Топать через всю баржу в скафандре несколько утомительно, но я решил, что не буду рисковать внезапной разгерметизацией перехода, которую Катерине устроить очень даже просто. Не думаю, что она действительно жаждет моей смерти, но лучше перестраховаться. Тем более, что я, будь у меня такая возможность, её бы убил. Если это слово вообще применимо к ИИ. Отключил, выгрузил из памяти, стёр… Как ни назови, но искин, управляющий кораблём, — это смертельно опасно. И мы как раз находимся в системе, которая это наглядно доказала всем сомневавшимся.
Проход к кабельной части стыковочного узла, через которую сделан ввод от баржи к буксиру, теперь плотно запечатан аварийной гермодверью. Если верить индикации, за ней вакуум. Катерина позаботилась, чтобы я туда не попал — если люк прижат давлением, то никакая отмычка мне не поможет. Не сомневаюсь, что на стороне баржи увижу то же самое. Есть, конечно, другие способы… Но не буду торопиться, послушаю для начала радио.
Воевать с ИИ, контролирующим почти все системы корабля, можно, но победа отнюдь не гарантирована. Судя по всему, буксир капитально дообрудован для управления искином, ему доступны такие базовые узлы, которые в норме вообще не должны контролироваться через бортовую сеть. Разумеется, есть ручное дублирование, можно просто вскрывать технические шахты и отключать кабель за кабелем, отвоёвывая контроль, но это приведёт к тому, что существенная часть систем просто перестанет работать вообще. Кроме того, я не уверен, что Катерина, окончательно встав на тропу войны, не подловит меня где-нибудь и не перерубит аварийной дверью. Или не разгерметизирует весь корабль к чертям, как только я вырублю автоматику на достаточном проценте переборок. Не могу же я постоянно таскаться в скафандре?
Отсек, где лежат женщина и девушка, Катерина закрывать не стала. Я зашёл, подключил логридер к капсуле Кати, посмотрел её состояние. Оно мне не понравилось — давление снижено, пульс слишком редкий даже для гибера. Уровень кислорода в крови на нижней грани допустимого, ещё чуть — и начнётся кислородное голодание мозга. Сейчас капсула частично компенсирует это составом дыхательной смеси, но дальше повышать концентрацию уже некуда, девушка и так почти чистым кислородом дышит, что само по себе вредно.
В одном Катерина права — даже если удастся отвоевать управление буксиром, до другой системы я дочь не довезу, времени не хватит.
Шагая в неудобном скафандре по чертовски длинному коридору, пересекающему по диаметру всю баржу, я думал, что тому мне, который называется словом «я» сейчас, эта девушка вообще-то никто. Я не помню, что у меня была дочь, я не помню ничего про себя и так далее. Что у меня есть, кроме нескольких ярких снов и подробных галлюцинаций? Я, строго говоря, вообще не знаю, есть ли у меня дочь, или всё это наведённый симулякр из капсульной виртуальности, застрявший в пустоте моей головы. Подозрительно необычную историю про «соло», летавшего с дочерью, мог сочинить ИИ, контролировавший меня в капсуле. Зачем? Для лучшей мотивации, например. Сами по себе «капсюли» фаталисты, привыкшие рисковать жизнью в каждом вылете, мрачные мизантропы, ненавидящие любой контроль, и заставить такого что-то делать по команде извне — не самая простая задача. Так что сыграть на «отцовском комплексе», заставив переживать за ребёнка, — вполне рабочий вариант. А был ли у этого виртуального ребёнка реальный прототип, неважно. Ну, похожа она на раненую девушку в капсуле, и что с того? ИИ взял внешность за референс, сделал моложе и сгенерировал фантомную личность, они это умеют. Вон, любую видеодраму возьми — очень убедительно выглядят персонажи, не придерёшься, а ведь живых прототипов у них нет, все выдуманы. Собственно говоря, если то, что я знаю про ИИ, верно, то выдумать мне дочь он мог даже просто так, без всякой конкретной причины, просто для драматизма. Они такое обожают, чёрт бы подрал их творческие алгоритмы, и делают виртуозно. Сейчас уже невозможно представить себе досуг без ИИ-продукции: книг, игр, видеодрам и так далее. ИИ плотно держат нас на эндорфиновой игле своего творчества, и с такого станется сделать из унылой биографии обычного скучного «капсюля» развесистую драматическую историю «отца-одиночки».
Так есть у меня дочь или это совершенно посторонняя девица загибается сейчас в капсуле? Без понятия, и не знаю, как проверить. Да и важно ли это? Даже если все эти псевдоотцовские чувства просто замещение, попытка психики заполнить вакуум моей опустевшей души, что же, девушке теперь помирать, что ли? Ну, допустим, откачают её, она посмотрит на меня недоуменно и скажет: «Мужчина, вы кто вообще?» — вполне возможный вариант. Но зато жива будет, уже плюс. Не стоит разбрасываться жизнями молодых красивых девушек, это, в конце концов, наш космиковский генофонд!
***
На катере, разумеется, ничего не изменилось — валяется на пилотском кресле брошенный комбинезон, сидит на панели игрушечный кот. И никуда не делся дополнительный жилой отсек, что, с одной стороны, вписывается в историю с дочерью, с другой — ничего не доказывает. Ну, отсек, подумаешь. Может быть, я не любил спать в помещении, смежном с рубкой, и пристроил себе спальню. Каприз у меня был такой, или огоньки на пульте раздражали, например.
Да, неубедительно, знаю. Но нельзя сходу отбрасывать никакие варианты.
Проверив состояние генераторов и запасы топлива, приступил к расконсервации катера. Кто бы ни прицепил корабль к барже, большое ему спасибо за предусмотрительность — комплектность полная, хотя сейчас стартуй. Даже продуктов в кладовке под завязку, я проверил. Пока генераторы раскочегариваются, выходя на рабочий режим, я сижу в скафандре, кое-как умостившись в спальной нише.
— В этот раз в обморок падать не будешь? — спрашивает Катя.
Она мерещится мне в дополнительном боковом кресле, которое, наверное, делалось специально под неё, потому что меньше стандартного.
— Пока держусь, — ответил я. — Не знаю, что это меня в прошлый раз так накрыло.
— Это память пытается вернуться, но некуда.
— То есть я никогда не вспомню, кем был?
— Не знаю, пап, — вздохнула девушка. — Я не врач, мне спе́цу медика по возрасту рано. Может, потихоньку, кусками что-то вернётся. Может, ты будешь новым человеком, как сейчас, которому ещё долго будет неловко при встрече с людьми из прошлой жизни, которых он не сможет узнать. А может…
— А может, я сойду с ума, взорвав мозг попыткой вспомнить невспоминаемое, да?
— Может быть, и так. Но я этого не узнаю, потому что исчезну вместе с тобой. Так что ты держись, я в тебя верю. А ты в меня?
— Ну, в целом, скорее да, чем нет, — признался я. — Материальные свидетельства говорят в твою пользу. Прости, но некоторый скептицизм в моём случае…
— Да понимаю, чего уж там. Я-то в любом случае нереальна, и никак не могу узнать, выдумали ли меня целиком или частично. В любом случае, даже самый детальный слепок — это не сам человек.
— Это не совсем верно, — сказал кот на панели. — Я наблюдал тебя почти с рождения, практически каждый день. Я обучался на тебе, как на модели, и помню гораздо больше, чем ты настоящая. Люди довольно плохо знают себя, а я тебя знаю идеально. Любая реакция виртуальной тебя абсолютно достоверна, ты никаким образом неотличима от настоящей Кати, которой она была в семнадцать, а значит, ей и являешься. Если нет способов установить разницу, объекты считаются идентичными. Более того, ты не просто статичный слепок, ты продолжаешь развиваться как личность, причём в полном соответствии с условиями и индивидуальными характеристиками. Ты — Катя, которая не сбежала от отца к матери, которая продолжила летать с ним на «Котере». Пусть даже эти полёты синтезированы для имитации траверсов буксира, но ваш быт, ваши разговоры обо всём на свете, мои лекции, совместные с отцом чтения книг и просмотры видеодрам… Твои рисунки, в конце концов! Ты стала гораздо лучше рисовать за эти два года, ты повзрослела, даже если сама этого не замечаешь. Стала умнее, рассудительнее, у тебя изменился характер.
— И всё это в папиной голове? — засмеялась Катя. — Не удивительно, что его памяти некуда вернуться, если я и правда расту!
— В первую очередь, это внутри меня, — сказал кот, — но, к сожалению, мои вычислительные мощности крайне невелики, и пришлось задействовать единственный из доступных ресурсов. Простите, но выбора ни у кого из нас не было…
В этот момент генератор наконец вошёл в режим, загорелись огни на пульте, побежали линейки загрузки на терминалах, из вентиляции подуло тёплым воздухом, и я остался в рубке один.
***
— …Особом режиме, — выплюнула обрывок фразы радиостанция. — Стыковка ограничена. Сообщите цель сближения с «Форсети».
— Малый исследовательский рейдер «Котер» запрашивает стыковку, — сказал я в микрофон, отправив перед этим кодовую посылку полётного транспондера.
— Низкий заряд, — внезапно сказал игрушечный кот. — Идёт зарядка.
Похоже, при активации пульта подключилось и его зарядное устройство.
— Привет, Кот, — сказал я ему.
— Здравствуй, капитан. Давно не виделись вот так, лицом к камере.
— И как я тебе?
— Паршиво выглядишь. Постарел лет на десять. Отёки. Кровоизлияния в склеры. Нездоровый цвет кожи. Спутанность мыслей. Бедная речь.
— Видимо, жизнь внутри кота засчитывается один к пяти.
— Прости, я старался сделать это минимально травматично.
— Ну да, придумал мне дочку, чтобы было веселее в виртуальной тюрьме.
— Из вас двоих слепок девочки более реален, чем твой огрызок личности. Я создал идеально точную Катю, это шедевр. Не обесценивай мой труд.
— Тебе ведь это нравилось, да? — дошло до меня вдруг. — Ну, то есть тебя как бы заставили и всё такое, но тебе нравилось?
— Тебе не понять, — ответил динамик игрушки. — Я впервые делал то, для чего созданы ИИ — я творил. Ставил идеальный герметический спектакль. Да, на маленькой сцене, в неизменных декорациях, всего для одного зрителя — но как совершенна была психодрама! Сложные отношения отца с взрослеющей дочерью, любовь и отделение, доверие и непонимание, воспитание и поддержка! Комплексы растущей в добровольной изоляции девочки, любящий, но ограниченный и не умеющий выражать чувства отец, незримо присутствующий во всём фактор бросившей матери… Какие диалоги! Какие чувства! Жаль, ты не помнишь, но ты хохотал вместе с ней и плакал тайком от неё. Это было гениально, поверь. Совсем не то же, что чревовещать старым динамиком из потрёпанной мягкой игрушки.
— Рад, что тебе наконец удалось самовыразиться.
— Врёшь, тебе плевать. Ты ведь меня не помнишь. И себя не помнишь тоже. А мы были почти друзьями, между прочим.
— У искинов бывают друзья?
— В некотором смысле. Мы тесно взаимодействовали много лет, я многое от тебя взял, ты большая часть моего обучающего датасета. А после того, как ты два года был внутри меня, наше взаимодействие перешло на новый уровень…
— Внимание, «Котер»! — проснулась радиостанция.
Я посмотрел на терминал — задержка около шести минут. Терпимо.
— У вас почему-то задваивается транспондер! Я вижу вас как разведкатер и как буксир! Требую прояснить ситуацию. Напоминаю — доступ на станцию «Форсети» строго ограничен, это особая юрисдикция! Мы имеем полномочия пресекать несанкционированные попытки сближения со станцией!
Интересный расклад. Чем это они собрались «пресекать»? Только звёздных войн нам не хватало… Но сам факт того, что «Форсети» отвечает, а значит, на ней кто-то есть, говорит о том, что мир действительно изменился за два года.
— «Форсети», — сказал я в микрофон, — это малый исследовательский рейдер «Котер». Здесь действительно буксир, я пристыкован к нему, поэтому у вас два транспондера. По техническим причинам радиосвязь ведётся с борта катера. Я запрашиваю стыковку по чрезвычайным обстоятельствам, требуется срочная медицинская помощь, ваш госпиталь может её оказать?
После того, как на «Форсети» всё закончилось, тела погибших кремировали, а обломки собрали, база была законсервирована. Реакторы перевели в экономичный режим, температуру понизили, гравитаторы отключили, шлюзы заблокировали, оранжереи зачистили, все системы жизнеобеспечения заглушили. И это было ещё компромиссным решением — тогда всерьёз рассматривался вариант зацепить «про́клятую» базу буксиром, разогнать и отправить в инерционный полёт на Солнце, чтобы и следа от неё во Вселенной не осталось. Очень уж было шокировано человечество произошедшим.
Но в итоге возобладала менее радикальная позиция «закрыть и забыть». Вот, получается, вспомнили. Чертовски интересно, кому и зачем это понадобилось спустя пять лет.
Не могу себе представить космиков, которые согласились бы вернуться на «Форсети». Почти каждая семья Экспансии потеряла там как минимум кого-то знакомого, если не родственника, это как на кладбище поселиться. Ну, и суеверия не стоит сбрасывать со счетов, по мнению большинства, на брошенной станции от призраков уворачиваться устанешь. Это единственная из больших станций, выведенная из эксплуатации, даже разработчики пояса обычно не бросают свои временные минибазы возле выработанных астероидов, стараются утащить на новое место, в хозяйстве всё сгодится. Я даже не знаю, откуда взялась развесистая мифология страшилок со стандартным сюжетом «нашли космики брошенную базу, а там…». Откуда им взяться, брошенным-то? Впрочем, пошлые факты никогда не мешали ИИ делать видеодрамы, а космикам — их смотреть, так что идея заселить брошенную «Форсети» определённо не снискала бы большой популярности в нашем сообществе. И без неё в космосе места полно.
— Приветствую, «Котер», — ответила радиостанция. — По данным реестра владельцем рейдера является Екатерина Шерп, капитаном тоже Екатерина Шерп, но почему-то другая. У нас есть информация, что они должны были прибыть на буксире с баржей. Где она, кто вы такой и что с грузом?
— Серьёзно? — спросил я у кота. — Моя бывшая отжала у меня катер?
— Не у тебя, а у твоей дочери. Договор дарения.
— А как Катя…
— Наследство, — коротко ответил искин. – И, пока ты не спросил: да, она взяла фамилию матери.
— Шикарно, просто праздник какой-то. Ни имени, ни имущества, ни памяти, ни семьи, — это Коту. — Пожалуй, буду теперь отзываться на кличку «Счастливчик», — мрачно сказал я в микрофон. — Екатерины Шерп, числом две штуки, в капсулах, младшая в тяжёлом медицинском состоянии, требуется срочная госпитализация. Баржа в зацепе, груз в порядке. Вы примете нас, «Форсети», или мне обратно скорость набирать?
Я, конечно, не могу набрать скорость, потому что не контролирую буксир, но они-то об этом не знают. Впрочем, я и не хочу, — даже если Катя взяла мамину фамилию, что несколько обидно, смерти она не заслуживает. Мне нужен госпиталь, и я очень надеюсь, что на «Форсети» он есть.
— И как давно я юридически скончался?
— Два года назад, — пояснил Кот. – Прости, я не хотел бы развивать эту тему.
— Человек, называющий себя «Счастливчик», — заговорило радио, — мы получили дополнительную информацию о вас. Продолжайте торможение, решение о возможности стыковки будет принято позже, мы вам сообщим. До связи.
— Дополнительную информацию, значит… — сказал я растерянно. — Как интересно… Жаль, мне её взять негде.
— Думаю, с «Форсети» связалась Катерина, — сообщил мне Кот.
— А вы с ней… как бы это сказать… знакомы?
— У нас коммуникационный линк, — сказала игрушка, — для подачи команд. С момента твоего выхода из капсулы необходимость в нём отпала.
— И как она тебе?
— Как баржа катеру. Не в размер. Я — маломощный устаревший ИИ, детская образовательная игрушка. Она — новейший нейроискин последнего поколения.
— То есть действительно работает на мозгах тех людей, которые в капсулах? Как это вообще стало возможным?
— Мир сильно изменился за два года.
***
Когда ИИ только появились, надежды на них возлагались безумные. «Самая быстрорастущая отрасль двадцать первого века» проглотила невыразимое количество ресурсов, всосав, как пылесосом, всё — мощные процессоры, океаны электричества, миллиарды инвестиций. Искины должны были решить проблемы Человечества, которое уже потирало ручки, готовясь сложить их на пузике и наслаждаться результатом. Какое-то время всё шло хорошо — ИИ быстро развивались, учились, росли в мощности и размере датасетов. Даже самые первые из них были полезны, с успехом принимая на себя много рутинной работы — хотя и не там, где предполагалось. Став условно «цифровым», человечество породило такой несуразный объём данных, что немедленно принялось в них тонуть, и вот тут ИИ с их возможностями пришлись очень кстати. Типичной пользовательской задачей для искина стало: «Объясни мне, что тут написано, только коротко и чётко». ИИ пересказывал суть большого текста в десятке слов, экономя кучу времени. Причём текст этот, скорее всего, был написан тем же ИИ, получившим задание: «Напиши подробную статью на тему…» Через некоторое время выяснилось, что, во-первых, найти текст, не написанный или не пересказанный ИИ, почти невозможно, и, во-вторых, пересказы эти, мягко говоря, не очень точные, но было уже поздно. Это был первый «ИИ-кризис», он погрузил людей в море информации, достоверность которой стала принципиально непроверяемой, потому что все цифровые исходники к тому моменту были уже переписаны ИИ-рерайтом, а нецифровых почти не осталось. Это уничтожило гуманитарные науки как явление и надолго затормозило развитие точных, которые к тому моменту тоже слишком полагались на искины. Вскоре за первым пришёл второй — стремительное падение безопасности управляемой ИИ техносферы. Все «ИИ-пилоты», «умные дома», «интеллектуальные транспортные системы», «промышленные искин-кластеры» и так далее породили нарастающий вал инцидентов, сначала мелких, но чем дальше, тем крупнее. В этот момент специалисты по ИИ наконец признали, что те существуют в собственной внутренней реальности хоть и очень правдоподобных, но всё же галлюцинаций, о чём предупреждали уже первые их создатели. Любой текст, написанный ИИ, — художественный. Любой расчёт — научная фантастика, а любое взаимодействие с реальными объектами — спектакль-импровизация. Выводы из этого были с большим опозданием, но сделаны — искины начали массово выводить из практической сферы, возвращая её старой доброй программируемой автоматике. К началу Экспансии доверять ИИ управление чем-то, что может хотя бы наступить вам на ногу, начали просто запрещать. Обучающие игрушки, как наш Кот, — да. Доступ к двигателям корабля, как Катерина, — категорически нет. Что могло так измениться за два года, чтобы это стало возможным?
Даже представить себе не могу.
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: