Ну вот, опять за столом в башне почти тем же составом. Иногда мне кажется, что жизнь моя ходит по кругу, только с каждым оборотом становится всё абсурднее.

Например, Артём теперь сидел напротив Ольги, будучи как бы на моей стороне. Хотя никакой «моей стороны» тут вообще нет. Единственное, что я хочу от Мироздания, — это чтобы меня с семьёй оставили в покое. И почему-то оказываюсь всё дальше и дальше от цели. Вот и сейчас, готов спорить, дело будет во мне и моей так всем нужной собственности. 

Рядом со мной — Артём и Эли. Напротив — Ольга, Андрей и этот… ну, с пулемётом. Борух, кажется. У них огневой перевес, но вряд ли мы станем затевать перестрелки.

Итак, что коммунары имеют нам предъявить?

— А девочка где? — удивилась Ольга.

— Спёрли, — скрепя сердце признался я, — альтери похитили.

За это мне было очень неловко. Обещал присмотреть за ребёнком — и нате вам. Пропотерял.

— Что там у них творится, кстати? Информация оттуда скудная и странная.

— Не могу точно сказать. Похоже, власть делят. Скандалы, интриги, расследования. Но «Аврора» пока не стреляла, насколько я в курсе.

— Вот же, — удивилась Ольга, — не ожидала от них. Ты, я вижу, семейные проблемы так и не решил? 

— Работаю над этим.

— Чего они хотят?

— Меня. Башню. Вещество.

— Даже так? И много им надо Вещества?

— По дозе за голову. Включая девочку.

— Аппетиты у них… Нет, предупреждая твой вопрос, у меня нет нужного количества. В силу ряда обстоятельств, ихор сейчас в дефиците. Со временем, впрочем, решаемо, но это будет очень ценная услуга.

— Примерно как башня с зарядкой?

— Ты верно понял обменный курс.

— Несложно было догадаться. Все вы хотите одного и того же.

— Но не все готовы за это платить.

— Я вообще не понимаю, почему вы не берёте нас на прицел и не требуете ключ от подвала. Что вам мешает?

— Мы предпочли бы добровольное сотрудничество. Мы тебя даже не выгоняем. Ты сидишь тут сычом, почему бы не поработать оператором зарядки? Дело несложное, вынимай заряженные акки да вставляй пустые.

— Вас что, альтери покусали?

— Послушай, давай начистоту — твои претензии на башню ни на чём не основаны. Ты её не купил и даже не нашёл. Просто вот он, — Ольга указала на поморщившегося Андрея, — случайно на неё наткнулся, поленился проверить и подсунул тебе в плату за давнюю услугу. Разумеется, ему и в голову не приходило, что маяк рабочий — дохлых по срезам полно, и они даром никому не нужны. Когда-то это была очень широкая сеть. Но оказалось, что ты сел на ценнейший ресурс и имел глупость заявить об этом на весь Мультиверсум. Я тебя тогда предупреждала, что за ним придут, верно?

— Предупреждала, — согласился я.

— Надеюсь, ты не считаешь, что сможешь отбиться тут в одиночку ото всех желающих забрать башню?

— Не считаю. Но просто так не отдам. Мне нужна моя семья. Мне нужно, чтобы от нас отстали.

— Разве не это я тебе предлагаю? Работай на нас. Как только сможем, мы выкупим твою семью. И уже сейчас дадим тебе защиту.

— Крышу предлагаете?

— Не поняла.

— Платную защиту от себя же, — пояснил Борух.

— Мы не единственный и даже не самый неприятный претендент. Знаю, наше общество тебе не симпатично, но никто и не принуждает тебя принимать его принципы. Будешь наёмный работник. И нам не нужны твои дети, расти их сам как хочешь.

Предложение не идеальное, но и не самое плохое из имеющихся. По крайней мере, на фоне расстрела без воинских почестей. Или даже с оными.

— Утром деньги — вечером стулья.

— Какие стулья?

— Кино. Фольклор. Устойчивое выражение, — терпеливо пояснил Борух.

— Вещество. Сначала выкупаете семью, потом — всё остальное. Я согласен, но только на этих условиях.

— Нет. Не потому, что мы жадные и не потому, что мы тебе не доверяем. У нас просто нет Вещества сейчас. Временные трудности, дефицит сырья.

— Ну, как справитесь с трудностями — приходите.

— Какой ты упрямый…

Я промолчал. Я не сто баксов, чтобы всем нравиться.

— Тём, поговорим? — спросила она Артёма.

— А есть о чём? — нахмурился он.

— Есть. Не бойся, бить не буду.

— Я не боюсь!

Эка она его разводит. Ну да, впрочем, его проблемы. Они вышли, прихватив с собой Боруха, а Андрей остался.

— Послушай, — сказал он тихо, оглянувшись на дверь, — на, возьми.

Он вытащил из сумки свёрток размером примерно с книгу и протянул мне.

— Спрячь, пока она не увидела.

Я сунул его в чехол от ноутбука и задвинул под диван.

— Что это?

— Планшет для работы с реперами. Это Эвелинин, он числится утерянным, никто не хватится. Когда мы с ней разошлись… Ну, в общем, он остался у меня.

— Я не умею им пользоваться, — с сожалением признался я.

— Если ты передашь его ей, то она, возможно, сможет выбраться сама и вывести твоих.

— Шансов немного. Их заперли в каком-то «сателлитном срезе». Даже если там есть репер, то как до него добраться?

— Это хуже. Но есть ещё вариант. Артём – мультиверс-оператор.

— Я спрашивал, он не сможет найти нужный репер отсюда.

— Не надо искать тот репер, — покачал головой Андрей, — его может и не быть, а если есть — от него может быть десять тысяч вёрст до нужного места. Я предлагаю другой путь. Помнишь, я рассказывал тебе про дирижабль Первой Коммуны?

— Который где-то на заброшенном заводе в ангаре хранится?

— Именно. Говорят, когда-то Первая Коммуна летала на своих дирижаблях повсюду, проходя Мультиверсум насквозь. Артём знает, как туда добраться, мы были там вместе. На дирижабле вы сможете долететь куда угодно и забрать наши семьи. А главное — на нём вас никто не достанет. Это летающий дом для тебя, который никогда не возьмут в осаду.

— Соблазнительно, конечно, — на секунду или две я вдохновился, но сразу опомнился, — но ему же лет сколько? Вряд ли он на что-то годится.

— А винтовке сколько лет? — он кивнул на моё оружие. — А УИНам? Эти ребята умели делать надёжную технику. Ты же любишь возиться с железками! Подумай — дирижабль с резонаторами. Это реальный выход для всех нас.

— Нас? Ты тоже претендуешь?

Он погрустнел и задумался.

— Не думаю, что Эви меня простила. Главное — вытащи её и сына. Там разберёмся. Пока что я оператор и проводник Ольги. И она не из тех работодателей, что легко отпускают сотрудников.

— Она там Артёма не загрызёт, кстати? — забеспокоился я. — В свете вновь открывшихся обстоятельств он мне пригодится.

— Нет, — успокоил меня Андрей, — она успокоилась. Ладно, мне пора, пока никто не спохватился, что я тут делаю. Удачи тебе. Если всё получится — постараюсь вас найти. Может, Эви меня и простит…

Он ушёл, а вскоре вернулся озадаченный Артём.

— Как там бывшая? На имущество не претендует?

— Откуда у меня имущество? — рассеяно спросил он. — Отправилась она восвояси.

— Претензий, значит, больше не имеет?

— Разве что морального плана… Ругалась, что идиот.

— Ну…

— Знаю, знаю. Я и не спорю даже. Но то, что она мне рассказала, вообще ни в какие ворота не лезет. Представь — оказывается, меня считают отцом Искупителя.

— А он разве родился?

— Нет, но скоро должен. И цыгане считают, что от меня. Дочери трёх народов и весь этот бред. Это всё Сева, чтоб его на том свете черти драли, придумал! А цыгане разнесли. То-то они под меня своих баб подкладывали.

— Который из трёх? У тебя же три жены беременны.

— А я почём знаю? Это же вообще чушь какая-то! Ну, три тётки от одного беременны, тоже мне невидаль… Не знаю, зачем Сева это организовал. И не спросишь ведь теперь… Ольга считает, что он так кого-то со следа сбивает. Мол, пока все будут искать меня и моих детей, настоящий Искупитель будет в безопасности.

— А есть настоящий? — удивился я.

— В него многие верят и ждут. Те же цыгане, рейдеры, работорговцы, контрабандисты и прочий бродячий люд. Люди Дороги. А ещё многие верят — но совсем не ждут. Например — Комспас. У Ольги появились первые пленные, которых сумели разговорить. Так вот, Комспас ставит своей целью уничтожить Искупителя. И угадай, что будет, если они узнают, что я, типа, его отец?

— Не знаю. Что?

— И я не знаю. Но проверять не хочу.

— Да, плохо быть отцом бога.

— Он не бог.

— Но церковь-то у него есть.

— Там сложно. Но знаешь, — он вздохнул, — я боюсь. Не столько за себя, сколько за своих девочек. Если до них доберутся… И ведь нигде не спрячешься. В какую щель ни забейся — будут искать и найдут, в конце концов. Неужели придётся вечно скрываться?

— Тут, кстати, появилась идея, как делать это с комфортом.

Артём уставился на меня с немым вопросом.

— Дирижабль! — подмигнул я.

Мне эта идея всё больше нравилась. Если его действительно можно запустить — идеальный вариант. Будем на нём жить этаким летающим цирком. Имея такое средство передвижения, можно хоть грузы возить, хоть пустые срезы мародёрить. И хрен нас на нём достанешь. Чуть что, прыг — и на Дорогу. Ищи ветра в поле. Соблазнительно, чёрт! Ингвар бы оценил. Но Ингвара я на выстрел зенитки к нему не подпущу, уж больно он ушлый.

— Ты про тот, Первой Коммуны? Ну, я даже не знаю… А как до него добраться?

— Сюрприз!

Я достал из-под дивана чехол, вытащил оттуда свёрток, отдал. Внутри действительно оказался планшет.

— Работает, — сказал Артём, — надо же.

— Сможешь провести туда?

— Да, наверное. В смысле, я помню нужный репер и маршрут проложу. Но… Мультиверсум — опасное место, а нас всего двое.

— Во-первых, трое. Эли придётся тащить с собой, тут её не бросишь. Во-вторых, ты совсем недавно чёрт-те куда уехал один — и вернулся.

— Я шёл Дорогой, — возразил он, — пусть даже зигзагом. Там тоже можно вляпаться, но скорее случайно. А реперы слишком многим, как выяснилось, известны. Они всегда на своих местах, и засады там устраивать — милое дело. Особенно сейчас, когда Коммуна с Комспасом воюют. Их и охраняют, и минируют, и перекрывают кордонами транзиты…

— Да, опасно, — согласился я, — но тут сидеть — не намного лучше. Как ты думаешь, как скоро Комспас решит проверить, куда делась их боевая группа?

     Вечером сидел на кровати, размышлял, любуясь Эли. Странное, но по-своему совершенное создание. Она уже собралась спать, теперь ждала меня. Разделась догола, валялась на животике, круглой попкой кверху. Заметив моё внимание, потянулась по-кошачьи, с удовольствием себя демонстрируя. Тончайший светлый пушок во впадинке внизу спины, фигура песочными часами, попа сердечком. Аккуратная, идеальной формы грудь — большая, но не чрезмерно. Подмышками ни волосинки, но на лобке треугольник светлых волос. Плоский животик с аккуратным пупочком. Нежнейшая шелковистая кожа без единого дефекта — матовая, чуть золотистая, со смуглинкой как от ровного загара. Куколка. Но вот что интересно — разглядывая это маленькое, но подчёркнуто сексуальное существо, я не испытывал никакого возбуждения. Так же не возникает естественного плотского желания, когда она спит в обнимку, голышом, прижимаясь то мягкой грудью, то упругой попой. Сдаётся мне, Эли это как-то регулирует своей эмпатией. Когда ей зачем-то захотелось свести нас с Криспи, то она так активно участвовала в процессе, что я теперь уже и не пойму — это был секс между мной и Криспи, или между Эли и нами? И пёрло нас так, что я до сих пор удивляюсь своей тогдашней прыти. А сейчас любуюсь — и только, как прекрасным экзотическим зверьком. Ох, непроста Эли. Не хочется тащить её с собой. Одно дело — на свою жопу приключений искать, другое — на такую красивую попу сердечком.

Однако вариантов нет, тащить придётся. Поэтому днём я предпринял рискованную, но необходимую вылазку на Родину. Через срез Йири и бывший шалман грёмлёнг, где, к моей радости, оказалось пусто, темно, пыльно и безлюдно. Непохоже, что после их ухода тут кто-то появлялся. Телефон с собой не брал, кредитками не пользовался, выбрался окраинами Гаражища через дырку в заборе и туда же потом вернулся, удачно, надо надеяться, избежав внимания Конторы. Цель прогулки — шоппинг. Померив ножки и прочие части тела Эли закупил ей в туристическом магазине детской практичной одежды. А то у неё одни платьица с туфельками, как её с собой брать? К сожалению, вся одежда оказалась чрезмерно ярких цветов, но тут уж ничего не поделаешь. Если и существует детский камуфляж на девочек, то я не знаю, где его искать. И для нас с Артёмом купил кой-чего, записав его размеры. Пополнил запас продуктов, с упором на походный рацион, выбрав остатки наличности. А ещё — добрался до офиса Ингвара. Увы, его не застал. Вряд ли бы он мне чем-то всерьёз помог, но у него можно, например, купить пистолет. Но не к секретарше же с этим вопросом обращаться? Она, судя по экстерьеру, для других надобностей. Декоративно-прикладная на диван. Оставил записку — мол, имеются вопросы общего характера, если будет время — загляни. Это чисто на удачу, конечно.

Потом готовились к выходу, назначив его на утро. Затягивать не хотелось, но и отдохнуть надо. Как скоро мне под дверь явится очередная банда настойчивых экспроприаторов? И так весь вид на море испортили… Надо отдать должное коммунарам — трупы они как навалили, так и убрали. Упаковали в мешки и забрали с собой, уж не знаю, зачем. Но два горелых броневика и полуутонувшая леталка тоже не украшали пейзаж, да и воняло от них гадостно — подгорелым мясом и палёной проводкой. Акки с них коммунары хозяйственно забрали себе, а железо оставили. И если (точнее — когда) Комспас явится к моему порогу, не будет вопросов, что случилось с его группой. Угадайте, кто окажется крайним? Нет, воинских почестей я от них точно не дождусь. Так оприходуют.

Утром выпили кофе, собрались и двинули. До репера кое-как доехали по берегу на «девяносто девятой», ушатав её по бездорожью окончательно. Видимо тут у круглой полуразрушенной башни она и окончит свои дни, догнивая в траве. Дальше — пешком. Для Эли я вчера сделал «переноску» — из старого рамного рюкзака и синтетической стропы, нарезая и сращивая ткань УИНом. Теперь она могла сидеть в нём, свесив ноги наружу, лицом назад, или, поджав ноги, лицом вперёд, или даже стоять на твёрдом дне, держась за мои плечи и выглядывая из-за уха. Командовать, как Машенька медведем: «Не садись на пенёк, не ешь пирожок…». Ах да, для этого она недостаточно говорящая. Хоть и есть у меня подозрения, что с этим не всё так просто.

Рассчитывать, что эта комнатная мелочь протопает весь путь своими изящными ножками, не приходится, поэтому пришлось в её пользу урезать груз. Впрочем, груза было немного — еда, спальники (мой пошире, в расчёте на Эли), прочие походные балабасы вроде котелков и посуды. В идеале — дойдём за день. Так решил Артём, что-то прикидывая на своём планшете. Но это, как я понимаю, у него приступ безудержного оптимизма случился. Не может он знать, что нас ждёт на транзитных реперах, где от входа до выхода надо чесать неизвестно сколько.   

— Эх, нет у нас операторских комплектов… — вздохнул Артём, разглядывая пыльный чёрный цилиндр репера. — Там, например, автоматический надувной спасжилет. А то выкинет в воду — и хрен выплывешь, с рюкзаком-то…

— Боишься? — прямо спросил я.

— Есть немного. Ладно, поехали. Готов?

— Жми.

Первый резонанс привёл нас в совершенно аналогичный каменный подвал. Мне даже сначала показалось, что мы никуда не переместились — но нет, в помещении чисто. Каменный пол просто блестит, слегка пахнет хлоркой. И здесь есть дверь, отсутствовавшая в точке старта. Не до конца прикрытая дверь отделяет нас от освещённого коридора, бросая косую полосу света в тёмный круглый зал с репером. Там ходят люди, шаркают ногами, чем-то гремят, громко разговаривают. Язык совершенно незнакомый, по резкому звучанию немного похож на немецкий.

— Тишина, — прошептал я Артёму, активируя винтовку, — сколько ждём?

— Четыре минуты до гашения.

— Будь готов.

Я навёл винтовку на дверь, изо всех сил надеясь, что в неё никто не войдёт. За моей спиной нервно пульсирует тревожное любопытство Эли. Не хотелось бы стрелять в людей, которые нам ничего плохого не сделали. Не стоит заводить себе такие привычки.

Обошлось — через четыре минуты мы покинули срез, так и не познакомившись с его обитателями. Пусть у них всё будет хорошо.

— Надо же, — сказал Артём, пока мы осматриваемся на следующей точке, — обитаемый срез был. Редко их теперь встретишь.

Здешний интерьер не обещает контактов с населением. Помещение — нечто вроде пустой часовни из светлого кирпича. Стрельчатые окна с матовыми стёклами, никакой отделки, пустые стены и только репер посередине торчит. Пусто и скучно. Пыльное и давно не посещаемое место, сразу видно. Тишина такая… Специфическая. Впрочем, этот репер — транзитный, сейчас всё увидим.

— Не знаешь, кстати, почему? — спросил я, когда мы выбрались из здания.

Для этого пришлось УИНом срезать запертый снаружи замок на железных воротах, но больше никаких трудностей не возникло. За воротами раскинулся между двух невысоких холмов небольшой городок — одноэтажный, крохотный, оседлавший проходящее через него шоссе. Ухоженный, красивый, аккуратный, совершенно целый и абсолютно пустой. Комплекс промышленных корпусов, один из которых мы только что покинули, расположился на возвышении, и мы несколько минут наблюдали за поселением сверху — ни единого движения. Я осмотрел несколько домов в бинокль — по виду всё оставлено организованным образом. Запертые двери, закрытые ставни, убранные дворики. Подробностей в дешёвую китайскую оптику не разглядеть, но признаки панического бегства или срочной эвакуации отсутствуют. 

— Что «почему»? — спросил Артём.

— Почему населенных срезов почти нет? Почему везде как тут?

— Много разных версий слышал. Как рассказывают Корректорам в Школе Хранителей, это происходит из-за кортексации срезов.

— Чего?

— Кортексации, буквально «обрастании корой». Это сложно понять, не влезая во всю метафизику. Вкратце — на определённых стадиях развития общества, люди создают информационные технологии. Эти технологии, с одной стороны, резко ускоряют технический прогресс — в первую очередь, в области себя же. С другой — загоняют человечество в рамки цифровой определённости.

— Это как?

— Мир как бы прорастает сетью информационных коммуникаций, которая стягивает его, нарушая… не знаю, пластичность, что ли? Они считают, что для нормального развития людям нужна свобода мышления и мифологичность восприятия, а информационные технологии описывают весь мир в цифрах, подменяя его в сознании людей на своё отражение. Как-то так.

— Не очень понял, — признался я, — похоже на гремлинские загоны про «дурной грём».

— Я тоже не вполне понимаю. Церковь Искупителя считает, что Мультиверсум, будучи с одной стороны материально существующим, с другой — целиком находится в сознании тех, кто его населяет. Не знаю, как это возможно.  И вот однажды срез как бы покрывается коркой. И тогда в нём может зародиться будущий Хранитель, который эту корку взломает, как цыплёнок скорлупу яйца. Но если его из этого среза вовремя не извлечь, то при этом все погибнут, включая самого виновника. Это и есть коллапс.

— Как-то слишком… заморочно.

— Я же не говорю, что это так, — пожал плечами Артём. — Просто я так слышал. И не очень вникал. Если попадём в Центр, спросишь сам. Или книжки в библиотеке Школы почитаешь. Там с этим свободно. Ну что, пойдём вниз? Нам примерно в ту сторону.

Он махнул рукой вдоль дороги.

— Пойдём, — согласился я, — жаль, что ты не знаешь расстояния.

— У всех свои ограничения. Направление — уже неплохо.

Городок не производил гнетущего впечатления трагической заброшенности. Слишком уж аккуратный. Как будто тут и не жили никогда. Трудно даже понять, как давно он опустел. Навскидку я бы сказал — пара месяцев, вряд ли больше. Трава на лужайках отросла, но ещё не производила впечатления дикости. Просто длинновата.

— Может, машину найдём? — с надеждой спросил сопящий под рюкзаком Артём.

Он уже намекал, что операторов нагружать не положено, но вариантов не было — я тащу Эли и винтовку, он тащит вещи и автомат. К автомату всего шестьдесят патронов, что для неопытного стрелка два раза на спуск нажать. Я предупредил Артёма, чтобы он забыл про положение «автоматический огонь» и вообще считал, что это такой карабин, но надежды на него особой не было. Я и на себя-то не слишком надеялся. Лучше бы нам без боестолкновений обойтись.

Машин мы не видели, но самое странное — возле домов не было гаражей. Если бы не это обстоятельство, городок был бы похож на кинодекорацию для фильма про американскую глубинку, но там гараж — обязательная часть дома. А здесь — ни одного. Нет подъездных дорожек, нет ворот в низких прозрачных заборчиках. Только калитки. При этом проходящая через город дорога хоть и не широкая, но асфальтированная. Как они тут передвигались — непонятно.

— Этак нам неизвестно, сколько пешком пилить… — расстроился Артём.

В центре городка обнаружилось казённое кирпичное здание в три этажа — не то управа, не то ратуша, не то полицейский участок. Вывески оказались совершенно нечитаемы, хотя буквы латинские. Либо здешний язык состоит из сочетания согласных с шипящими, либо буквам соответствуют другие звуки.

Сняв с плеч рюкзак с Эли, зашёл внутрь. И толку что снимал — она тут же побежала со мной, не слушая окриков Артёма. В результате так втроём и пошли. Надеялся найти что-нибудь полезное — например, пистолет. Ведь если это, к примеру, полиция, может тут быть, к примеру, пистолет?

Пистолетов не нашлось. Вообще ничего не нашлось. Пустые коридоры, безликие кабинеты с аккуратной одинаковой мебелью. Но никаких бумаг в шкафах и даже мусорные корзины чисты. Это не полицейский участок, это какая-то администрация. Зато в пристройке обнаружили десяток велосипедов, тщательно выстроенных рядком в специальных держателях. Все одинаковые, синие с какой-то надписью, сразу видно — казённые. Самые простые, с высокой рамой, фиксированной передачей и прямым рулём, с подпружиненным широким сиденьем. У нас такие называются «дорожными».

— Вот тебе и транспорт, — обрадовал я Артёма.

Он, впрочем, большого энтузиазма не проявил. Понятное дело, на машине педали крутить не надо. При помощи УИНа раскромсал пару офисных стульев, сгородил детское сиденье для Эли.

Эли новые впечатления понравились. Сначала она немного волновалась, не упадём ли мы с этой странной штуки, потом развеселилась и с удовольствием глазела по сторонам. Я, кажется, начинаю понемногу привыкать к двойному комплекту эмоций — своим и её. Уже не путаю, где чьё.

На велосипеде, конечно, ездить не разучишься, но вот привычка крутить подолгу педали уходит. Мышцы работают не те, что при ходьбе, и устают с отвычки быстро. Мы чередовали поездку с пешими переходами, катили велосипеды руками, давая ногам отдохнуть, и двигались, в целом, небыстро. Тем не менее, до следующего населённого пункта добрались довольно скоро — часа через полтора.   Сначала он показался точной копией первого, но ближе к центру стали видны различия — центральное здание выше на этаж, надписи столь же нечитаемые, но другие. Мы проехали его насквозь, и за городской чертой обнаружили огромное, аккуратно по линеечке созданное кладбище. Никаких оград, никаких памятников, только уходящие вдаль линии одинаковых холмиков. У каждого — металлическая блестящая табличка с буквами местной письменности на коротком вертикальном столбике. Но неприятно поразило меня не это.

Возле кладбища ровными рядами один к одному, так, чтобы не падать, стоят велосипеды. Определить их количество невозможно, слишком плотный массив они составили, но их очень и очень много.  Такие же, как те, на которых приехали мы. Женские — того же размера, но со скошенной рамой. Подростковые — поменьше. Детские — совсем маленькие. Тщательно отсортированные по размерам — детские к детским, женские — к женским. Стоящие линиями рулей, частоколом рам и пунктирами седел — под открытым небом, без укрытия. Как будто люди приезжали сюда на велосипедах, аккуратно составляли их в общий ряд, и… что? Ложились в могилы? Как-то не по себе мне от этого.

— А могилы-то свежие… — мрачно сказал Артём.

Действительно, на земляных холмиках еле-еле трава завязалась.

— Далеко ещё до репера? Что-то мне тут не нравится…

— Где-то совсем рядом, — ответил он. — Нам туда.

Артём махнул рукой в сторону уходящих к горизонту могил. Мы спешились и пошли, ведя велосипеды за рули. Эли сидела на раме, крутя по сторонам головой и, кажется, не понимала, чего мы так напряглись. Беспокоилась немного, но больше от того, что беспокоились мы. Ряды холмиков кончились довольно быстро — кладбище оказалось не таким большим, как выглядит, из-за неровности рельефа. Сразу за холмом стоит такая же часовенка, как та, через которую мы пришли. Могилы до неё не дошли: последний ряд не закончен, в нём полдесятка пустых ям, в последнюю устало опустил ковш небольшой экскаватор.

— Интересно, кто закопал копателя? — спросил в пространство Артём.

— Не интересно, — отрезал я, — давай-ка валить отсюда. Кстати, как ты думаешь, сможем мы перетащить велосипеды? 

— Не пробовал, — растерялся он, — но отчего бы и нет? Держи их крепче, а я запущу резонанс.

Велосипеды благополучно перенеслись и тут же чуть не утонули вместе с нами в болоте. Было почти темно, глубокие сумерки. Орали какие-то твари, жужжали насекомые, а мы стояли по пояс в воде, стараясь лишний раз не шевелиться, чтобы не соскользнуть с твёрдого островка под ногами. Эли немедленно выползла из подмокающей «переноски» мне на плечи и, протестующе попискивая, отмахивалась от комаров. Излучала глубокое недовольство сложившимся положением. Мы тоже были не в восторге, но утешали себя тем, что репер не транзитный и нам хотя бы не надо никуда тащиться по этой трясине. Шесть минут показались мне вечностью, но велосипеды я так и не отпустил.

На следующем репере я объявил большой привал. Он тоже не транзитный, гашение всего три минуты, но идти неизвестно куда промокшими до жопы и выше было глупо. Здесь был день, хвойный чистый лес, репер безо всяких условностей просто торчал из усыпанной хвоей земли. Просканировав окрестности прицелом винтовки, обнаружил, что в пределах дальности обнаружения режимом «Биорад» нет крупных живых существ. Нашли сухую лесину, накромсали её УИнами — я впервые увидел, что у Артёма он тоже есть. Не совсем, значит, с пустым клювом улетел из Коммуны наш сокол. Развели костёр, разделись, принялись готовить еду и сушиться. Артём, придурок, не заправил штаны в берцы, и мне пришлось горящей палочкой припаливать на нём пиявок. Хотел залепить пластырем кровоточащие ранки, но он сумел меня удивить — переключил свой УИн в «красный» режим и касаниями короткого луча зарастил дырки на коже. Я-то свой в этом качестве не использовал.

— Здорово как, — восхитился я. 

— Шрамы остаются, — посетовал он, — шкура нормально не затягивается, регенерация потом не работает. Вон, у меня…

Он показал уродливую тёмную яму глубокого рубца на бедре.

— Пулевое на боевых поймал, нормально залечить не было времени, ткнул инструментом, чтобы кровью не истечь. Так бы заросло уже, был бы небольшой шрам, а теперь — навсегда такая хрень, наверное. Но мелкие ранки можно. 

— «Пулевое», «на боевых» — да ты, можно сказать, вояка бывалый?

— Я оператор, — покачал головой Артём, — ценное транспортное оборудование. Имею боевой навык прятаться и бояться, пока вокруг воюют настоящие мужики типа тебя.

Я не стал говорить, что мои военные навыки не намного выше. «Пальнул с перепугу, случайно попал» — вот мой топовый боевой скилл. Однако озвучивать это сейчас, когда он на меня полагается, наверное, не стоит. И так обстановка нервная.

Сварил в котелке рис, вывалил туда банку тушёнки. Эли походная еда не очень понравилась, но съела. Больше всего она страдала от невозможности помыться, раздеться и залезать под тёплое одеялко, я прямо это чувствовал. Домашнее существо, декоративное, комнатное. Артём, видимо, тоже ощущал её недовольство.

— Привязалась к тебе, я смотрю?

Эли как раз пыталась ввинтиться ко мне на колени. При том, что я сидел на земле перед костром без штанов, это было не очень хорошей идеей. Штаны наши сушились на сляпанном из палок навесе, от них пахло подогретым болотом.

— Ревнуешь?

— Нет, что ты. Куда мне её, у меня и так… Случайно подобрал, удачно пристроил, всё нормально. Серьёзно, не заморачивайся.

— Ладно, не буду. Я к ней уже как-то привык.

Погладил по головке Эли, которая меж тем, оставив идею истоптать мне голые колени «вибрамами», утешилась вытащенной из продуктового запаса шоколадкой. Пусть ест, для неё и брал. Она от сладкого начинает излучать довольство жизнью, а нам сейчас этого очень не хватает. Походная одежда скрыла особенности фигуры, чумазое личико казалось менее взрослым — сейчас она выглядела ребёнком.

— Сколько ей лет, как ты думаешь? — спросил я Артёма.

Эли толкнулась в меня возмущённой эмоцией. Надо же, не нравится ей этот вопрос.

— Не знаю. Сева покойный говорил, что такие, как она, живут недолго, но он ей давал Вещество. Так что ей может быть и двадцать, и сто…

Барышня окончательно рассердилась и даже ткнула меня в плечо крохотным своим кулачком. Не смейте, мол!

— Ладно, ладно, успокойся, — обнял я её, — мне всё равно, на самом деле. Лопай шоколадку, отдыхай, скоро дальше пойдём. Штаны вот только высушим.

Штаны штанами, но ботинки сохли долго, хотя мы и набили их сухим мхом. Модные «дышащие мембраны» и прочие изыски современной «трекинговой» обуви слишком нежные для скоростной сушки у костра. Кирзачи бы уже сто раз просушил. Дальше отправились уже к вечеру — попав, впрочем, в утро. Мозги от такого закипают, а биоритмы превращаются в ритмы диско.

Этот репер — транзитный, так что нам предстоит прогулка неизвестной длительности. Прогулка по вот этой, набитой какими-то гусеничными тракторами сельской грунтовке, от неказистого деревянного сарая, укрывшего репер.

— А срез-то жилой, — удивлённо сказал более опытный в таких путешествиях Артём, — следы совсем свежие.  Не знаю, что за механизаторы тут катались, но они это делали недавно.

— Ну, будем надеяться, что мы доберёмся до репера раньше, чем они до нас.

Мы оседлали велосипеды и покатили. Раздолбанная грунтовка не давала разогнаться на предназначенных для асфальта узких колёсах. Эли недовольно морщилась от тряски на неподрессоренной раме, но так всё же быстрее, чем пешком. Увы, вскоре дорога, преодолев небольшой подъём, пошла вниз — и из грунтовой превратилась в рыхлую песчаную. Ехать стало невозможно, и мы шли, катя велосипеды руками. Местность дальше оказалась плоская, как стол, и, когда нам навстречу двинулось рычащее облако пыли, скрыться было некуда.

«Механизаторы» здешние передвигались на танке. Странном, нелепом, из клёпанных листов, с боковой, а не верхней орудийной башней. Немного похоже на полёт бронефантазий времён Первой Мировой, когда облик танка ещё был дискуссионным вопросом. Из откинутых бортовых люков выглядывают дырчатые толстые стволы пулемётов. Наверху присобачена небольшая и не поворотная командирская башенка с жёлтой полосой. Из неё спереди торчит короткий толстый ствол какого-то пуляла, а сверху из люка — мужик в шлемофоне. Лязгая и громыхая, эта конструкция подъехала к нам и остановилась. Передняя броня у неё как будто из секций здоровенных труб набрана — закругленная и стыкуется болтами. Никогда такого не видел. Самопалом каким-то отдаёт. Танк стоит перед нами, гулко, как в бочку, рокоча дизелем. Пахнет горелым маслом и солярным дымом. Мужик в люке внимательно нас рассматривает.

— Куда ж вы с ребёнком-то, шпаки? — сказал он, наконец, на чистейшем русском. — Дети вне игры.

— Игры? — удивился я.

— Вы не в курсе? А чего припёрлись тогда?

— Да мы… как бы это объяснить…

— Из чёрного камня вылезли, — перебил нас танкист, — не крути жопой, шпак, мы про вас знаем. Так вы просто пройти хотели? Вне игры?

— Точно, — обрадовался я, — только пройти. Так мы пойдём?

— Не, шпак, дурная мысль. Не дойдёте. Положат вас и всё.

— Мы же вне игры!   

— А они знают? Шарахнут из пятидюймовки — и только брызги веером. Издали-то не видать, что вы с ребёнком.

— И что же нам делать?

— Эх… — вздохнул мужик, — чёрт с вами. Полезайте. Велосипеды, вон, на моторные решётки вяжите, а сами залезайте. У меня бортовых нехватка, как раз два места. А девочка как-нибудь.

Внутри оказалось тесно, твёрдо, угловато и шумно. Сползший из башенки внутрь танкист пнул кирзачом плечо сидящего внизу за рычагами мехвода, дизель взревел, и говорить стало невозможно. Впрочем, принимающую сторону это не смутило — на сиденьях бортовых стрелков лежали подключённые шлемофоны, и нам пришлось их надеть.

— Левый борт на вас, — сказала «говорящая шапка», — хоть вы и вне игры, но придётся немного поучаствовать. Если подкалиберный прилетит, ему не объяснишь.

Он сунул мне корявую грязную руку.

— Палываныч я, командир «Засранца».

— Кого?

— Ну, танка этого, — он топнул кирзачом по стальному полу, — у него сальники набивные, вечно текут, вот и прозвали.  Мы их конопатим-конопатим, но толку мало.

— Надо крышки подфрезеровать под обоймы и подобрать резиновые. Или на эти поджимную шайбу примандить. Ушастую такую. Две шпильки на компаунд вкрутить и…

— Шайбу ушастую… ишь, ты! — удивился танкист. — Не хочешь к нам главмехом? Вакансия опять свободна.

— Недосуг как-то, — уклонился я.  

— Пулемётом умеешь?

— Нет.

Пулемёты, торчащие передо мной и Артёмом, мне незнакомы. Но мне вообще пулемёты незнакомы, если не считать РПК, который просто подросший «калаш». Две деревянных рукояти, короб с металлической многозвенной лентой, крупные патроны с большой палец толщиной. Откидной реечный прицел, толстый ствол в дырявом кожухе.

— Да там уметь нечего, — оптимистично заявил танкист, — лента заряжена, жми да стреляй.

Я положил руки на рукоятки, под большой палец лёг рычаг спуска.

— На триста переставь, самая его дистанция.

Он протянул руку у меня над плечом и передвинул планку на прицеле, потом проделал то же самое для Артёма.

— Тут так-то недалеко, вёрст тридцать, но у красных сегодня наступление. Ребёнка поберечь бы.

— У красных? А вы какие?

— Мы — синие.

— Это что, маневры?

— Это игра, шпак.

— Патроны на вид боевые…

— А иначе какой смысл? — удивился Палываныч.

— Не понимаю…

— Шпакам не понять, — согласился он. — Красные пятью машинами идут, наши ракету пустили. Ничего, авось проскочим.

— А если не проскочим?

— Тогда будем драться.

— А побьём мы пять машин?

— Нет, конечно, — рассмеялся танкист, — ты что, шпак! Где пять — и где одна. Пару при удаче расковыряем, да и то вряд ли.

— И что потом?

— Потом они нас раздолбают, — кажется, эта перспектива не вызывала у танкиста никакого неприятия.

— Вот просто так раздолбают?

— А чего сложного? — удивился он. — С пяти машин-то одну уделать? Гусянки собьют и надырявят подкалиберными, как по мишени. А то и зажигательными сожгут.

— Вы так спокойно об этом говорите!

— На то и игра. Шпаку не понять. Вон, гляди…

Он показал в сторону от песчаной прогалины, по которой мы неторопливо ехали, но я уже и сам увидел. На склоне холма стоят на ободьях сгоревших колёс два броневика Комспаса. Борта в дырах и подпалинах, вокруг всё перекопано воронками.

— Не ваши ребята? — он ткнул грязным пальцем в мою винтовку.

— Нет, наоборот.

— А похожи стрелялки. Да неважно. Вот отличные игроки были! Высшая лига! С двух машин нашу пятёрку разобрали в хлам. Мою «Капитолину» раздырявили так, что пришлось вот на «Засранца» пересесть. Только в металлолом и годилась потом. А двух стрелков так и не хватает до сих пор, с голым бортом катаемся. Сам сажусь то за борт, то за курсовой, и смех, и грех. Еле завалили их, представляешь? Маневрировали они, как черти, стреляли вообще ураган, у меня уже хода не было, двигатель вытек, но я первую достал из шестидюймовки, снёс ходовую, а дальше — решил калибр. Вторую уже ребята вынесли, я отвалился, крови много потерял. Вот это игра была так игра! Хотели с ними познакомиться потом, но никто не выжил. Подорвались отчего-то. Жаль, я бы с такими ещё схлестнулся…

— Извините, — осторожно спросил я, — может, глупо прозвучит… А в чём суть игры?

— Да вот же, — он обвёл рукой вокруг, — в этом и суть. Дави педали, жми рычаги, наводи-стреляй. Что тебе ещё надо? Выиграл — ползёшь на базу, борта латаешь, меняешь траки, вечером с друзьями выпил — хорошо! Проиграл — вообще никаких проблем, друзья сами за тебя выпьют.

— И давно у вас… так?

— Да после войны. Тому уж… Ого, как время-то летит! Скоро пятнадцать лет. Начинали — я ещё срочную служил. Надо будет отметить, не забыть — почти юбилей! 

— После войны? Так это не война? — я показал на ржавый горелый остов какой-то бронетехники, приткнувшийся в кустах. Из люка свисало что-то, к чему не хотелось приглядываться.

— Не, — засмеялся танкист, — какая это война? Это игра. Война как началась, так и кончилась, двух недель не прошло.

— И кто победил?

— Никто. Все проиграли. Фемовирус.

— Какой вирус?

— Говорят, искусственный. Не то специально применили, не то разбомбили что-то удачно. И все женщины умерли.

— Все? Разом?

— Ну, не разом, конечно. Карантины, чистые зоны, старались спасти, как могли. Война-то сразу кончилась, всем не до того стало. Но не помогло — через год ни одной не осталось. Слухи ходят, что где-то, мол, не то в горах, не то в пещерах прячут последних каких-то баб, но я так думаю — брешут. Нет никаких больше женщин. Я девочку в первый раз за пятнадцать лет вижу.

Он протянул руку и потрепал Эли по голове. Я напрягся.

— Да не бойся, — понял мои чувства он, — не трону. Смысл? Она же помрёт тут, оглянуться не успеешь. Вирус-то никуда не делся. Так что валите побыстрее за свой камень. Ваши рассказывают, вирус туда не переносится.

Я тоже слышал, что зараза между срезами не переносится. Иначе контрабандистов и прочих путешественников давно бы отстреливать начали. Я так даже от гриппа лечился — пройду проходом, и готово. Почихаешь ещё с полдня по инерции — и здоров.

— Если бы не девочка с вами, я бы не стал поворачивать. Но жалко будет, если прибьют случайно такую красавицу. Так что не путай, шпак. Война — это война. А игра — это игра. Чем нам тут ещё заниматься? Самым молодым, которых уже из мёртвых мамок достали, получается, сейчас по пятнадцать. Осталось нам, выходит, лет шестьдесят. Железа, солярки и пороха хватит — к войне много приготовили, да почти не пригодилось. А там и кончится наш мир. Но хоть поиграем от души!

— А сами что же? За камень…

— Нет у нас таких умельцев, или сбежали они уже. Да и кому мы там нужны? Нет уж, кто своё просрал, тому чужое не поможет. Эй, Михалыч, — крикнул он в шлемофон, видимо, мехводу, — жми давай, вижу пыль на десять часов. Забирай правее, в распадок, может, не увидят.

Увидели. Танк взревел и наддал, уходя между холмов, но пылевое облако не отставало, а вскоре я увидел, как сверху по возвышенностям что-то мелькает.

— Танкетка верхом идёт! — заорал Палываныч, прижимая ларингофон к горлу. На полном ходу дизель в железной коробке ревел так, что шлемофоны помогали плохо. Давай… Как там тебя?

— Сергей, а он — Артём.

— Вот, вы оба — ловите её пулемётами, не дайте с вашего борта приблизиться. Пушечка у неё смешная, но если гусянку собьёт — остальные подтянутся.

С холма наперерез курса понеслось что-то угловатое, плоское, зелёное, на узких высоких открытых гусеницах. Коробчонка с лёгкой прямой бронёй — но шустрая. Из правого переднего угла у неё торчит тонкий, невпечатляющий ствол, но и пушка нашего танка с другого борта. Тут только наши два пулемета. Дурацкая схема с боковой башней, откуда она взялась? Пушечка танкетки плюнула огнём, внизу что-то грохнуло, танк слегка покачнулся, но продолжал ехать.

— По ходовой целит, хитрый! Надеется каток сбить или трак выбить. Что заснули, пулемёты?

И правда, чего это мы?

Я повернул на вертлюге толстый ствол, подвёл прицельную рамку к мушке и мушку под танкетку. Нажал большими пальцами на тугую скобу.

— Дум-дум-дум!

Он стреляет медленнее, чем я ожидал, так что отсечь очередь несложно. Не попал. Танк раскачивается, танкетка подпрыгивает, из пулемета я стреляю первый раз в жизни. Расчёт только на то, что новичкам везёт.

 — Дум-дум-дум-дум! — это Артём, тоже подключился.

 — Я как-то раз стрелял из КПВ, — крикнул он, повернувшись ко мне, — но тоже хреново.

Через пару очередей я всё-таки зацепил танкетку, и даже, кажется, наделал ей в носу дырок. Пулемёт тяжёлый, похож на наш 12.7 ДШК, а танкетка лёгкая, противопульная. Но на её резвости это никак не сказалось, только вильнула, сбивая прицел. Впрочем, и её снаряды нам тоже пока не повредили — пара ушла в землю, пара — ударила в борт, но не пробила, только по ушам дало.  

— Давайте, давайте, недалеко уже! — подбадривал нас Палываныч из командирской башенки.

Не знаю, что там у него за короткоствольное орудие, но по танкетке он не стрелял. То ли угла не хватало, то ли оно вообще не для этого.

Танкетка подскакивала, резко меняла направление движения, приближалась и удалялась, всячески затрудняя нам прицеливание, но при этом сама стрелять не забывала, попадая удивительно близко. От разрывов на броне уже башка гудела.  

— Отличный наводчик у них, — восхищённо орал наш командир, — мне бы такого!

Увы, ему с кадрами повезло меньше, потому что мы сбить противника с хвоста никак не могли. Несколько раз я точно накрывал машину очередями, но, видимо, не повредил ничего важного. Я понятия не имею, где у неё что, мне бы хоть так, в силуэт уложить. Потом у Артёма, стрелявшего азартнее, кончилась лента. Запасные короба крепились на стене рядом, но, он, успешно скинув пустой, никак не мог заправить ленту нового. Я понятия не имел, сколько осталось в моей ленте, и старался бить точнее и короче. Получалось так себе.

А потом танк дёрнулся, накренился и пошёл вбок, вращаясь вокруг левого борта. Я еле успел, бросив пулемёт, ухватить за шиворот куртки Эли — иначе её бы унесло вниз, к рычагам мехвода. Артёма мотнуло, и он впечатался головой в казённик, хорошо хоть в шлемофоне. Из носа хлынула кровь. Танк встал, его перестало раскачивать, и я влепил остаток ленты в затормозившую, чтобы в него не влететь, танкетку. Прострочил её сверху от носа до кормы, на этот раз удачно — внутри что-то хлопнуло, крышки люков подлетели, распахиваясь, оттуда повалил густой дым.

— Всё, хода нет, бегите! — закричал Палываныч. — Тут рядом уже, вон сарай виден! Быстрее, быстрее, сейчас подойдут тяжи!

— А вы как же? — спросил я, пока не снял шлемофон.

Артём уже отдраивал боковой люк.

— А мы им сейчас вмажем!

— Может, с нами?

— Чёрта нам там? У нас игра! Давайте, удачи, берегите девчонку!

— Спасибо вам!

— Да не за что, игра есть игра! Михалыч, бросай свои рычаги, вали к пушке заряжающим!

Мы вылезли из танка, спрыгнув на пыльную выгоревшую траву. Пахло гарью, солярным дымом и сгоревшим порохом. В командирской башне гулко ухнуло — и вверх по крутой дуге улетел какой-то снаряд. Миномёт у него там, что ли? Или мортирка?

Велосипеды отвязывать не стали — осколки снарядов превратили их в кучу рваных перекрученных трубок. Артём подхватил рюкзак, я посадил на плечи Эли — и мы побежали.

Когда добежали до сарая, который оказался действительно недалеко, вокруг танка уже рвались первые снаряды. Орудие «Засранца» азартно палило в ответ. Ну, удачной игры вам, ребята.

Для купивших Все книги Павла Иевлева, включая будущие следующие главы полностью бесплатны.  Для остальных книга доступна по подписке от 199 ₽.