я так и думал. Вы, ей-богу, под агрорадиусом были больше на людей похожи, чем сейчас. Знаешь, что я тебе скажу, парнишка? Что бы вам ни сказали голоса из розетки, лично я думаю, что без излучателей вы бы постепенно пришли в норму. Переломались бы, помучились, зато потом стали люди как люди. Со всеми их недостатками, вроде злости, хитрости и говнизма, но и со всеми достоинствами: героизмом, любовью, а главное — с той лютой жаждой жизни, которая и сделала нас доминирующим видом в всех мирах Мультиверсума. Вы, конечно, очень милые зайчики, когда под излучением, но зайцы нигде не правят миром. И знаешь, что из этого следует, Деян? Вы и тут им не правили.

— Куда кот травил?

— А вот кто из розетки говорил, тот и правил. Неман мне рассказывал, что излучатели были закрытой системой, и никто не знал, у кого ключи. Милана, как ни копала архивы, тоже не нашла, кто ими управлял, а ведь их до Катастрофы дофига было, всю населённую территорию накрывали почти без белых пятен. Значит, и тех, кто их обслуживал, тоже должно было быть в количестве. Но кого я ни спрашивал — никто таких не встречал. Где вся эта армия техников, ремонтников, наладчиков? Не вечные же это были штуки, не те у вас технологии. Вон при Катастрофе накрылись почти все. Кто-то должен был протирать контакты, менять перегоревшие лампы и вздувшиеся конденсаторы, смазывать механизмы и делать профилактику. Неужели никто из них не выжил? Или выжил, но не признаётся? Подумай над этим, Деян, когда будет чем.

Деян подумал головою,

и не понравилось ему.

Решил, что будет думать жопой,

как принято у всех вокруг…

— Быть хной, типичный и неснятый, — возмущённо сказал парень.

— Не нравлюсь? Ну, можешь идти дальше один. Я с удовольствием попрощаюсь и двину прямо на Кареград, где меня дожидается одна лысая и эксцентричная, но по-своему вполне приятная дама. Только из-за тебя крюк делаю, между прочим. Точнее, потому что Милана попросила. Но если ты сам откажешься от моего общества, настаивать не буду. Вольному воля, общество Мудня меня вполне устраивает.

— Гав!

— Да, я про тебя, пёсель. Что молчишь, парнишка? Пойдёшь дальше сам? Если не собьёшься с пути, завтра уже увидишь на горизонте излучатель, потом иди на него, пока не упрёшься.

— Гля дуду с бани.

— Я так и думал почему-то. Тогда терпи и топай, а я буду сплёвывать на тебя яд своего сарказма, компенсируя идиотизм ситуации. Знаешь, в самом начале моего постапокалиптического анабазиса я встретил одного человека. Звали его Димитр, и занят он был тем, что сидел на цепи. Охранял мост, чтобы никто не мог по нему пройти. На цепь его посадили люди, придерживавшиеся предельно мудацких взглядов на жизнь, кончили они плохо, но не суть. Когда я его освободил, он не был мне благодарен. Наоборот, он ужасно расстроился, что теперь у него есть выбор: уйти или остаться. Кончилось тем, что он сам посадил себя обратно на цепь и тем успокоился. Наверное, на мосту под слоем снега так и лежит его скелет, прикованный к автобусу. Тогда я удивился самоубийственной бессмысленности этого поведения, но теперь понимаю — вы все такие.

Суицидальная собака

на красный свет в кромешной тьме,

пересекая перекрёсток,

идёт в корейский ресторан…

— Гав!

— Нет, не ты, Мудень. Ты хороший, умный пёс, да и корейских ресторанов тут нет. Это не значит, что не найдётся желающих тебя сожрать, так что не расслабляйся. Знаешь что, Деян? Мудень уже не раз доказал, что готов драться за свою жизнь, свою пайку каши, и даже за меня, своего хозяина. Поэтому его я уважаю больше, чем всю вашу общину, которая изо всех сил пытается посадить себя обратно на цепь, которая каким-то чудом свалилась.

— Бы не вынимаете, — буркнул парень.

— Да где уж мне. Ладно, пора делать привал. В первый день похода не надо чрезмерно выматываться, а то на второй упадёшь и не встанешь.

— Гав! Гав!

— Да, приятель, ты правильно понял — будем жрать! Вон те руины выглядят довольно многообещающе, там хотя бы от ветра можно укрыться. Берегите ноги, под снегом может быть что угодно.

***

— Р-р-р!

— Мудень? Да, понял, сам чую. А ты стой, замри. Дымом пахнет.

— Р-р-р!

— И не только, да. Тихо, тихо, держи себя в лапах. Дай-ка отстегну санки.

— Где включилось? — прошептал Деян.

— Кто-то тут живёт. И можешь не шептать, они нас наверняка уже заметили. Эй, люди добрые! Ну, или какие есть… Выходи, не обидим! Если не нарвётесь, конечно.

В кирпичном подвале разрушенного многоквартирного дома трое. Двое мужчин и женщина, все неопределённых лет и непонятной внешности. Замотанные до бровей в многослойные лохмотья, покрытые грязью и копотью. Мужчины заросли лохматыми бородами, вооружены примитивными копьями.

— Ну чисто питекантропы, — прокомментировал себе под нос Ингвар.

Хозяева смотрят на гостей неласково и тревожно, но не нападают.

— Как жизнь пещерная, троглодиты? Не напрягайтесь, нам от вас ничего не надо, просто мимо шли. Каша у нас своя есть, можем даже поделиться…

— Хы-ы-ы, — сказал тот мужчина, что покрупнее, и показал пальцем на пса. — Гы-ыр!

— Бака, — добавила женщина. — Ать!

Второй мужчина выразительно показал на закопчённый котелок у вонючего мусорного костра.

— Бака авай, еда, сам ходи, — пояснила хриплым голосом дама. — Или сам еда.

Первый мужчина выразительно провёл пальцем по горлу и оскалился на удивление ровными хорошими зубами.

Бах! Бах! Бах! — В небольшом помещении без окон выстрелы прозвучали очень громко. Деян взвизгнул и испуганно присел.

— Гав-гав-гав!

— Всё, Мудень, уже всё, успокойся. Только контроль сделаю…

Бах! Бах! Бах!

— Ну вот, теперь точно всё. Да блюй прямо здесь, парнишка, не стесняйся, грязнее не станет. Закончил? Тогда пошли отсюда. Не тут же ночевать, в конце концов. Найдём другой подвал, почище.

***

— Что ты на меня так смотришь? — недовольно спросил Ингвар, пристраивая котелок на костре.

— Бы пих тазу копил.

— Ну да. А что, надо было подождать, пока они кого-то насадят на копьё? Кстати, ты был первый на очереди, выглядишь явно вкуснее меня. Всё равно этим бы кончилось, парниша. Даже если бы они не напали, побоялись, то пришли бы ночью, чтобы зарезать спящих. Да хоть бы и нет — это же людоеды. Ты видел, что у них в котелке? Нет? Ну, твоё счастье, а то до сих пор блевал бы. Людоедов надо убивать, уж поверь мне как эксперту. Для него ты просто еда, поэтому непременно убьёт, если сможет. Если не сможет, дождётся удобного момента и убьёт всё равно. Нельзя оставлять таких за спиной, уж мы-то с Муднем знаем, верно?

— Гав!

— Вот, видишь, он помнит. Почти месяц по снежным пустошам добирались в Убежище. Тогда живых было относительно много, вымерзнуть ещё не успели, но человеческий облик уже терять начали. Это у ваших как-то быстро случается. И ведь не голодали, каши хватало, но при этом от желающих нас с Муднем сожрать отбоя не было…

Ингвар вытащил из сумки пакет, надел очки и прочитал:

— «Со вкусом кобяники». Эту пробовал, пахнет подгоревшей трансмиссией, на вкус как тормозная колодка. Это кто ж нам такую подсунул? Надеюсь, не Милана, не может она быть настолько несчастлива в браке. Оставим на потом.

Ингвар бросил концентрат в сумку, достал оттуда другой.

— «Со вкусом дерде́ли». Или надо говорить «де́рдели»? Деян, ты не знаешь случайно, что такое «дерде́ль»? Или «де́рдель»? Овощ? Фрукт? Животное? Птица? Ягода? Эй, ты чего завис? О чём задумался, детинушка?

Деян подумал головою,

и жопой, и опять башкой.

И, разницы не обнаружив,

решил, что будет как всегда…

— Гля беду получателю, снобы каких прибыло. Бы где нерачительны.

— Мда… — почесал бороду Ингвар. — Не то, чтобы я тебя понял, но чувствую осуждение. Я кажусь тебе плохим, злым, неприятным человеком, так?

Деян поколебался, но потом всё-таки кивнул.

— Так и есть, паренёк. Ты не ошибся. А что насчёт каши? «Дерде́ль» или «де́рдель»? Что головой мотаешь? Не знаешь? Не знакомо тебе такое слово?

Ингвар высыпал три пакета в закипевшую на костре воду.

— Вот то-то и оно. Я не считал специально, но это сотни бессмысленных слов и чертовски странных вкусов. Зачем? Никакого разумного объяснения в голову не приходит. С коммерческой точки зрения это абсурдно, слишком широкий ассортимент сожрёт всю маржу. Но каша не продавалась в магазинах, верно?

Деян равнодушно кивнул, задумчиво глядя в огонь.

— Вот, все, кого я спрашивал, сказали то же самое: до Катастрофы кашу никто и в глаза не видел. А после её стали находить вообще везде. Она словно сама в руки лезет, не хочешь, а найдёшь. Вон, людоеды покойные, и те ящик имели. То есть не с голоду помирая, жрали ближнего своего, а потому что хотели сожрать. И как их было не грохнуть? Видишь ли, парнишка, иногда плохие люди, такие, как я, стоят между вами и людьми ещё хуже вас. Впрочем, это ни к чему тебя не обязывает, мне так-то плевать что ты обо мне думаешь. Я от себя тоже не в восторге, это вон Мудень меня любит просто так.

— Гав!

— Спасибо, приятель, я ценю. И каши сейчас положу тебе.

— Гав!

— На, лопай свою дердель. Деян? Что башкой мотаешь? Отбили аппетит? Понимаю. Но завтра нам надо пройти хотя бы вдвое от сегодняшнего, силы тебе понадобятся. Так что давай, ложечку за Юльчу, ложечку за Милану… Что рожу кривишь? Невкусно? Сейчас тоже заценю… Ой, подумаешь, какие мы нежные! Ананасы с лежалой воблой сочетаются странно, но люди и не такое жрут с удовольствием. Вон, смотри, как Мудень наворачивает!

— Гав!

— Ешь-ешь, приятель, не отвлекайся. Сейчас свежего снега в котелок натолкаю и будет чем запить. Так вот, казалось бы — каша. Причём тут каша? Но, если вдуматься, то это, пожалуй, одна из самых странных загадок. На упаковке ни производителя, ни состава, ни срока годности, только «Содержит все необходимые вещества и микроэлементы для полноценного питания». И ведь не врут, что самое странное! С момента Катастрофы все питаются в основном ей, а многие только ей. И что? Ни цинги, ни йододефицита, три порции в день достаточно, чтобы средний человек сохранял активность и даже не похудел. Идеальный продукт для постапа… был бы, если бы не вкус. То есть кто-то где-то из чего-то произвёл чёртовы мегатонны сублимата, расфасовал его в непромокаемую прочную упаковку, упаковал в ящики и спрятал, но при этом приложил максимум усилий, чтобы жрать её можно было только через силу, без всякого удовольствия.

— Гав!

— Тебя не считаем, Мудень, ты что угодно жрёшь с удовольствием. Вот какой в этом может быть смысл? Это же, извините за выражение, не постмодернистский перфоманс, а масштабное производство. Кашу жрут-жрут, а она не кончается. Даже если её накапливали десятилетиями, это всё равно прорва пищевого сырья, море энергии, заводы какие-то. На этих заводах работали люди, кто-то развозил продукт по местам хранения. Это точно не частный бизнес, не те масштабы, ну а в государстве всё проходит через какие-то бюджеты и отчётность, каждая собака бы знала.

— Гав!

— Да, Мудень, даже ты. Сейчас, налью тебе водички тёпленькой, попей. А себе я чайку заварю, как вскипит. Вот чего они нормального чая не запасли в таком же количестве? Такая дрянь… Но никто про кашу не в курсе, вот что интересно. Я и ваших всех опросил, и Немана напряг кареградцев поспрашивать — глухо. Да, выжило не так много, но не может же быть, чтобы вообще ни одного знающего! Но факт. Каша есть, информации нет. Поели?

— Гав!

— В тебе я не сомневался, дружок. Давайте на ночь устраиваться. Доски подсохли, воздух согрелся, но стены в этой будочке бетонные, промёрзнем моментально. Так что костёр надо держать всю ночь и заодно приглядывать, чтобы очередные желающие нами закусить не вломились. Так-то Мудень спит чутко и слух у него отменный…

— Гав!

— …Но это не значит, что караул не нужен. Первая смена моя, Деян, разбужу тебя в полночь, потом поменяемся. Сейчас наколю дров, чтобы потом не шуметь. Там у входа куча досок, тащи сюда по одной. И топорик дай, он на твоём рюкзаке висит.

***

— Вот, теперь дело, — Ингвар с удовольствием оглядел кучу деревянных обломков. — До утра должно хватить.

Сел, пододвинул к себе автомат, покрутил в руках топорик и сообщил:

— А теперь сказка на ночь. Что скривился, Деян? Не нравятся тебе мои истории?

— Нетто покойная блудость!

— М-да. Кажется, это был не комплимент мне как рассказчику. Но, видишь ли, слушать всё равно придётся. Я же не просто так языком мелю, а поддерживаю в тебе когнитивную активность. Если с тобой не разговаривать, то через несколько дней ты остатние слова забудешь, потом не вспомнишь, куда и зачем шёл, забьёшься в какой-нибудь подвал и либо помрёшь там от паралича мотиваций, не найдя в себе сил пожрать, либо превратишься в дикого людоеда, как те придурки. У вас почему-то никаких полутонов, либо так, либо этак. Здорово вам крышу раскачало излучателями. Поэтому, парнишка, терпи, но слушай сказку. Это как лекарство горькое принимать. Мудень!

— Гав!

— Если вздумает заснуть, укуси его за жопу.

— Гав!

— Итак, о чём бы тебе рассказать… — Ингвар огляделся, взгляд его опять упал на топорик. — О! Каша из топора! Поучительная история с моралью, то, что надо. Топор у нас есть, каша тоже, объяснять ничего не придётся. Итак, возвращается солдат с войны… Чёрт, тебе сразу непонятно. Не было у вас ни того, ни другого. Впрочем, неважно. Пусть будет простой путник-пешеход. Топает себе по дороге, устал, проголодался, дело к вечеру. А тут как раз дом на пути. Стучится он туда, выходит старуха и спрашивает: «Чего тебе надо, прохожий?» «Да мне бы, — говорит, — передохнуть малость, посидеть, ноги вытянуть, водички попить…» Той его пускать не хотелось, конечно, потому как была она баба жадная и вредная, но отказать тоже как-то неловко. Соседи не поймут. «Ладно, —соглашается она, — посидеть пущу. Авось от лавки не убудет. Но жрать не проси, нет ничего. В чулане сквозняк, в ларях голяк, в погребе мышь повесилась». «Да мне бы хоть водички испить». «Этого добра полный колодец, пользуйся». Попил он водички, а жрать-то хочется. «Можно, — спрашивает, — добрая женщина, воспользоваться твоей плитой? Сварю я кашу». «Так не из чего, — врёт та. — Никаких продуктов в доме, а доставку ещё не изобрели». «Да мне нужен только горшок с водой, и я ещё и тебя накормлю! А огонь и так уже горит». Стало старухе любопытно, ну и пожрать на халяву кто ж откажется? Выдала ему горшок. Гость воды налил и на плиту. Пока вода закипает, старуха интересуется, какое же блюдо он готовить собрался. «Кашу из топора, — говорит тот, — вот как раз и топор лежит, очень удачно. Не пробовали?» «Нет, не доводилось». «Ну так я вас угощу, вкус незабываемый». Ну и хренак в горшок топор. Старуха чует, что где-то подвох, но халява глаза застит. Вода закипает, прохожий пробует: «Отличный наваристый топор! Подсолить бы только…» Ну, тётка выдала ему соли. Тот попробовал ещё раз: «Волшебно! Эти тонкие нотки стали ШХ15! Прекрасный у вас топор, уважаемая! Но немножко лучку и пара картофелин сделали бы этот букет ярче…» Что делать, метнулась старуха в закрома, притащила требуемое. Потом так же масло, крупу, тушняк и прочее, чтобы, значит, блюдо вышло как можно лучше. Получилось, понятное дело, нажористо, еле слопали. «Фига себе, — говорит старуха, отдуваясь. — Не думала, что из топора можно кашу сварить. А как сам топор? Его когда есть будем?» «А топором этим, — говорит путник, — я тебе, дура старая, мозги вышибу, если ты мне деньги все из заначки не отдашь. А то прикидывалась тут пенсионеркой-нищебродиной, а у самой масло финское, рис басмати, картошка импортная мытая из гипера, лук красный ялтинский, тушёнка высшего сорта и даже соль кошерная, дорогая. Водятся, значит, у тебя денежки! Выкладывай, пока жива!» Вот так обнёс он старуху и даже топор с собой забрал. Но по башке всё же не треснул, поэтому Достоевский о нём ничего не написал, а поймала ли его потом полиция, я не знаю. Может, и не ловила даже, нужен он им, отчётность портить? А вынесла бы ему старуха сразу пожрать, глядишь, и не лишилась бы трудовых накоплений. Что, Мудень? Заснул клиент? Ладно, чёрт с ним, не буди. Пусть выспится, болезный. Да и ты поспи пока, я покараулю. Завтра новый день, новый путь и новая каша.