Глава 3. Училка Два Мохито

Второй день своего барменства я начал с ревизии ресурсов. Выяснил, что располагаю спальней, где есть кровать и платяной шкаф. В шкафу висит одежда, как новая, так и ношеная, но совершенно непонятно чья. Она пропахла табаком и дешёвым одеколоном. Собрал, засунул в мешок и вынес в кладовку.

Разбор кладовки потребовал бы больше душевных сил, чем я в себе нашёл. Заглянув в заваленное пыльным хламом помещение, задвинул туда ногой тюк с тряпьём и малодушно закрыл дверь обратно. Как-нибудь в другой раз.

Спустившись в подсобку, попытался разобраться, чего и сколько есть в баре. Кажется, тот, кто складывал припасы, то ли делал это по собственной системе, то ли просто сваливал всё в кучу, лишь бы влезло.

Тут пыльно, сумрачно и скучно, но на полке есть радиоприёмник. Повернув ручку, извлёк из него только шум, но потом что-то прогрелось, и стала разборчива речь. Радиопостановка, текст читают на разные голоса, безбожно переигрывая, похоже на любительскую озвучку какой-то книги.

— … Она вернулась! — невыносимо пафосным тоном вещает кто-то через помехи и треск. — Бродит в ночи, стучится в двери. Ищет слабых духом и податливых телом, и такие найдутся. Скоро город снова заполонят её отродья. Никто не может быть в безопасности в эти дни! Готовьтесь, братья, нас ждёт кровавая страда!

— Мы найдём их всех! Найдём! — отозвался гул голосов на заднем плане. Судя по всему, аудитория полностью поддерживает оратора.

— Грядёт день! Готовьте факелы, острите колья, точите ножи!

Что там у них вернулось? Судя по стилистике постановки, какое-то Древнее Зло? Сочувствую ему. Возвращаешься, а тут какие-то мутные долбоёбы с факелами и дрекольем. Частенько я сам ощущаю себя Древним Злом. Впрочем, раз Зло такое Древнее, то за ним, наверное, не в первый раз с дрекольем бегают. Поди, умеет за себя постоять.

Радиопостановка, судя по всему, многосерийная, поэтому действие разворачивается медленно. Пока я проверил половину бутылок, сортируя их для начала просто по видам — виски к виски, водку к водке и так далее, — громогласный сторонник внесудебной расправы успел только заручиться предварительным согласием будущих сообщников, а до факелов и кольев дело явно дойдёт не скоро. Когда я принялся ворочать кеги с пивом, надеясь выяснить если не марки, то хотя бы сорта, в действии проклюнулся какой-то пацифист-непротивленец. Я слушал невнимательно, больше ругая мысленно того, кто не подписывает ёмкости, чем вникая в сюжет, поэтому пропустил, откуда он взялся. А может быть, это как-то объяснялось раньше. Этот недобитый хиппи безнадёжно пытался отговорить главного любителя аутодафе от поспешных действий, упирая на то, что эта толпа агрессивных дебилов порешит не столько Древнее Зло, сколько друг друга. И вообще, бегать с факелами по городу пожароопасная практика.

Как я и ожидал, глас разума услышан не был — сторонника скучной идеи «Может, сначала подумаем, а потом побежим всё крушить и жечь?» немедленно обвинили в пораженчестве и заподозрили в измене. Главный персонаж, не то глава секты, не то служитель культа, не то просто гражданин с активной общественной позицией — тот, что за факела и колья, — прямо обвинил его в связях с противником. Причём не в идеологических, а самых что ни на есть интимных.

Подумалось, что идея завалить Древнее Зло не вообще, а в койку, довольно свежа для сюжетов такого рода, но пацифисту, судя по всему, скоро не поздоровится. Собравшиеся немедленно предложили начать с него массовые репрессии коллаборационистов. Идея звучала обещанием весёлых народных гуляний — организовать поиск врагов и предателей легко, а вот остановиться бывает уже некому.

— Мы пройдём по городу! — горячился народный трибун, — мы постучим в каждую дверь! И горе тем, кто нам не откроет!

В дверь постучали, и я, заслушавшись, не сразу понял, что это не в постановке. Увлёкшись сюжетом, незаметно разобрал почти весь бардак в подсобке, и теперь бутылки стоят рядами по полкам или рассортированы по ящикам в строгом соответствии с содержимым.

— Эй, ты, что там, помер? — заорала из-за двери Швабра. — Открывай! То есть если помер, то лучше не открывай, конечно, но если нет…

— Фу, ну и пылища! — сморщила она нос, войдя. — Я с улицы стучала-стучала — тишина. Вот, решила со двора зайти. Ты чего тут засел?  

— Разбираюсь с запасами. А это кто? — за спиной уборщицы скромно стоит чуть в стороне белокурая девушка.

— Подружка моя, она на минутку. Так ты меня впустишь или в окно сортира лезть?

— Застрянешь, пожалуй, — скептически сказал я, пропуская Швабру внутрь.

— Ты хочешь сказать, что я слишком толстая?

— Это последнее, что бы я про тебя сказал.

— Так ты хочешь сказать, что я слишком тощая?

— Я хочу сказать, что в окно в туалете и кошка не пролезет. Заходи лучше ногами.

— Привет, меня зовут Роберт, — представился я вошедшей вслед за Шваброй девушке. Её лицо показалось знакомым.

Та молча кивнула и стала с интересом оглядываться.

— Ты вообще собираешься сегодня открывать свой шалман? – спросила уборщица. — Время уже подходит. Если ты его не откроешь, никто не придёт. Если никто не придёт, то никто ничего не выпьет. Если никто ничего не выпьет, то им нечем будет нассать мимо в туалете, а значит, мне нечего будет мыть, тебе не за что мне платить, а мне нужны деньги.

— Понял, понял. Замотался, разбирая здешний бардак. Ну и радио бормотало, не услышал, как ты стучишь.

— Радио? «Отродья Ведьмы», что ли?

— Ты тоже слушаешь?

— Ну… Так, иногда. Когда посуду мою дома. Хочешь, кстати, и тут буду мыть? Прибавь чуток денежек, и…

— Да что тут мыть? — отмахнулся я, проходя в зал. — Одни рюмки и стаканы. Мы даже кофе не варим…

— И зря, — сказала вдруг беловолосая девушка. — Надо варить. Есть дневная публика, которая на него придёт. У хозяйки кафе можно покупать выпечку. Попробуйте, сразу доход вырастет.

— Ты её слушай, она разбирается, — добавила веско Швабра.

— Так это надо кофемашину где-то брать…

— Она тут есть, — блондинка непринуждённо зашла за стойку. — Вот.

Девушка сдвинула деревянную панель, за ней действительно оказался кофейный аппарат с блестящими краниками и круглыми манометрами.

— Умеете пользоваться? — спросила она.

— В первый раз вижу, — признался я. — Выглядит как Машина Для Уничтожения Всего от какого-нибудь Безумного Профессора из комиксов.

— Вот сюда заливается вода, сюда сыпать зёрна, не больше половины, агрегат старый, полную мельницу может закусывать. Включайте заранее, чтобы успела нагреться, следите за давлением пара. Если чуть-чуть подтравливает — ничего страшного, просто контролируйте уровень в баке. Если сильно — снимите переднюю панель и подтяните шланг, он от вибрации сползает. Вот здесь она крепится, видите? — блондинка ловко отстегнула защёлки и потянула на себя верхний край. — Совсем можно не снимать, сюда руку просунете. Смотрите…

Внутри оказалась мешанина медных трубочек, каучуковых шлангов и латунных шестерёнок.

— Вот этот шланг. Видите, он уже слегка сполз? Просуньте руку и тяните на себя.

Я подошёл ближе и с интересом заглянул. Мы с девушкой соприкоснулись руками, и я вдруг понял, что от неё пахнет ванилью, она удивительно приятна на ощупь и мне невыносимо хочется её обнять. Блондинка нервно отпрянула, как будто уловив этот порыв. Я смущённо отодвинулся, сам не понимая, что на меня нашло, — девчонка слишком юная и категорически не в моём вкусе. Не люблю кукольных барби-блондинок.

— Эй, вы там чем заняты? — сердито спросила Швабра. — Открываться пора. Делай, что ты там собиралась.

Подружка кивнула, вышла на середину зала, достала из сумки фотоаппарат и нажала на кнопку. Устройство зажужжало, выехала квадратная карточка.

— Ты меня фотографировала в кафе! Вот где я тебя видел!

— Я отдала карточку. Ваша душа осталась при вас.

— Моя душа что?

— У дикарей есть суеверие, что фотография забирает душу.

— Я похож на дикаря?

— Все похожи.

Девушка убрала фотоаппарат, кивнула прощально Швабре и вышла из бара.

— Не очень-то вежлива твоя подружка, — вздохнул я. — Откуда она столько знает про кофемашину?

— Знает и знает, не всё ли равно? Так что там насчёт мытья посуды?

— Удивительная тяга к труду для твоего возраста.

— Кончай вот это про возраст, — мрачно сказала Швабра. — Говна я видела столько, что тебе бы на всю жизнь хватило. И тяга у меня не к труду, а к деньгам. Но ты подумай: кофе — это чашки, блюдца, тарелки для выпечки… Не ополоснёшь под краном, как стакан. Не похоже, что ты силён в мытье посуды, босс.

— Пожалуй, — признал я. — Может, тут и посудомоечная машина где-то есть? Надо было спросить у этой… Как её зовут, кстати?

— Кто зовёт, тот знает. А ты не зови. Про какую ты там машину?

— Посудомоечную. Она моет…

— …Посуду. Я в курсе. Проклятые железяки лишают работы честных девушек, вроде меня! Даже не заводи при мне разговоров об этом! Разве может тупая бултыхалка заменить человека? Глупость какая!

— Ладно. Ты нанята ещё раз. Посуда твоя. Снова торговаться будешь?

— Ещё как буду!

— О боже… — я закатил глаза, вспоминая, сколько это заняло времени вчера.

***

— …Согласно теореме Гёделя о неполноте, в любой системе знания всегда можно найти исходные положения, которые невозможно доказать. Они аксиоматичны и приняты как данность, объявляясь, по большей части, «результатами наблюдений». Однако ничтожность так называемого «наблюдения» за реальностью очевидна всякому исходя из самого феномена наблюдателя! Поэтому на самом деле все аксиомы являются консенсуальными, то есть продуктом коллективного убеждения «Это есть так», выраженного в форме «Ну, все же это знают!». Поскольку нет никакой возможности вычислить истоки такого убеждения, то человеческое сознание невозможно высчитать, оно принципиально несчётно…

— Кто это смотрит вообще? — спросил я, выключая звук на телевизоре.

— Точно не я, — буркнула Швабра, расставляя пепельницы на столы, — у меня времени нет.

— Кстати о времени. Тебе работа в школу ходить не помешает?

— Ты дурак? — уставилась на меня девушка. — Лето же. Каникулы. Ещё почти месяц.

— Лето? — глупо переспросил я. Внезапно понял, что понятия не имею, какое сейчас число.

Швабра только пальцем у виска покрутила, возвращаясь к работе.

— А проблем с родителями не будет?

— Даже если я сдохну, мамка заметит это только через несколько дней, когда в холодильнике кончится еда, а в шкафу — чистая посуда. Не уверена, что она вообще помнит, что у неё есть дети.

— А отец?

— Не твоё дело. Отвали.

— Как скажешь. Просто не уверен, что правильно разрешать работать до полуночи школьнице.

— Даже если ты поставишь тут шест для стриптиза и наймёшь танцевать моих одноклассниц, никто не почешется, я тебя уверяю.

— Хм… Интересная идея. Они хоть ничего?

— Некоторые просто рождены для стриптиза. Кроме сисек, им показать миру нечего.

— Я смотрю, ты добрая девочка.

— Я знала, что ты заметишь, босс. Открывать пора. Вон, этот, как его… уже дверь подпирает.

В стекло, загородившись ладонями от света, требовательно заглядывает пьяный в сопли Калдырь.

***

— О, неужели я чувствую запах кофе? — спросил Калдырь, приняв два по сто и перестав походить на человека, который собирается прямо сейчас умереть от алкогольной интоксикации.

— Промывал машину, — кивнул я. — Пока не чувствую себя с ней достаточно свободно.

— Готов рискнуть.

— В таком случае первая порция за счёт заведения. Мне тут одна девица набросала инструкцию, но в результате я не уверен.

Засыпал зерна, проверил уровень воды, глянул на манометр, сверившись с оставленной подружкой Швабры бумажкой, выставил ручки в комбинацию «средний эспрессо» и, решившись, потянул чёрный эбонитовый рычаг. Машина вздрогнула, загрохотала, загудели какие-то приводы, затарахтела мельница. Потом зашипел пар, дрогнула стрелка манометра, полился в чашку чёрный напиток.

— Хм… А неплохо! — оценил Калдырь. — Даже очень неплохо! Если организовать что-то с выпечкой, то можно открываться пораньше и собирать денежки тех, кто любит выпить кофейку в обед.

— Обдумаю, — кивнул я, глядя, как в дверь осторожно и неуверенно заглядывает женщина.

Осмотрев пустой зал, она решилась и вошла.

Статная негритянка с лицом интеллигентным и строгим, что подчёркивается стильными очками. В скромном платье, с небольшой сумочкой. Смотрится в баре слегка чужеродно, но я затруднился бы сказать, почему. Просто ощущение.

— О чёрт, — тихо прошипела Швабра, отступая задом в подсобку, — меня тут нет!

— Здравствуйте, — сказала женщина голосом, от которого я испытал непреодолимый порыв немедленно встать. Спасло то, что уже стою. — Я не из тех, кто ходит по барам, но почувствовала запах кофе…

— К вашим услугам, мадам. Эспрессо?

— Капучино, если не сложно.

— Сложно, — признался я. — Нет молока.

— Очень прискорбно, — сказала негритянка, строго глянув поверх очков, и мне стало невыносимо стыдно. Не смог. Не оправдал. Плохой мальчик.

— Завтра будет, — сказал я почему-то покаянным тоном. — И молоко, и сливки, и выпечка.

— В таком случае, — женщина сменила гнев на милость, и сразу стало легче, — сделайте двойной эспрессо. Но завтра я проверю!

— Исправлюсь, мадам!

Кофе привёл строгую даму в более благодушное настроение, она обвела стойку внимательным взглядом, неодобрительно покосилась на Калдыря, который от этого чуть водкой не поперхнулся, потом посмотрела на изящные золотые часики на руке и попросила:

— Вы не могли бы включить радио? Пропустила этот выпуск, хочу послушать хотя бы концовку.

— Секунду, принесу приёмник.

В подсобке сверкнула глазами из тёмного угла притаившаяся Швабра. Я аж вздрогнул.

— Она ушла, босс? — спросила та требовательно. — Скажи, что она ушла!

— Кто?

— Училка наша.

— Ты её боишься?

— А то! Она как глянет, сразу все грехи с первого класса припомнишь. Скажи, как уйдёт, ладно?

Водрузил громоздкий тяжёлый радиоприёмник на полку за стойкой, воткнул шнур в розетку и повернул ручку, включая. Тишина, потом нарастающее шипение из которого постепенно проклюнулся голос:

— …Мы найдём отродья. Даже если для этого нам придётся взломать все двери в городе.

— Только не мою, — послышалось скрип какого-то металлического механизма. – Видишь этот арбалет? Обычно я храню его под стойкой, на случай если кому-то пиво ударит в голову.

Я, влекомый внезапным порывом, сунул руку глубоко под стойку. С нижней стороны доски висит что-то металлическое, холодное и даже на ощупь опасное. «Однако» — подумал я, сделав вид, что ничего не случилось.

— Ты готов стрелять в меня, старый друг? Из-за ведьмы? — трагически вопросил голос в приёмнике. — Неужели правда то, что о ней говорят? Она действительно лишает разума тех, кто её коснулся?

— Я готов стрелять в любого, кто захочет вломиться в мой дом, — спокойно сказал владелец арбалета. Его голос отчего-то показался знакомым. — И чёрта с два ты прикоснёшься к моей дочери.

Приёмник разразился торжественной и зловещей музыкальной кодой: «Вы слушали радиопостановку «Отродья Ведьмы»! Продолжение следует!»

— Ну вот, почти всё пропустила, — пожаловалась учительница.

— Следите за сюжетом?

— Разумеется, — сверкнула очками она. — Это же классика хоррора, отличный образец литературы такого рода. Если вы назовёте её «бульварщиной», я обижусь!

— Ни в коем случае, — я взял в руки спасительный стакан и принялся протирать его.

— Мы обсуждаем «Отродий Ведьмы» с детьми на уроках литературы, — сказала учительница с вызовом. — Да, я предпочла бы заинтересовать их Хемингуэем, Гюго или Достоевским, но иногда надо делать шаг навстречу. Это произведение, возможно, уступает величайшим образцам мировой классики, но использует тот же набор литературных приёмов, сюжетные ходы, образы и так далее. А что касается эмоциональной заряженности сюжета и выпуклости персонажей, то даже превосходит многие книги из школьного курса. А главное, детей не приходится заставлять. В школьной программе и так много принуждения.

— Не могу с вами не согласиться.

— А я могу! — сказал вошедший в бар мужчина средних лет в официальном, хотя и несколько старомодном костюме. — Принуждение есть суть воспитания. Личность формируется грамотно распределённым внешним давлением, если его не будет, то из ребёнка вырастет полужидкая размазня.

— Не стоит путать школу с вашими прессами, директор, — ответила неприязненно учительница. — Завод ещё не весь мир.

— А вам не стоит проводить время в баре. Это неприлично как для педагога, так и для женщины.

— Напоминаю, что я не ваша подчинённая!

— А я напоминаю, что вашу школу содержит мой завод. И как представитель городского истеблишмента я не могу не выразить своего отношения к вашему поведению.

— А я как женщина и человек не могу не обозначить, насколько мне безразлично ваше мнение. Бармен! Мохито мне! Два!

— Сию минуту, мадам! — я потянулся к полке за ромом.

— Вы пьёте алкоголь! Днём! В рабочий день! — возмутился мужчина. — В компании опустившихся пьяниц!

Калдырь хмыкнул, пожал плечами и подвинул мне пустую рюмку, изобразив пальцем жест «повторить».

— Я поставлю перед городским советом вопрос, какой моральный пример подаёт нашим детям такая учительница! И не следует ли нам поискать кого-то более достойного на её место!

— Желаю удачи, — женщина взяла со стойки запотевший стакан и демонстративно присосалась к трубочке. — Но учтите, сейчас каникулы, я не на работе и могу проводить своё личное время как хочется мне, а не вам.

— Вы напрасно так лояльны ко… всяким, — сказал мне директор. — От таких всегда неприятности. Зайду в другой раз, когда тут будет… посвободнее. Нам есть о чём поговорить.

Он демонстративно окинул брезгливым взглядом Калдыря и Училку, развернулся на каблуках дорогих даже на вид туфель и вышел.

— Его бесит, что я женщина, — сообщила Училка Два Мохито, — и что чёрная. Даже не знаю, что больше. Будь это его бар, он бы повесил на входе табличку «Собакам, женщинам и цветным вход воспрещён!». Возможно, именно это он хочет с вами обсудить, готовьтесь. Сказать, что такие, как мы, должны знать своё место. Или вы тоже так думаете?

— Готов подписать вам стул. Будете знать, что это ваше место, — пожал плечами я.

— Не смешно, молодой человек, — она глянула поверх очков, и я снова почувствовал себя у доски, не знающим правильного ответа. Но спасительные стакан с полотенцем под рукой, барменская магия работает.

— Между прочим, я собиралась всего лишь выпить кофе! — сказала Училка укоризненно. — И что?

Она звякнула льдом в наполовину опустевшем стакане. Уже втором. Как будто я эти мохито ей насильно залил.

— У вас хороший мохито. Какой-то особый рецепт, или я просто отвыкла?

— Профессиональная тайна.

— Ладно, — она встала с табурета и слегка качнулась на высоких каблуках. — Ого. И правда, отвыкла. Обычно я не пью днём, не хожу в бар и не ругаюсь с сильными мира сего.

— Наверное, сегодня необычный день. Приходите завтра. Будет молоко для капучино и, я надеюсь, выпечка.

— Увы, — вздохнула негритянка, — многие тут действительно считают, что для учительницы прийти в бар всё равно, что проскакать голой на лошади через город, как леди Годива. Но я буду иногда заходить. Ваши мохито того стоят.

***

На удивление, муж владелицы кафе этим вечером в бар не явился. Пришлось идти просто так.

— Закрой бар, когда закончишь, — попросил я Швабру.

— Чем? Шпилькой для волос, как в кино?

Я выложил на стойку запасной ключ.

— Пусть у тебя будет свой, чтобы не ломиться, как сегодня.

— А если я прокрадусь в ночи и напьюсь в соску?

— Можешь наблевать на пол и пописать мимо унитаза. Почувствуй себя клиентом. Но всё, что выпьешь, я вычту у тебя из зарплаты.

— Тогда не буду. Мне нужны деньги.

— Настолько?

— Настолько. Не твоё дело, в общем.

Я с сомнением помялся перед задней дверью кафе. Всё-таки время за полночь, а если муж сегодня не в баре, то хостес запросто может спать. Но всё же осторожно постучал. На удивление, Мадам Пирожок открыла сразу.

— Роберт? Проходите, проходите в зал. Я вам как раз собрала корзинку…

— Не стоило хлопот…

— Ещё как стоило!

— Знаете, я решил, что в баре нужен кофе…

— Прекрасное решение! Значит, вам потребуется молоко, сливки, сахар, простой и тростниковый, печенье…

— И ваша прекрасная выпечка!

— Это уж само собой, — заулыбалась Мадам Пирожок. — Хорошо, что предупредили, я поставлю побольше теста.

В дверь постучали.

— Подождите меня, я сейчас! — женщина указала на стул в кафе, и я с удовольствием сел. Настоялся за день за стойкой. — Выпейте молочный коктейль, он полезный и калорийный. Буду через пару минут.

Она ушла в коридор к задней двери. Я не прислушивался специально, но кафе небольшое, и ночная тишина усиливает звуки.

— Вот спасибо тебе, — говорила Мадам Пирожок, — что доставляешь моего бестолковщика. Что бы я без тебя делала?

— Посадила б мужа на поводок? — засмеялся в ответ голос.

Где я его слышал?

— На пути к бару его не удержит даже стальная цепь! Вот твоя корзина…

— Спасибо, ты моя кормилица!

— Ну, что ты, тебе спасибо. Давай счёт и заказы на завтра. Да, да, вижу… Угу… Да, все есть. Присылай дочку. Пусть тележку захватит, а то тащить тяжело.

— Обязательно, — сказал знакомый голос.

— Как там у вас… Ну, вообще? — спросила Мадам Пирожок, понизив голос.

— Сентябрь скоро, — вздохнул её собеседник, — держу дробовик под рукой.

— Ничего, ничего, авось обойдётся… Давай, до завтра. Потащу это тело в кровать…

Когда я, преодолев неловкость, выглянул в коридор, там уже никого не было.