На царящий в порту бардак Полчек взирает не без удовольствия. Прожив в этом городе много лет, он так его и не полюбил. По его мнению, Порт Даль в самом худшем смысле провинциален.

«Располагаясь между нынешней столицей Чела, Всеношной, и бывшей столицей Империи, Корпорой, город тонет в культурном космополитизме», — писал Полчек в статье для газеты «Портодальский перфоманс», претендующей на гордое звание вестника передовой региональной культуры. Писал, разумеется, под псевдонимом, посещая редакцию исключительно под личиной. Его газетное альтер эго, эльф Рампуэль Закулисный, отличается изысканным сарказмом на фоне лютого снобизма, и Полчек слегка гордится этим тайным сценическим образом.

«Пытаясь претендовать на синтез двух культур — классической имперской, которую тщательно культивирует на руинах былого величия Корпора, и модернистского, слегка балаганного, склонного к легковесной ерундистике стиля Всеношны, Порт Даль лишь нахватался худшего с обеих сторон. Наши обласканные властями драматурги натужно рожают ублюдочные помеси тяжёлого островного пафоса и безмозглой клоунады континентального бурлеска. Театральная жизнь Порта Даль похожа на унылое сношение присыпанных блёстками каменных троллей, которым какой-то идиот привязал красные клоунские носы. С рассветом они, разумеется, превращаются в булыжники, а зрители недоумевают: «Что за неприличную кучу камней пытались выдать нам за искусство?»

Дымящиеся развалины порта вызывают у Полчека такое же приятное лёгкое злорадство, как и реакция на его ядовитые фельетоны. За голову Рампуэля Закулисного уже трижды назначали награду, и от кинжалов наёмных убийц ехидного колумниста спасало лишь то, что сам Полчек не только маг иллюзий (довольно, впрочем, посредственный), но и весьма сильный хронург, умеющий уйти из редакции газеты до того, как туда пришёл.

 

— Стоять, киса! — цепляет он рукоятью трости пробегающего мимо юного уличного табакси.

— Чо надо, лысень? — тот агрессивно раздувает полосатый хвост и прижимает уши, но удрать не пытается.

— Хочешь заработать пару монет?

— За ухом чесать не дамся! — шипит тот. — Я не из этих!

— Немножко сплетен, как вы любите, — улыбается Полчек. — С чего начался этот погром?

Бродячие табакси чудовищно любопытны, обладают отличным зрением, слухом и чутьём и всегда в курсе того, что творится вокруг.

— Десять куспидатов! — внезапно выпаливает котёнок, и сам обалдевает от своей наглости.

— За десятку серебром я куплю столько табакси, что смогу сшить шубу из хвостов. Один.

— За один куспидат я нассу тебе в сапоги! Восемь.

— За восемь я почешу за ушами твою мамку и всех отцов прайда. Два.

— Да я сам твою мамашу за ушком чесал! Шесть!

 

Сошлись на четырёх. Полчек знает, что переплатил, но подросток табакси оказался действительно ценным свидетелем.

— Вот здесь всё и случилось, лысень! — заявил он, нервно дёргая обкусанными по краям ушами.

У Полчека длинные, до плеч, слегка седоватые волосы, часть шевелюры заплетена в косички, украшенные разноцветными бусинами материализованных заклинаний, но для табакси все, кто не покрыт шерстью целиком, — «лысни».

— Я как раз на той крыше сидел. Смотрел... Ну, на всякое.

— Где чего плохо лежит ты смотрел, — отвечает Полчек.

— Не без того, — ничуть не смущается котёнок. — Жизнь такая. Своей миски нету.

— И что же ты увидел такого, за что хочешь аж четыре корпорских куспидата?

— Хочу я десять. Но ты жадный лысень. Все лысни — жадюги бесхвостые.

— Больше четырёх не дам.

— Ну и грунг с тобой. Мелкий противный зелёный грунг. Такой же лысый, как ты! — табакси изобразил рыжим хвостом неприличную загогулину.

— Рассказывай, киса, а то и четырёх не получишь, — строго велел Полчек.

— В общем, вот тут, перед таверной отжигал Нюхопёс.

— Кто?

— Ну, один парень, его тут все знают. Так-то он из гильдии нищих, но вообще дико талантливый. Такой рэп мочит, вау!

— Зачем он мочит репу? — удивился Полчек.

— Рекламно-Эмоциональная Поэзия, РЭП, — пояснил снисходительно рыжий табакси.

«Эй, гражданин, подавай монетку,

я рэпчик тебе читану в ответку!

Как только услышишь мои текста́,

Поймёшь, что жизнь твоя — суета!»

Котёнок продекламировал нарочито гнусаво, дёргаясь так, как будто ему тролль на хвост наступил.

— Ну, разве не круто?

— Нет, — пожал плечами Полчек. — И рифма так себе, и размер страдает.

— Сам ты страдаешь, лысень! — презрительно фыркнул табакси. — Нормальный текст. Нюхопёс, когда начинает задвигать про свою ногу, то всех вокруг реально кроет. Хошь не хошь, а монетку отдашь. Рэперы однажды станут знаменитыми, как Мья Алепу!

— Мья была оперной певицей. Это высокое искусство.

— Вот увидишь, лысень, улица ещё придёт на сцену!

— Упаси нас Вечна, — фыркает Полчек, — так что там с ногой у твоего Нюхопса?

— Ну, так-то с ногой у него всё норм, но монету он сшибает как одноногий.

«Подайте ветерану Диаэнкевала,

который врагов Корпоры завалит,

На заклинание регенерации,

чтобы враги остались в прострации...»

Котик снова задёргался.

— Это сколько же ему лет должно быть, если он Диаэнкевал брал? — удивился Полчек.

— Ничего он, конечно, не брал, кроме денег! И деревянная нога — иллюзия. Но когда он начинает читать, никто устоять не может. Талант!

— Ладно, давай к делу, блохастый.

— Чо сразу «блохастый»? — нервно почесался табакси. — В общем, Нюхопёс был в ударе, я прям заслушался. А одна девица аж сомлела: побледнела вся и по стеночке, по стеночке — брык! И озябла. Нюхопёс к ней, а она как заверещит! Тут у него нога деревянная и исчезла. Я уж думал, ему щас навешают, но тут такое началось! Все иллюзии, какие были на променаде, как дракон языком слизал! В таверне матросы как увидели, что им Старый Гориг вместо пива наливает, а главное — откуда... Сразу всем стало не до Нюхопса с его ногой.

— А что за девица?

— Да какая-то, — отмахнулся котёнок. — На птаху по одежде похожа, только совсем молодая.

— И куда она потом делась?

— Без понятия, лысень. Гони мои куспидаты.

— Ты хотел десять?

— Хотел. Но ты же не дашь?

— Десять не дам. Но могу докинуть парочку.

— Пять!

— Не наглей. Три.

— Три и половину!

— Три и подзатыльник.

— Ладно, три, жадюга.

Табакси не так хороши в поиске, как овлинги или двоедушники, но перепуганная девушка оставила за собой такой отчётливый след паники с ноткой безумия, что уже через полчаса вздыбивший шерсть на загривке котёнок уверенно показал рыжей лапой:

— Там она!

Прибрежная таверна из самых распоследних, дыра дырой, место, где с одинаковой вероятностью зарежут как за кошелёк, так и за его отсутствие, стоит на сваях над водой, но её край заходит на берег. Между дощатой платформой, образующей скрипучий пол таверны, и песком грязного пляжа осталась тёмная узкая щель. Полчек присел на корточки и заглянул. В узком замусоренном пространстве сильно пахнет йодом, гниющими водорослями, пролитым пивом и тухлой рыбой. Девушка забилась так далеко и свернулась так плотно, что никак не достать. Глаза закрыты, колени прижаты к подбородку, дыхания не слышно.

— Она жива вообще?

— Живая, — кивает табакси, — просто обмерла с перепугу.

— Лезь за ней.

— Эй, — возмутился котёнок, — на это я не нанимался! С тебя ещё два... Нет, три куспидата!

— Знаешь, — задумчиво сказал Полчек. — Я ведь уже нашёл то, что мне нужно. Как ты думаешь, что мне мешает просто взять тебя за шкирку и швырнуть в море вместо оплаты?

— И что же? — спросил тот, опасливо отодвигаясь.

— То, что у тебя, рыжий мешок с какашками, полностью отсутствует! Совесть! Быстро заткнулся и полез.

Через несколько минут из-под платформы показалась чумазое растерянное лицо девушки.

— Мне пришлось ей мурлыкать! — злобно прошипел табакси. — Это унизительно!

— Ничего, потерпишь.

— И лизнуть! В ухо!

— Вот твои семь куспидатов, надеюсь это смягчит твою душевную травму.

— Всего семь!

— Целых семь. И ты за них не надорвался, рыжий.

— Жадный лысень.

— Простите, что перебиваю, — сказала робко девушка, — но как я тут оказалась?

— Это, юная леди, я как раз хотел спросить у вас, — галантно подал ей руку Полчек.

— Я не помню, — помотала та головой, вставая.

Поднявшись на ноги и отряхнув с подола старенькой мантии прилипший мусор, девушка огляделась и спросила:

— Как вы думаете, господин, в этой таверне можно попросить еды? Я могла бы помыть им посуду.

— Я думаю, — невозмутимо ответил Полчек, — в этой таверне вряд ли подозревают о том, что посуду надо мыть, и внезапное предложение сочтут, пожалуй, попыткой навести сглаз. Кроме того, в таких заведениях полагают, что еда — это закуска, а закуска градус крадёт. Единственное, что в них можно проглотить помимо жидкости, это свои зубы.

— Жаль, — расстроилась девушка, — я почему-то очень сильно проголодалась.

— Позволите покормить вас, юная леди? В этом предложении, клянусь, нет ничего неприличного, а неподалёку есть таверна получше этой.

— Но с чего вам обо мне заботиться, господин?

— Пусть это будет платой за моё любопытство. Вы немного расскажете о себе — то, что сочтёте возможным, не более, — а я угощу вас обедом.

— Этот лысень та ещё въедливая заноза, — подтвердил табакси. — Замотал своими вопросами.

— Я не понял, — удивился Полчек, — почему ты ещё здесь, блоховоз?

— Её, значит, вы кормить потащите, — возмутился тот, — а бедному голодному котику «кыш, пшёл вон»?

— На семь куспидатов ты можешь жрать, пока не лопнешь, и ещё два раза по столько.

— Табакси не платят за еду, лысень! Они снисходительно позволяют себя угостить! Считай, что я тебе позволил.

— Польщён этой честью, — мрачно закатил глаза Полчек. — Пойдёмте уже.

 ***

 — У вас есть репа с рыбой? — робко спросила девушка подошедшую официантку.

Толстая густо татуированная полуорчиха уставилась на неё с недоумением.

— Чегось с рыбой, мадамка? Ежели вам каких корпорских извращениев надобно, так вы очень удачно как раз в порту. Котомка-трап-Корпора. А у нас тут еда простая.

— Что может быть проще пареной репы? — удивилась девушка. — В наших краях её все едят.

— Подайте дежурное блюдо, — попросил Полчек. — На всех.

— Так бы сразу и сказали, — буркнула полуорчиха. — Сейчас будет.

— Репа и рыба... — задумчиво повторил он. — Ты с севера?

— Я послушница монастыря Килидун, севернее нас только Край, — кивнула девушка.

— Птаха Вечны Нашёптанной?

— Непосвящённая. Пока.

Полуорчиха грохнула на середину стола большое блюдо с жареным мясом, крупно нарезанным хлебом, толстыми ломтями козьего сыра и жалкой кучкой вялых овощей. Второй ручищей она ловко выставила разом три здоровенные кружки с пенными шапками.

— Это что? Эль? — жалобно спросила девушка. — Я не пью эль...

— Вины всякие не держим, мадамка. Это вам в капитанские заведения. А эль у нас добрый.

— Я пью эль! — моментально заграбастал её кружку шустрый табакси.

— Вино я тоже не пью... — смущённо призналась послушница. — Можно просто воды?

— Вы сюда что, мыться пришли? — возмутилась официантка.

— Тогда ничего не надо, спасибо, — вздохнула девушка и потянула с блюда варёную морковку.

— Как вас зовут, юная леди? — спросил Полчек.

— Завирушка, господин.

— Врёшь, что ли, много? — невнятно поинтересовался табакси, с урчанием пихающий в себя мясо.

— Нет, это птичка такая. Небольшая, как воробей, только жёлтая. У нас её привечают, она гусениц на репе клюёт.

— Ну и имена у вас, лысней! — фыркнул юный фелиноид. — Глупее не придумать! Вот я, например, Рыжий Зад. Потому что я рыжий и у меня есть зад.

— Но ведь у тебя есть не только зад, — осторожно сказала девушка. ― У тебя есть уши, лапы и хвост. И всё рыжее. Почему ты именно Рыжий Зад?

— Не твоё дело, — буркнул тут же надувшийся котёнок, — это очень уважаемое в моём клане имя. А я — очень уважаемый в клане табакси.

— А как называется твой клан? — спросила Завирушка.

— Не скажу, — мрачно сказал он. — Когда табакси уходят в странствие, они не должны произносить название своего клана вслух! Древняя красивая традиция.

— Он врёт, — пояснил Полчек. — Скорее всего, Рыжий Зад просто сбежал из бродячей труппы табакси-менестрелей. Юные табакси чрезвычайно любопытны, бесстрашны и бестолковы, а потому часто находят на свой хвост приключений.

— Сам ты бестолковый, лысень, — недовольно проворчал тот, но оспаривать предположение не стал.

— А могу я поинтересоваться вашим именем, господин? — спросила девушка.

— Простите покорно, юная леди, где мои манеры! Меня зовут Полчек Кай. Я владелец камерного театра современного искусства «Дом Живых», а также его художественный руководитель и драматург.

— Боюсь, уважаемый Полчек, я вовсе не леди, — призналась Завирушка. — Я сирота, выросшая при храме. Когда пришла пора получать посвящение в птахи, я отправилась с караваном в Порт Даль чтобы отплыть в... Великая Вечна! Мой корабль!

Девушка вскочила, всплеснув руками.

— Мне же нужно на корабль! Только паром ордена отвезёт меня в Корпору по монастырскому поручению! Который час, господин?

— Рыжий, метнись, — велел Полчек.

— Я тебе что, слуга? — буркнул табакси, но встал, подошёл к двери таверны, открыл её и посмотрел в небо.

— Пятый шар подняли, — сказал он, вернувшись, и присосался к кружке с элем. Поверх его собственных усов возникли новые, из белой пены, придающие ему сходство с лукавым моржом. Это выглядит так забавно, что Завирушка, не удержавшись, хихикнула, но сразу же спохватилась:

— Господин Полчек, благодарю вас за прекрасный обед, но мне пора!

— Чего ты там съела-то! — презрительно фыркнул табакси. — Две морковки и кусок сыра?

Сам он уже сожрал почти всё мясо и приканчивает первую кружку эля, кося оранжевым глазом на вторую.

— Я привыкла довольствоваться малым. Простите, господин, если мой рассказ не удовлетворил вашего любопытства.

— Ну что вы, юная леди, уж позвольте называть вас так, я ничуть не разочарован. Скажите только, что вы последнее помните?

— Я шла по направлению к пассажирским пирсам. До посадки на орденской паром оставалось много времени, но денег у меня нет, я тут никого не знаю и боялась заблудиться, поэтому решила подождать прямо у трапа. А потом, вдруг, навстречу...

— Что?

— Не помню, господин. Как отрезало. Следующее, что я вижу, — уже ваше лицо. А теперь простите, я ужасно боюсь опоздать на корабль.

— Позвольте в таком случае вас проводить.

— Это совершенно не стоит вашего беспокойства...

— Ни малейшего беспокойства. Я вас нашёл и покормил, то есть, некоторым образом взял ответственность за ваше благополучие. Думаю, мне следует убедиться, что вы без приключений сели на свой корабль. Провалы в памяти опаснее, чем о них думают.

— Эй, — возмутился Рыжий Зад, — тут же ещё куча жратвы! И эль остался!

— Ни в чём себе не отказывай, — отмахнулся Полчек. — За обед заплачено.

Табакси довольно заурчал и впился мелкими острыми зубами в мясо.

— И часто у вас бывают такие провалы в памяти, уважаемая Завирушка? — спрашивает Полчек, пока они с девушкой идут по центральному променаду вниз, к пассажирским причалам.

— Наверное, никогда, — отвечает та.

Беспорядки в порту уже закончились. То, что горело, потушили. Тех, кто бузил, разогнали. Тех, кто возмущался, заткнули, а остальное наскоро прикрыли снова заработавшей магией иллюзий.

«Слишком много иллюзий, — думает драматург. — Это так расслабляет. Кажется, что если проблему спрятать, то она исчезает».

— Наверное? — повторяет он вслух.

— Знаете, — смеётся Завирушка, — жизнь в монастыре так однообразна, что из неё можно было выкинуть целые недели, и я не заметила бы. С тяпкой в огород. С тряпкой в коридор. Принести чистую воду. Унести грязную воду. Растопить плиту. Потушить плиту. Лечь спать, проснуться и всё сначала.

— Неужели ничего, кроме этой рутины, в вашей жизни не было?

— Только монастырская библиотека. Настоятельница Кавалия разрешала мне читать не более двух часов в день, боясь, что я испорчу зрение, но иногда я прокрадывалась туда ночью и читала вместо сна...

— И какого рода литература привлекала ваше внимание, юная леди? Надеюсь, духовные трактаты о космической сути нефилимов?

— Боюсь снова вас разочаровать, господин Полчек, — весело смеётся девушка, — но увы, меня куда больше интересовали любовные драмы и героические приключения! В нашем монастыре весьма неплохая библиотека.

— Как любопытно. Можете назвать любимых авторов?

— О, разумеется! Например, комедия Доржа Маритиния «Суета вокруг тронов», зловещий роман Тайка Войдителя «Что мы творим во тьме», о тайной жизни драу, увлекательная история о приключениях тайного алхимика «К тяжёлому выбору»...

— О, я смотрю, юная леди, у вас недурной вкус! Рад услышать, что классические имперские драмы, выдержавшие тысячи постановок в разных театрах, до сих пор популярны у молодёжи.

— Ой, вы же говорили, что драматург! — всплеснула руками Завирушка. — Как бы я хотела хоть раз в жизни побывать в театре!

— В Корпоре правит Дом Теней, так что театров там более чем достаточно.

— Боюсь, — вздохнула девушка, — это развлечение не для послушниц из бедных монастырей. Я получу посвящение в птахи, пройду обучение, а потом меня отправят на служение куда-нибудь поближе к Краю и подальше от столиц. Нет, я не жалуюсь, господин, не думайте — я рада служить людям в любом месте, где смогу пригодиться. Но театры на пути духовного служения встречаются нечасто... О, вот и мой корабль! Благодарю вас, господин Полчек, вы были очень добры ко мне. Я не забуду вас в молитвах Вечне Нашёптанной.

— Счастливого пути, Завирушка, лёгкого служения. Один вопрос, на прощание: что вы помните о своих родителях?

— Ничего, совсем. Птахи меня нашли меня на берегу, мокрой и замерзшей, мне было на вид лет пять, и я ничего не помнила, даже своего имени.

— А какие-нибудь воспоминания из детства?

— Только монастырские. Я почему-то очень боялась темноты, и настоятельница всегда ставила мне в комнату толстую свечу из тюленьего жира. Та громко трещала и ужасно воняла, но я без неё не могла уснуть.

— Именно свечу, не магический светильник?

— Да, представляете? Только мне, у остальных послушниц были шары иллюзорного света. Шары дешевле свечей, но только если послушницы заряжают их сами. А я не могла, у меня совсем нет способностей, даже самых крошечных.

— Странно для птахи, — заметил Полчек.

— Ага. Девочки даже думали, что я притворяюсь. Однажды они специально погасили мне свечу и сказали, что если я не зажгу светильник, то так и буду сидеть в темноте.

— И ты не зажгла?

— Нет. Я так испугалась, что визжала, как резаная! А потом грохнулась в обморок.

— Бедная девочка, — посочувствовал Полчек.

— Когда очнулась, мне рассказали, что, пока я валялась, в монастыре погасли все светильники. Представляете?

— Серьёзно? Погасли светильники? — голос Полчека внезапно стал жёстким, его рука потащила из шевелюры крупную бирюзовую бусину, но девушка так увлеклась рассказом, что ничего не заметила.

— Все до единого! — рассмеялась она. — И потом два часа никто не мог их зажечь, даже настоятельница! Я думаю, это Вечна сделала, чтобы научить их не пугать маленьких! Я тогда решила, что вырасту и стану птахой, чтобы её отблагодарить.

— Обязательно станешь, — тихо говорит Полчек, — но не в этот раз...

Его тонкие, но сильные пальцы давят в пыль бусину, и некоторые причины меняются местами со следствиями, некоторые события происходят не в том порядке, в каком собирались, а на нити времени возникает маленький, почти незаметный узелок.

— Мой корабль! — в отчаянии вскричала Завирушка. — Он уходит!

Неуклюжий, но вместительный двухкорпусной орденской паром медленно отваливает от пирса, влекомый буксиром кованых, и команда уже ставит паруса на центральных мачтах.

— Кажется, ты всё-таки опоздала, — сочувственно говорит Полчек. — Паромы никого не ждут.

— Но ведь у меня было достаточно времени!

— Время очень странная субстанция, — сообщает хронург, теребя пальцами лишившуюся бусины косичку. — Его никогда не бывает достаточно. Либо слишком много, либо слишком мало.

— Но как же мне теперь быть?

— Это не единственный корабль, идущий в Корпору. Почти каждое судно, отваливающее от причала, как минимум заходит на остров.

— Вы не понимаете! У меня нет билетов и нет денег! У меня только орденское поручение! С ним я могла уплыть только на этом пароме! Как вы думаете, если я пообещаю весь рейс убирать, мыть посуду и полы, кто-нибудь согласится меня отвезти?

— Моряки не моют пол, а «драют палубы». Но дело не в этом. С таким подходом ты почти наверняка окажешься в трюме работорговцев ещё до вечера. Если не в котле на камбузе пиратов.

— Но что же мне делать?

— Паром вернётся. Орденские перевозчики неторопливы и тихоходны, заходят в каждый мелкий порт и стоят там подолгу, но недели через две ты сможешь сесть на то же судно по тому же поручению.

— Две недели! Вечна милосердная! Но вы правы, господин Полчек, — сказала Завирушка, вытирая рукавом мантии выступившие слезы, — жизнь не закончилась. Я пойду в здешний храм Вечны и покаюсь перед птахами. Может быть, мне простят мою беспечность и позволят пожить в храмовом общежитии на правах трудницы во славу нефилимову. Буду готовить для паломников, убирать, драить туалеты... Эх, а Корпора была так близко!

— Подождите, юная леди, — вкрадчиво говорит Полчек, — возможно, это не лучшее решение.

— Почему?

— Местные птахи ничего о вас не знают, для них вы посторонняя. Они могут решить, что, раз вы опоздали на корабль, то и посвящения не заслуживаете. Птахи считают, что одного шанса в жизни достаточно, и кто его упустил, тот не достоин иного. Такова воля Вечны. У вас просто заберут поручение и отправят обратно на север с первым же караваном.

— Вы правы... — севшим голосом признаёт девушка. — Это будет ужасно. Буквально конец всему. Но что же мне делать? Мне некуда больше податься.

— Знаете... — Полчек принимает задумчивый вид. — Вы же хотели хоть раз в жизни увидеть театр?

— Да, но...

— Никаких «но», юная леди! Я приглашаю вас на премьеру моей пьесы «Тихий ужас»! Она пройдёт сегодня вечером, в «Скорлупе».

— Скорлупе?

— Так называется здание, которое я купил для своего театра.

— Но я...

— Ни слова более! Девушка, прочитавшая столько классических драм, просто обязана ознакомиться с современной сценической школой! Поверьте, моё предложение не содержит ничего странного или предосудительного. Раз уж судьба свела нас сегодня, позвольте мне позаботиться о вас ещё немного!

Третий игрок:

— Мастер, могу я сделать бросок на проницательность? Мне кажется, хитрый дядин персонаж хочет надуть мою Завирушечку!

Первый игрок, смеясь:

— Дорогая племянница, это просто игра!

Мастер:

— Какая у тебя проницательность?

*Шорох бумаги*

Третий игрок:

— Где же это было... Вот: плюс три.

Мастер:

— Можешь сделать бросок. Тогда Первый игрок бросает убеждение.

*Стук катящихся кубиков*

Третий игрок:

— Тройка! Это много или мало?

Мастер:

— Первый игрок?

Первый игрок:

— Ха! Двадцать шесть!

Второй игрок:

— Ого! Это что, крит?

Первый игрок, смеясь:

— Нет! Мой Полчек полон сюрпризов, дружище! Ещё не раз тебя удивит в этой партии!

Третий игрок:

— Что это значит?

Первый игрок, вздыхая:

— Первая игра – это как… Ладно, не при детях.

Мастер:

— Ты выбросила три и модификатор три. Итого шесть против двадцати шести. Ты ему полностью веришь, девочка!

Третий игрок:

— Как-то нечестно…

Мастер:

— С костями не спорят. Такова игра.

— Почему-то я верю вам, господин Полчек, — вздыхает Завирушка.

— Вы не пожалеете об этом, юная леди!