— Ладно, — сказал я, как в омут головой бросившись, — давай, расскажи, что со мной не так.
Мы сидим на каменной древней лавочке и смотрим на странный древний артефакт. Мораториум тихо жужжит, Аннушка молчит и смотрит. На него, не на меня.
— Может быть, это со мной не так, — говорит она в конце концов неохотно. — Но я не знаю, что с этим делать.
— Да что случилось-то? Это из-за того, что я тех бойцов положил? Ну, так и они к нам не с пряниками ехали…
— Послушай, солдат. Дело не в этом… Нет, вру, в этом тоже, но…
Я внимательно слушаю, ожидая, пока она соберётся с мыслями, но внутри становится пусто и тревожно. Если она сейчас скажет: «Между нами всё кончено, проваливай», — я… А что я? Кивну и пойду. Вон там дом, в котором дверь, выйду в Библиотеке, говорят, там есть кросс-локус. Я не пробовал его искать, но, если есть, найду. Побреду куда-то, где-то пристроюсь. Вон, к мадам Бадман, например, караваны со жратвой водить. Работа хотя и пыльная, но хорошо оплачиваемая, опять же горский срез из одних баб. Они худые там все, как вешалки, но откормлю какую-нибудь. Их-то точно не шокирует, если я кого-то в рамках самообороны пристрелю, по всему видно. Скажет что-то типа: «Враг башка стреляй, хорошо попади!» — и патроны подаст, чтобы не отвлекался. А что от них одни девчонки родятся — так и ничего, я всегда хотел дочку. В том абстрактном гипотетическом случае, если всё же обзаведусь когда-нибудь детьми. Девочки, пока маленькие, такое ми-ми-ми, что даже непонятно, куда потом что девается.
— Ладно, — заговорила, наконец, Аннушка. — Попробую как-то объяснить, может, заодно сама пойму. Да, когда я вылезла из подвала и увидела, что ты дюжину профи в одно рыло положил, что-то изменилось…
— Слушай, блин, они восьмерых убили! Мирняка! Почти детей! Из пулемёта по автобусу с гражданскими! У нас таких в плен не берут, даже по приказу. Попытка к бегству, сопротивление или несчастный случай — командиры всё понимают, но делают вид, что поверили. А у нас война, между прочим, уже хрен вспомнишь сколько лет!
— Помолчи, — отмахнулась Аннушка. — Не перебивай, сама собьюсь. Нет, дело не в этом. Убил и убил, правильно сделал, я тоже не пацифистка и пулемёт не для красоты вожу. Просто я… как-то иначе тебя увидела, понимаешь?
— Не, ни фига не понимаю. Объясни.
— Ну, ты со мной болтаешься уже какое-то время, ты прикольный, не дурак, отлично трахаешься, не напрягаешь меня мужиковским этим вечным нытьём: «А кто я для тебя? А ты меня любишь? А ты меня уважаешь?» Тебе от меня ничего не надо, кроме меня, ты не поверишь, как это редко бывает. Ты на меня залип, вообще не зная, кто я такая, и я это ценю, правда. Но ты для меня был… Просто какой-то парень, с которым сейчас весело, но вообще-то ни о чём. Эпизод, которых у меня до чёрта было. Но сегодня у меня как щёлкнуло что-то. Что ты, солдат, не мой эпизод, а сам по себе человек. Который может что-то, что не могут другие, который не дополнение ко мне, той самой Аннушке, а, может быть даже, «тот самый Лёха», в каком-то смысле.
— Послушай, мне просто повезло, реально! Двоих пристрелили свои же, один застрелился сам, остальные просто тупанули, не ожидали, подставились. Если бы они по уму рассредоточились и работали группой, то загоняли бы меня как зайца…
— Да блин, я не об этом! Ты влез в драку с хреновыми шансами вообще не задумавшись, твоя она или нет! Корректоры тебе никто, ты никому не нужен, свалил бы и ушёл каким-нибудь кросс-локусом.
— Да я даже не знал, есть ли он там!
— Вот, тебе даже в голову не пришло проверить. Сразу впрягся.
— А что, я должен был тебя бросить?
— Разговор не о том, что ты какой-то там охренеть герой. Ты поступил правильно, как нормальный мужик, встал за слабых, постарался защитить, у тебя получилось, ура тебе. Но дело не в этом вообще.
— А в чём? Извини, но я совсем запутался.
— Да я и сама… В общем, коротко говоря, я внезапно увидела в тебе равного. Я отчасти всё та же малолетняя дурочка, какой была в восемнадцать. Я уже говорила, возраст — это тело. Мне… не скажу сколько лет, но я трындец легкомысленная, иногда думаю жопой и не догоняю элементарных вещей. Прости.
— Э… ну, если ты так говоришь… Как бы не за что, если по мне. Меня всё устраивает.
— Меня не устраивает.
— Да что именно-то?
— Понимаешь, солдат, я вдруг поняла, что могу в тебя влюбиться.
— Это плохо?
— Это пиздец. И мне, и тебе, и вообще. Самая хреновая идея из всех хреновых идей. Я никогда никого не любила. Ближе всего к этому было, пожалуй, с Мелехримом, но он был старый хитрый козёл, а я юная дурочка с комплексами. Я млела от его крутизны, ему это льстило, нравилось трахать молоденькую, да и агента себе готовил. Потом я мальца поумнела и меня отпустило. Позже я поняла, что влюбиться — это, сука, всё. Это последнее, что со мной случится в этой долгой жизни, солдат.
— Да почему! — завопил я, не сдержавшись. — Что плохого в том, чтобы влюбиться? Я, вот, в тебя втрескался и, как видишь, жив пока!
— Ты не понимаешь, солдат.
— Нет, чёрт меня дери! Не понимаю! Да, ты вдруг заметила, что я человек, а не ручная зверюшка, которую можно под настроение почесать за ухом, а под другое настроение вышвырнуть за дверь. Ну, блин, извини. Я по-прежнему ни на что не претендую. Вышвырнешь так вышвырнешь, пойду себе. Что изменилось-то?
— Всё изменилось. Я изменилась. Я не знаю, что со мной. Я не понимаю, как мне жить. Я не хочу этого. Я привыкла быть собой. Мне нравится быть собой. Я не хочу меняться!
— Ты не хочешь взрослеть, — сказал я печально. — Понимаю. Наверное, я бы тоже не захотел на твоём месте. Ты как… вряд ли ты слышала про Питера Пэна. Неважно. Я понимаю, ты счастлива вот так, как есть, и не факт, что будешь счастлива, повзрослев. Даже почти наверняка нет, от взросления одни проблемы. Чёрт, да твоя жизнь идеальна! Ребёнок, которому можно пить, трахаться, гонять на машине, палить из пулемёта! Бесконечные приключения и никакого скучного взрослого говна! Делать только то, что хочется, и не делать того, что не хочется! Тебе реально есть что терять, и я точно не такое сокровище, чтобы перекрыть этот бонус. Я не хочу сделать тебя несчастной. Тут уже вечер, можно я уйду завтра?
— Да, конечно, — кивнула она. — Прости. Ты отличный мужик, солдат. Я серьёзно. Найди себе нормальную бабу и будь счастлив нормальным счастьем. По-взрослому, как там у вас бывает. Не знаю и знать не хочу. Удачи.
Она встала и пошла в дом, а я остался сидеть на лавочке. Потом лёг и стал смотреть в темнеющее небо, на котором почему-то нет никаких звёзд. Кажется, у меня тут нет своей комнаты, ведь я думал, что буду ночевать с Аннушкой, а обзаводиться помещением на одну ночь как-то глупо. Ничего, ведь тепло, комаров нет, да и спать пока как-то не хочется. Слишком много нервов сегодня. Жестковато на лавочке, но потерплю. В автобус не пойду, он кровью пропах и смертью. Мне к этому запаху не привыкать, но что-то не хочется. В рюкзаке есть спальник, если станет холодно, достану, а пока так полежу, подумаю.
Вот всё понимаю и не обижаюсь даже, а грустно. Не то чтобы я думал, что у наших отношений есть перспективы, не такой я наивный, но как-то быстро всё сдулось. Донка расстроится. Впрочем, где теперь та Донка? Катается с кланом Костлявой, может, однажды они окажутся тут, под защитой мораториума, но я этого уже не узнаю. Вот ещё обидно — не узнать, чем дело кончилось. Но что поделать — не мой уровень. Мой — собирать старьё по пустым срезам, как сталкеры, или таскаться с караваном, как проводники. К Злобному я, конечно, не вернусь, чёрта мне в нём, даже Бадман с компанией выглядят привлекательней. Ну, или Керта найду на Терминале, предложу идею. Раз с глойти такие напряги, то кросс-локусы могут сойти за альтернативу. Да, они кривые, долгие, неудобные, не везде проходимые, но зато стабильные и предсказуемые. Ну, или я по неопытности не вижу подводных камней, ведь вряд ли я первый до такого додумался. В общем, не пропаду, конечно. И деньги ещё есть, целая пачка топливных купонов, и ног теперь две, и знаю куда больше, чем раньше. Хорошая стартовая позиция, завидный, можно сказать, жених. Вон, Симха небось рада будет. Лавочку приватизируем, развернём торговый бизнес. Ха, у меня ж маршрут от Терминала в Альтерион в голове есть! Это само по себе капитал! Связать мимо Дороги крупнейший межсрезовый рынок и самый популярный логистический хаб дорогого стоит! Я, конечно, не коммерсант, зато Симха, по всему видать, тётка ухватистая. Да и симпатичная, всё при ней. Детей её вырастим, они ещё мелкие, привыкнут к новому папке, и новых родить тоже не проблема, она явно за. Заживём получше многих…
Уговариваю так себя, уговариваю, и вроде всё верно, а почему-то на душе гадко так, что хоть стреляйся. И выпить, как назло, нечего, последнюю бутылку с Сеней тогда прикончили.
***
— Ух ты! Слышь, дылда, это ведь и есть мораториум, да?
— Да, Крисса, — ответил я, садясь, — он самый. Нравится?
— Ты чо, смеёшься? Да я в жизни ничего красивее не видела!
Юная грёмлёнг застыла возле постамента, запрокинув голову и открыв в восторге рот.
— А мне от него немного не по себе, — признался я. — Давит как будто.
— Да ну, блин, скажешь, «давит»… Да я бы в нём свила гнездо и поселилась! Как ты думаешь, можно его потрогать?
— А не сломаешь? Штука, говорят, древняя.
— Как можно! Я в него уже влюбилась!
Ну вот, и эта про любовь, что ты будешь делать.
Крисса подошла вплотную, но, как ни подпрыгивает, до механизма не достаёт. Помост, который тут был в прошлый раз, мы с Аннушкой на дрова разобрали, а росточку у девчонки не хватает.
— Помоги, дылда, чего сидишь!
Я встал, подошёл к основанию мораториума, присел, обхватил её за талию и поднял.
— Но-но! — предупредила она. — Не лапай за мягкое!
— Отпустить?
— Не, подержи, ладно. Ух ты… Какой он… А выше можешь?
— Хочешь, на плечи посажу?
Я опустил девочку, присел, она взгромоздилась мне на шею, свесив ноги на грудь, я встал. Теперь Крисса на одном уровне с механизмом и заворожённо гладит его по станине.
— Какой он… Офигеть! Совершенство! Идеальный грём!
— Жаль, никто не понимает, что это и как работает.
— А чего тут не понимать-то? — удивилась девчонка. — Видно же всё! Ладно, опускай меня, дылда. Я бы тут всю жизнь просидела, но тебя жалко.
— Да уж, ты маленькая, но увесистая.
Я присел, и Крисса слезла с моей шеи. Мы расположились рядом на лавочке, и она спросила:
— А ты чего в дом не идёшь? Я там насос починила и водогрей. Можно даже ванну принять, хотя напор так себе. Завтра ещё покручу, а то сейчас заклевали, «когда, да когда». Старое всё, с ума сойти насколько, но сделано крепко.
— Да что-то не хочется, — вздохнул я. — Погода хорошая, свежий воздух, а там пыль веков…
— Поругался со своей, что ли?
— Ну, не прям поругался… Просто разошлись дорожки, бывает. Ей налево, мне направо… или наоборот.
— Ничо, другую найдёшь, — она сочувственно ткнула меня маленьким твёрдым кулачком в плечо. — Ты норм, ничо так.
— Серьёзно? — рассмеялся я. — Рад слышать.
— Но-но, — возмутилась Крисса, — не подумай чего! Грёмлёнг только с грёмлёнг!
— А почему? — заинтересовался вдруг я.
— Потому что если ты мужику в ширинку дышишь, то это повод для глупых подначек, а не отношения.
— Не преувеличивай, не в ширинку, а в пупок.
— Это просто ты не самый дылдовый дылда. Бывают и дылдее.
— Но это позиция, не биология?
— А, вот ты о чём. Детей мы бы смогли завести, если что. Есть примеры. Но чот я не слышала, чтобы из этого что-то хорошее выходило, да и детишки обычно ни туда ни сюда, и мелкие, и в грём не шарят. У нас, грёмлёнг, куча приколов, которые вам не понять, да и у вас, дылд, много всякого, что нам вообще не впёрлось. О чём вообще можно разговаривать с человеком, который элементарно не может движок перебрать?
— Понимаю тебя, — кивнул я. — Со своими всегда проще.
— Ясен-красен. Но это не значит, что мы с тобой не можем выпить, дылда!
— У тебя есть выпить? — удивился я.
— Нету. Но твоя проболталась, что ты можешь открыть дверку туда, где есть. Согласись, поводов предостаточно. Во-первых, мы все чуть не сдохли, а ты нас спас. Во-вторых, тебя баба бросила, ты свободный человек и можешь угостить девушку, у которой нет на тебя никаких планов, просто пива хочется.
— Логично, — засмеялся я. — А тебе пить не рано? Тебе шестнадцать же.
— Ой, ты ещё скажи, что в шестнадцать пива не пил!
— Пил, но тайком, с пацанами, за гаражом. У нас в бар таких мелких не пускают.
— Если не пустят, вынесешь мне кружку! — решительно сказала грёмлёнг.
***
Дверь в заброшенном доме открылась без проблем. Я сначала этому удивился, потом удивился своему удивлению — с чего бы настолько древней штуке перестать работать именно сейчас? Понял, что подсознательно ожидал, что, раз кончились наши отношения с Аннушкой, то с ними закончатся и все остальные чудеса. Но нет, Мультиверсум, похоже, не против принять меня в одиночку.
Мы с Криссой шли по вечерней Библиотеке, оглядываясь по сторонам. Я искал заведение, хотя бы с виду похожее на то, где нальют пива пыльному, чумазому мужику в походной одежде с рюкзаком на одном плече, винтовкой на другом, пистолетом на поясе в компании с желающим выпить ребёнком. Пока всё, что попадалось, выглядело слишком семейным и приличным, но я не отчаивался. Крисса просто самозабвенно пялилась, для неё другие миры пока в новинку.
— Ух ты! Ещё мораториум! — завопила она так, что на нас обернулась вся улица.
Правда, здесь «вся улица» — это человек десять примерно. Библиотека, мягко говоря, не выглядит страдающей от перенаселения.
— Пошли, пошли к нему! — девчонка потащила меня за рукав через площадь. — Что встал? Подними меня, ну! Давай, тебе что, трудно что ли? Для чего-то же ты вырос таким здоровенным дылдой?
Я поставил на брусчатку рюкзак, положил на него винтовку и послушно присел. Мне действительно не трудно, да и дел других нет.
Усевшаяся мне на шею Крисса впилась руками в старый механизм, оглаживая его ощупывая, чуть ли не целуя.
— Ох, бедный… Кто же его так… Ну, разве так можно… — приговаривает она, покачивая какие-то тяги и покручивая какие-то валы. На удивление, её действия кажутся осмысленными — по крайней мере с моей точки зрения, расположенной между её ногами.
— Слезай, хватит, — попросил я, — ты довольно тяжёленькая для своего роста.
— У нас, грёмлёнг, кость плотная, — ответила она недовольно, — ну ещё минуточку, а? Это так интересно!
— Грёмлёнг и мораториум! Какая драматичная сцена! — проскрипел чей-то сухой голос рядом.
Я, не слушая протестующий писк Криссы, ссадил её на землю и повернулся к говорящему.
Рядом с нами, с интересом наблюдая за происходящим, стоит высокий, худой, с резким чертами мужчина неопределённо-средних лет. Он одет в нечто, что хочется назвать «сюртуком», хотя я понятия не имею, как выглядят сюртуки. На лице его очень тёмные круглые очки, что, с учётом вечерних сумерек, намекает на непростые глаза. Я было напрягся, предположив, что до нас добрался кто-то из Конгрегации, но он представился:
— Лейхерот Теконис, адъюнкт-профессор Библиотеки.
— Лёха. Просто Лёха. А это Крисса, вольная грёмлёнг-девица.
Имя очкастого показалось мне знакомым, где-то я его не так давно слышал…
— Вы эксперт по мораториумам! — вспомнил, наконец. — Про вас Олег говорил!
— О, да вы, я смотрю, искатель знаний? — улыбнулся Теконис. — Интересуетесь этим вопросом?
Улыбка у него такая же сухая и безэмоциональная, как голос. Дежурная гримаса, не более.
— Ну, так, в порядке общей эрудиции, — уклончиво ответил я.
— Интересуюсь! Ещё как интересуюсь! — неожиданно встряла Крисса. — Они офигенные! Я даже не знаю, что может быть интереснее! Я хочу знать про них всё-всё! И даже больше!
— Может быть, присядем где-нибудь? — предложил профессор. — Не на площади же разговаривать…
— Мы планировали выпить пива, — признался я. — Но тут всё как-то слишком пафосно…
— Ничего страшного, давайте зайдём… да хоть сюда. Я с удовольствием вас угощу.
Люди, желающие ни с того ни с сего угостить меня пивом, всегда вызывают подозрение в том, что им от меня что-то надо. Но я решил, что выслушать от меня не убудет. Я, в конце концов, теперь совершенно ничем не занят. Непривычное состояние для человека, начавшего работать ещё школьником.
В стильном чистеньком и уютном кафе официант, увидев нас с Криссой, уже изобразил было лицом брезгливое сожаление и раскрыл рот чтобы сказать что-то вроде «Извините, мест нет, а все те пустые столики вам мерещатся», но вошедший следом Теконис всё изменил. Рот официанта захлопнулся так быстро, что зубы щёлкнули, а в фигуре проявилась сияющая восторгом любезность. Похоже, нашего случайного собеседника тут знают. И чем дальше, тем больше мне кажется, что не такой уж он и случайный.
— Вы знали, что грёмлёнг — искусственно созданная раса? — сказал он, когда мы уселись за столик, и нам с Криссой принесли по пиву.
Сам профессор ограничился чаем, извинившись за то, что не употребляет пиво, а его любимого вина тут нет.
— А так бывает? — удивился я.
— Да, и чаще, чем многие думают. Грёмлёнг, кайлиты, трессы, секвы и прочие — все они созданы на основе изменённого человеческого генома ради получения каких-то специальных умений. До нашего времени уцелели только грёмлёнг, ну, может быть, ещё где-то доживают свой век недобитые кайлиты.
— А почему мы? — спросила, оторвавшись от стакана, Крисса. Её круглую курносую физиономию украсили смешные белые усы из пивной пены.
— Твои соплеменники, девочка, оказались полезны даже тогда, когда их основное предназначение было утрачено. А ещё они, в отличие от, например, кайлитов, никогда не лезли в политику, это лучшая стратегия выживания.
— И какое у нас было предназначение? — девочка всосала полкружки единым духом, и глазки её заблестели.
— Несложно догадаться. Грёмлёнг созданы для обслуживания мораториумов, маяков, волантеров, производственных линий и прочего оборудования, считающегося сейчас артефактным, а некогда весьма обычного в Мультиверсуме. Их чувство техники было искусственно усилено, так же как у кайлитов эмпатия, у трессов — способность видения фрактальных структур, и так далее. Твой восторг при виде мораториумов, дитя, — это проснувшаяся генетическая память. Видимо, у тебя очень чистая наследственная линия. Грёмлёнг меньше других разбавили свою кровь смешанными браками. Те же трессы давно растворились в других народах, оставив в своих потомках только зачаточные способности, тягу к странствиям и любовь к веществам, расширяющим сознание. Глойти, проводники и прочие любители путешествий как правило имеют в дальних предках тресса.
— А кайлиты? — заинтересовался я.
— О, у них сложная репродуктивная система, связанная с эмосимбионтом-медиатором, так что они в принципе не смешиваются с иными расами. Точнее, в результате таких браков рождаются обычные дети, почти без способностей.
— А кто нас создал? — спросила Крисса.
— Не знаю точно. Есть три версии. Основная — Первая Коммуна, потому что ей приписывается создание большей части дошедшей до нас артефакторики. Во всяком случае, именно их биотехническая линия досталась в наследство срезу Эрзал, который устроил из неё коммерческое предприятие. Вторая — Ушедшие, потому что они славились экспериментами над людьми, превращая своих слуг в специализированных сервов, и были напрочь лишены того, что мы называем «этикой». Третья — Основатели, но в основном потому, что от тех, кто не постеснялся превратить собственных детей в Хранителей, можно ждать чего угодно. Впрочем, это не моя тема, так что подробности лучше выяснять у кого-нибудь более компетентного.
— Вы же специалист по мораториумам…
— Именно. Скажите, это ваша девочка? — он указал на Криссу.
Та от возмущения поперхнулась пивом, закашлялась, смешно пуча сердитые глаза, так что отвечать пришлось мне:
— Я разве похож на грёмлёнг? Нет, разумеется, она не моя дочь.
— Я имел в виду не происхождение, а принадлежность.
— Я не сторонник собственности на людей. Это предосудительная практика.
— Смотря где, — пожал плечами Теконис, — но я об отношениях найма. Она работает на вас?
— А вы, блин, с какой целью интересуетесь? — прокашлялась, наконец, девочка.
— Попробую объяснить. Представьте себе, я выхожу с кафедры, где бываю так редко, что некоторые аспиранты перестали меня узнавать, и что я вижу? Мужчину, чья внешность и снаряжение выдают большой военный опыт, вооружённого артефактной винтовкой большой ценности, что говорит о его удачливости и профессионализме, находящегося в локали Библиотека, что очевидно выдаёт в нём человека Фрактала. При этом на его плечах грёмлёнг. Никто не носит на плечах посторонних, так что они явно вместе. Грёмлёнг, которая впилась в мораториум, как подросток в стакан пива. Ну разве это не судьба?
Крисса не сдержала серьёзного лица, захихикала и одним глотком допила кружку. Официант тут же принёс нам ещё по одной, пришлось мне тоже допить свою.
— К чему вы ведёте? — спросил я.
— Видите ли, помимо научной деятельности, я вхожу в совет директоров компании, которая занимается, скажем так, гуманитарно-социальными проектами. На коммерческой основе и достаточно успешно. Мы как раз ищем людей Фрактала с военным опытом и грёмлёнг чистой генолинии, способного работать с артефакторикой высокого передела. Скажите, барышня, ведь вы бы смогли, например, починить здешний мораториум?
Крисса вынырнула из кружки, которую ухитрилась уже уполовинить, и гордо заявила:
— Да как два пальца прищемить! Там, правда, пары деталей не хватает, но, если подобрать материал, то… — тут она опомнилась и деловито спросила: — А сколько заплатите?
— Нет-нет, — сухо улыбнулся Теконис, — ремонт здешнего мораториума категорически не входит в наши планы. И не только наши.
— Тогда что дадите, чтобы я этого не делала?
Так, кажется, Крисса прилично набралась. Не похоже, что у неё высокая толерантность к спиртному.
— Ничего. Вас и так остановит кто-нибудь. А может быть, и убьёт, для надёжности. Так что не советую.
— Почему? — расстроилась девочка. — Он такой классный!
— Потому что пока он не работает, Библиотека доступна с основной ветви Фрактала, а если заработает, то её локаль вывернется в ортогональную. Его не просто так остановили в своё время, множество влиятельных людей заинтересованы в сохранении статус-кво. Однако это далеко не единственный мораториум в Мультиверсуме…
— Да я уж знаю, — засмеялась пьяная Крисса, — мы вот буквально только что…
Я, как мог незаметно, наступил под столом ей на ногу, но она выпучила на меня глаза с таким откровенным непониманием, что порушила всю конспирацию. Теконис наблюдает за нами чёрными стёклами глухих очков.
— Ты чо, дылда? Смотри куда копыта…
— Давайте перейдём к делу, — перебил я её. — А то время позднее, девушке пора домой.
— Да я…
Я сжал её локоть, и Крисса обиженно заткнулась.
— Вопрос простой: вы открыты для найма? У нас прекрасная оплата, а соцпакет вообще уникальный.
— И в чём состоит работа?
— Для вас — охрана чего-то вроде посольств, совмещённых с научными миссиями в слаборазвитых срезах. Мы почти никогда не доводим дело до стрельбы и вообще исключительно гуманитарная организация, но предпочитаем нанимать людей с военным опытом, просто на всякий случай. Умение проходить через кросс-локусы, которое я в вас предполагаю хотя бы по тому, что вы здесь, является большим преимуществом при найме. Что же касается вашей грёмлёнг, то ей будет предоставлена уникальная возможность заниматься тем, для чего предназначена её раса — работать со сложными энергомеханическими устройствами Первой Коммуны. Тебе же понравился мораториум, девочка?
— Ого, ещё как! — закивала головой пьяная Крисса. — Отвал всего! Лучший грём на свете!
— Только в моей личной лаборатории шесть компактных мораториумов, от карманных до настольных в исправном состоянии, и не помню сколько в неисправном. Последние ты сможешь разбирать и исследовать сколько тебе угодно, а за любой починенный получишь премию, которая тебя приятно удивит.
— Серьёзно? Офигеть! Я хочу…
— …Дать ответ позже, — решительно перебил её я. — Такие решения не принимают вечером трудного дня в нетрезвом состоянии. Как с вами связаться, профессор?
— Зайдите на кафедру, я буду там ещё день или два. Вон та дверь, с площади. Скажите, что ко мне, вас проводят. Если задержитесь с ответом, то там знают, как переслать мне сообщение, но это очень долгий путь, так что рекомендую не затягивать.
— Да-да, разумеется, — кивнул я, решительно пресекая попытки Криссы заказать ещё кружку и вытаскивая её из-за стола. — Непременно.
— Блин, дылда, ты чо? — бухтит нетрезвая девчонка. — Это ж работа мечты!
— Может быть, — не спорю я, — но тебе определённо следует проспаться и обдумать это на свежую голову.
— Я не пьяная! Я ещё столько же могу выпить! Мы, грёмлёнг…
— Верю, а как же. Но это тоже завтра.
— Да что с тобой не так, блин?
— Я не верю в случайные встречи, бесплатную выпивку и слишком хорошие предложения.
— А если он меня не дождётся?
— Тогда я ничего не понимаю в людях. Уверен, будет ждать до последнего, а потом примется искать, и очень усердно. Ты ему почему-то нужна больше, чем он тебе.
— Ты так думаешь?
— Да, и ты подумай. Но завтра. Сейчас в тебе думает пиво, а оно хреновый мыслитель.
Мы прошли через дверь в заброшенном доме и направились ко вновь обжитому.
— Я думала ты не вернёшься, — сказала Крисса. — Выпьешь со мной пива и свалишь.
— Так и сделаю. Просто не хотел бросить тебя пьяную. Это не по-пацански.
— Я не пьяная! Ну, может, чуть-чуть… Слушай, я с детства мечтала вырваться и вот так накатить пива в баре! Спасибо, что составил компанию!
— Обращайся. Вот, довёл, иди спать. И, наверное, прощай.
— Мы больше не увидимся? Я думала, мы вместе на ту работу…
— Скорее всего, нет. Мне не нравится этот очкастый хмырь, воевать мне надоело, так что, если примешь его предложение, то без меня. Но обязательно хорошо подумай, а ещё лучше посоветуйся с Аннушкой, она тут самая вменяемая.
— Ладно, как скажешь. Спасибо тебе, дылда. Ты неплохой. Для дылды.
— Лучший комплимент в моей жизни, — засмеялся я и пошёл к выходу из локали.
Не вижу смысла тут задерживаться.
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: