Глава 4. Ведьмочка Кофе

Третий день своего барменства я начал, сидя под стойкой. Убедившись, что двери закрыты, а шторы задвинуты, присел на корточки и залез в тесное пространство с фонариком. Дробовик закреплён очень продуманно — его не видно, даже если наклониться и заглянуть, но, если знаешь, куда протянуть руку, то рукоять ложится прямо в ладонь.

Нажав кнопку разобщителя, передёрнул цевьё и поймал вылетевший патрон. Заряжено. Впрочем, какой смысл хранить незаряженное?

Примерившись, аккуратно вернул на место, зафиксировав в плотных защёлках. Сунул руку — да, вот он. Удобно.

  « …И старый бармен потянулся

под стойку за дробовиком», — всплыла в голове фраза.

Запасы бара настоятельно требуют пополнения, а с учётом кофемашины — и расширения ассортимента. Училке обещан капучино, значит, нужно как минимум молоко. Педагогические эманации, исходящие от этой женщины, требуют безусловной исполнительности. Выкатив через заднюю дверь найденную вчера при инвентаризации тележку, впервые оказался на улице города днём. С этой стороны стоят облезлые мусорные баки, разбит чахлый палисадник, в углу небольшая, выглядящая совершенно лишней овальная клумба с тёмно-лиловыми цветами. Задняя часть здания облупилась, краска с дерева облезла, маленький дворик имеет вид чрезвычайно запущенный.

В паре десятков метров от двери, через которую я заходил в кафе ночью, сейчас открыты небольшие ворота, возле которых выстроилась очередь людей с тележками. Оставив свою повозку, подошёл к складу и заглянул внутрь. Видеть мужа Мадам Пирожок занятым чем-то, кроме вливания в себя алкоголя и сна лицом на столе, непривычно. Слегка помятый, но выглядящий довольно бодро, он таскает из тёмных глубин хранилища коробки с обувью и передаёт их пожилой женщине с усталым лицом. Та открывает каждую — внутри то кеды, то ботинки, то женские туфли, — и складывает в свою тележку. Дело идёт медленно, но, кажется, никто никуда не торопится. Прикинув размер очереди, я загрустил. К счастью, в этот момент на склад пришла Мадам Пирожок. Бизнес-вуман, владелица кафе, мотеля и, оказывается, логистической базы местного ритейла.

— Роберт! — она приветливо окликнула меня. — Не стойте тут! Ваш заказ ещё не разгрузили, водитель решил сначала поесть. Завтракали? Нет? Идите, посидите в кафе пока, я вас покормлю, зачем на солнцепёке торчать, тем более без шляпы? У меня кондиционер и холодный лимонад, прошу вас! Тележку можете оставить здесь, никуда она не денется.

В зале придорожного кафе действительно прохладно и одуряюще пахнет пирогами.

— Кофе у меня не так хорош, как у вас, — сказала вернувшаяся за прилавок женщина. — хотите лимонаду?

— Да, давайте. Кофе я теперь и сам себе сварю. Надо же как-то осваиваться с этой техникой…

— А что же вы лично? Надо было прислать вашу девчонку.

— Уборщица выходит на работу к открытию.

— Ну так договоритесь, чтобы с утра забирала заказ. Уверена, она согласится, ей деньги не лишние.

— Подумаю над этим.

— Прекрасно. Вот ваш лимонад и пирог. Выпечку я для вас подготовила, а всё остальное пока в кузове у вон того мужчины, — Мадам Пирожок показала на пожилого водителя, неторопливо поедающего гамбургер за столиком у окна. — Можете к нему и подсесть, свободных столиков нет, самый наплыв.

— Можно? — спросил я шофёра.

— Садитесь, конечно, — кивнул тот и, отложив надкушенный бутерброд, принялся вытирать руки и подбородок от майонеза. — Всегда рад. С моей работой редко людей видишь, всё больше дорогу. Вот, разве что в кафе с кем поболтать.

— Попутчиков не берёте?

— Иногда. Сейчас мало кто ездит автостопом, а те, кто ездит, чаще всего чертовски странные ребята. Многие боятся, но я беру.

— Почему?

— Во-первых, скучно. Во-вторых, а что мне терять? Трак старый, я старый, ни семьи, ни детей, ни денег, ни перспектив, ни фига. Однажды ночью меня хватит инфаркт за рулём, и мою фуру найдут утром кверху колёсами в каком-нибудь кювете.

— Зато, наверное, много всего видите, города, пейзажи… — ответил я из вежливости. Мне хотелось, чтобы водитель прекратил трепаться, доел уже свой бутерброд и подал машину на разгрузку.

— Да куда там, — вздохнул тот, — катаюсь по кругу, как дитё на карусельках. Сейчас одно выгрузят, другое загрузят, и я поеду. Буду ехать, ехать, ехать… По дороге есть терминал, там подкинут попутный груз, потом ещё ночь в дороге и окажусь я где?

— Где?

— Вот в этом самом кафе.

— Но вы же из него выехали?

— В этом-то и фокус, — вздохнул шофёр. – Сколько бы ни ехал, а приезжаешь всегда туда же. Впрочем, тут отличные гамбургеры, а ежевичный пирог — это вообще нечто. Что ещё нужно такому старому пню, как я?

Он засунул в рот остатки бургера и запил его кофе.

— Да, уж, непростая у вас работа.

— Дело привычки. Конечно, иногда хочется увидеть что-то новое, но, с другой стороны, таких старичков, как мы с моим Петером, на другие маршруты не нанимают. Петер, — пояснил он, — это мой грузовик. Peterbilt. Триста пятьдесят первая модель, сейчас таких уже не делают. Жрёт много, выхлоп может закоптить Луну, особенно на длинных спусках, когда насос перекачивает… Но я и сам давно устарел, мы друг к другу привыкли. Так и сдохнем вместе однажды, колёсами в ночное небо…

«Или вылетев на встречку и собрав урожай мятого железа с людьми», — подумал я про себя, но ничего не сказал.

— Пора мне на разгрузку загонять. Заждались уж, поди.

— Счастливо.

Водитель ушёл, а я подумал, что зря таких допускают к работе без медобследования. Вот сбрендит этот дедок окончательно, а под задницей — десяток тонн. Нехорошо.

***

Кеги с пивом, ящики с бутылками, коробки с салфетками, банки с моющими средствами, упаковки со снеками, пакеты кофе — я не был уверен, что всё это заказывал. Похоже, Мадам Пирожок лучше знает, что нужно бару, и проявила инициативу. Она вышла и торжественно водрузила сверху бумажные пакеты с ещё горячими пирогами.

— Вот, теперь, кажется, всё, — женщина удовлетворённо посмотрела на полную с верхом тележку. — Пожалуй, правильно вы сами пришли, девочке было бы тяжеловато. Но это в первый раз, дальше будете добирать по чуть-чуть, так что не стесняйтесь её загружать, ей полезно. От дурных мыслей.

— Она и так довольно… целеустремлённая барышня. Не знаете, зачем ей деньги?

— Знаю, — сказала серьёзно Мадам Пирожок, — но вам ведь на самом деле ничуть не интересно. А для поддержания разговора лишнее. Сама расскажет, если захочет.

Мне должно было бы стать неловко от такого поворота в разговоре, но способность испытывать неловкость я давно утратил.

— Сколько я вам должен?

— Вот список, — женщина подсунула под пакет с пирожками листок. — Обычно мы рассчитываемся в конце недели, но вы можете выбрать свой график, как вам удобнее. Небольшой кредит допустим, но не увлекайтесь, у меня не банк. Старайтесь не создавать кассовых разрывов. Вы же не очень сведущи в бухгалтерии, я права?

— Увы, всегда был предельно далёк от коммерции, — признался я, — дальше просто некуда. Но принцип знаю: купить дешевле, продать дороже. Звучит несложно.

— В этом есть свои нюансы, — улыбнулась она. — Но ничего страшного, бар вполне прибыльный, если не запускать дела. Не озолотит, но и в долги не вгонит. Старайтесь не создавать тут долгов, Роберт, вы же знаете, как это опасно?

— Знаю, как никто, — кивнул я.

— Ничуть не сомневалась. Тогда, до полуночи. Удачного дня.

— И вам.

— О, у меня каждый день удачный! — улыбнулась Мадам Пирожок и вернулась в кафе.

Докатив тележку до бара и разгрузив в подсобку, взмок на жаре и перепачкался, пришлось идти в душ. Выйдя из него в одном полотенце, дошлёпал мокрыми ногами в спальню, открыл платяной шкаф и застыл в недоумении. Одежда, которую я вчера засунул в мешок и вынес в кладовку, снова висит на вешалке. От неё всё так же пахнет крепким табаком и дешёвым одеколоном.

Мешок оказался пустым, так что я принёс его в комнату и снова набил рубашками и джинсами, освобождая место. Вернул в кладовку, пожал плечами и спустился вниз.

По залу задумчиво бродит беловолосая девушка с «Полароидом». Неужели я не закрыл дверь?

— Я подожду тут подружку, ладно?

Посмотрел на часы. До прихода Швабры минут пятнадцать. Ничего себе время летит! Казалось, что ещё утро, а уже скоро открываться пора…

— Жди, — ответил я лаконично.

Достав из холодильника формы для льда, выколотил готовый лёд в контейнер, налил воды и поставил обратно.

— Удобнее использовать лёдогенератор, — сказала девушка нейтральным тоном. — Формы — это на случай, если сломается. Он часто ломается, но вчера как раз починили.

— Ничего я вчера не чинил.

— А я разве сказала, что вы? Вон там, слева внизу, дверца.

— Не вижу тут дверцы.

— Она выглядит как панель. Ручка отвалилась, но можно просто за угол открывать.

— Не выходит…

— Ох, ну, вы даёте…

Девушка зашла за стойку, потянула за угол панель, которая казалась просто частью стойки.

— И правда, не открывается. Наверное, защёлка упала.

Она деловито выдвинула ящик с посудой, вытащила плоский столовый нож, вставила его в щель, повела верх. Что-то щёлкнуло, вертикальная прямоугольная плоскость повернулась на петлях, открываясь. За ней оказался эмалированный агрегат с рычагом и выемкой под стакан.

— Сюда вставляете, рычаг вниз…

Натужно загудел механизм, что-то захрустело, в подставленную посуду посыпались кусочки льда, мутноватые и почему-то в форме полумесяца.

— Нальёте лимонада? А то жарко.

Я кивнул, налил поверх льда сладкой газировки и подал девочке. Наши руки соприкоснулись, и меня внезапно захлестнули яркие, сложные, совершенно нехарактерные эмоции. Сильно, почти непереносимо захотелось обнять её и прижать к себе.

— Держите себя в руках, — сердито сказала девушка, хотя я не сделал ни единого движения, — что за глупости.

— Откуда ты знаешь, где тут защёлка? — спросил я, хотя хотел спросить совсем другое.

— Потому, что я ведьма, — ответила та совершенно серьёзно не то на заданный вопрос, не то на незаданный.

— Жестокая и бессердечная?

— Не настолько, как вы.

— А я?

— Сами знаете.

— Допустим. Тогда почему ты меня не боишься?

— Бессердечные не опасны. Бойтесь тех, кто от всей души.

— А есть и такие?

— Здесь? Каждый первый. Ещё увидите.

Странный разговор прервала Швабра. Зайдя с солнца в полутёмный бар, она прищурилась, пригляделась и с облегчением сказала:

— А, ты здесь. А то я уже…

— Всё в порядке, — сказала блондинка. — Показала твоему боссу ледоплюй.

— А его разве починили?

— Да, вчера.

— Отлично, а то столько мороки с этими формочками… Босс, можно мне тоника? Со льдом? Жара такая…

Я вставил в агрегат чистый стакан, осторожно потянул за рычаг…

— Резче, — посоветовала девушка, — он заедает. Чуть вверх и сразу вниз. Не бойтесь, ломается он не от этого.

— А от чего?

— Просто старый. Тут всё старое. Сварите мне кофе?

— Разве детям можно кофе?

— Мне семнадцать. И я обожаю кофе. Пила бы его весь день.

— Говорят, это вредно.

— Всё вредно. Двойной, пожалуйста. И как можно двойнее.

Допив свои напитки, девушки принялись вдвоём составлять стулья на пол, потом расставили пепельницы, в четыре руки помыли посуду, собрали мусор и помогли мне вытащить его на задний двор в контейнеры.

— Цветы совсем засохли, — грустно сказала блондинка, посмотрев на клумбу. — Могла бы и полить, между прочим.

— Я на неё даже смотреть не могу, — резко ответила Швабра. — К дьяволу цветы. Ненавижу цветы! Особенно эти. Особенно здесь.

— А мне нравятся лилейники, — возразила блондинка. — Имею право! Оставь в покое мои цветы!

— Меня сейчас стошнит, — уборщица, поджав губы, ушла в подсобку и хлопнула дверью.

— Я полью, ладно? — спросила блондинка.

— Если тебе так хочется. Но я не найму тебя садовницей. Мне и уборщицы за глаза.

— Нет-нет, я для себя.

Я подумал, что поливать «для себя» цветы в чужом палисаднике довольно странно, но возражать не стал.

— Я не в курсе, где тут что… – признался я. — Ах да, ты же ведьма и сама всё знаешь.

Девушка уже разматывает шланг.

— Лилейники очень стойкие и не умирают без ухода, — сказала белокурая «ведьмочка», поливая клумбу. – Мне так надоели те, кто умирает!

Закончив, вытащила из сумочки фотоаппарат и сфотографировала.

— Надо траву прополоть, — сказала она деловито, — но это в другой раз. Сейчас пора сходить кое-куда. Отпустите свою уборщицу на часик?

— А что она сама не попросит?

— Ненавидит просить.

— Не слишком ли много всего она ненавидит?

— Не слишком. Я ей потом помогу, мы всё успеем. Пожалуйста!

Девушка подошла вплотную, почти коснувшись грудью, и от ванильного запаха её волос у меня перехватило дыхание и закружилась на секунду голова. А ведь я не люблю ваниль. И блондинок. И малолеток. Она сделала шаг назад и недовольно нахмурилась.

— Прогуляйтесь, ладно, — разрешил я.

 ***

— …В нашем сознании существуют бесконечные суперпозиции квантовых состояний, которые постоянно редуцируются в процессе внешних и внутренних взаимодействий. Собственно этот процесс и является тем «проявляющим мышлением», которое создаёт нашу особую функцию «вселенского наблюдателя». При каждой такой редукции создаётся новое пространство-время, из чего следует, что сознание не только имеет квантовую природу, но и не принадлежит действующей реальности. Благодаря квантовым механизмам существует отдельная ментальная реальность, вложенная в реальность физическую, но не идентичная ей полностью…

— Мне кажется, это слушаете только вы, — заметил я, протирая стакан.

— К сожалению, вы близки к истине, — вздохнул безымянный мужчина. — Люди загадочные. Даже если кричать им в уши, как устроен мир, они лишь заткнут их поплотнее. Однако на свете полно того, что не выключишь, как громкость у телевизора… Да выключайте, выключайте, вижу, что вас раздражает.

— Ничего страшного, я легко абстрагируюсь.

— Не нужно. Я и так в курсе, а больше тут слушать некому.

— Тогда зачем вы слушаете, если в курсе?

— Кто-то же должен.

Мужчина допил стакан, положил на стойку деньги и вышел. Я немедленно о нём забыл.

***

— Лучший односолодовый, который у вас есть, — сказал Директор.

— Лёд? Содовую?

— В односолодовый? Не кощунствуйте. Оставьте это любителям кукурузного бурбона, который относят к виски только из-за американского снобизма.

— Многие считают, что лёд проявляет вкус солода, — сказал я, наливая, — делает его более выпуклым.

— Я скажу вам, что он делает более выпуклым! — засмеялся мужчина. — Кошелёк бармена! Когда в стакане лёд, то никак не поймёшь, сколько там виски. Я не имею в виду вас, — поправился он таким тоном, что я сразу понял — ещё как имеет.

Мужчина мне не нравится, но это нормально. Мне никто не нравится.

— Терпимо, — сказал тот, попробовав. — По-настоящему хорошие напитки в барах не подают, но сойдёт и этот. Я директор.

— Директор чего?

— Завода, разумеется. Весь этот городишко, с землёй, дорогами, трубами, проводами, людьми и, кстати, баром существует только потому, что существует мой Завод.

— Раз вы директор, то он вряд ли ваш, — спокойно уточнил я. — Директор — наёмный служащий.

— Это неважно, — зло ответил мужчина, — здесь всем распоряжаюсь я. Учтите это.

— Неужели я должен вам бесплатную выпивку?

— Вот ещё! Мне не нужны подачки! Я могу купить весь этот бар вместе с вами!

— Тогда что вам надо?

— Чтобы вы поняли, кого надо держаться.

— Буду держаться за пивной кран.

— Это сейчас. Но лето закончится. И это произойдёт скоро.

— И что? — я взял стакан и принялся его протирать.

— А то, что придёт сентябрь.

— Обычно так и происходит каждый год. А пока, может быть, ещё виски?

— В другой раз. Я ещё зайду.

— Всегда рад, — соврал я.

— Он просто хотел на тебя посмотреть, — прокомментировал полупьяный Калдырь.

— Зачем ему?

— Бармен – важная социальная функция… — Где я это слышал? — Налей ещё пятьдесят.

— Важная для чего?

— Да без понятия. Я, во-первых, приезжий, во-вторых, большую часть времени пьян. Вот ещё пару порций приму и пойду на работу.

— Куда?

— На завод, куда ещё.

— То есть это был твой босс?

— Иметь боссом сразу директора, — рассмеялся Калдырь, — это слишком круто. Я просто ночной уборщик. Так что налей ещё, надо выглядеть трезвым.

— Пьёшь, чтобы работать, и работаешь, чтобы пить?

— Вот такая я сложная противоречивая личность.

— Говнюк и душнила, — сказала Швабра вполголоса, — вытирая разлитое на пол пиво.

— Я? — расстроился Калдырь.

— Директор ваш. Каждое первое сентября припирается к нам в школу и толкает речь часа на полтора. Про гражданский долг, трудовое воспитание, дисциплину, недопустимость всякого там… И что каждый должен работать на заводе, потому что завод — это и есть город, а город — это и есть завод. И что все мы одна большая трудовая семья, и должны все вместе… чего-то там должны, в общем. На этом месте я обычно уже засыпаю, такой он нудный.

— Директора всегда так делают, — философски заметил Калдырь. — Работа у них такая.

— Знаю я, какая у него работа, — буркнула злобно Швабра, — у меня там мать всю жизнь проработала, а теперь брат. «Одна большая трудовая семья», как же! Чтоб он сдох, директор этот. Ни за что не пойду на завод.

— Проблема моногородов — отсутствие выбора, — пояснил Калдырь, обращаясь ко мне. — Тут нет никакой работы, кроме завода. Вообще. Вся сфера услуг — мелкие семейные бизнесы, они не нанимают посторонних. Муниципальные службы крошечные, и они укомплектованы. Для нового бизнеса нет клиентов, потому что рынок сбыта локальный и ультраконсервативный, имеющиеся ниши закрыты, создать новые невозможно в силу недобора критической массы потребителей. Чтобы продать людям новую услугу, надо создать новый тренд. Для нового тренда людей должно быть достаточно много, чтобы их слабости и глупости могли резонировать. В микросообществах это невозможно, поэтому маленький городок — худшее место для стартапов. Ты тут первый работодатель за… чёрт его знает какое время. Твоя уборщица выхватила уникальный шанс. Ей повезло.

— Это ему со мной повезло, — буркнула Швабра, меняя пепельницы. — Сортир сам себя не вымоет.

— Я вижу, ты разбираешься в бизнесе? — спросил я.

— Разбирался когда-то, — махнул рукой Калдырь. — Теперь я просто пьяница с потрясающей карьерной перспективой ночного уборщика.

— Всякий труд почётен.

— Ой, вот не надо нести эту чушь! — Швабра распрямилась и оперлась на швабру. — Труд — это то, что надо перетерпеть, чтобы получить деньги. Чем больше денег, тем терпеть легче. Я отмываю чужую ссанину за гроши, и ничего почётного в этом нет. Одноклассники, встретив на улице, показывают мне в спину пальцами и кричат: «Сортирная тряпка!» И это ещё учебный год не начался!

— Никто тебя не заставляет, верно?

— Иди к чёрту, босс. Жизнь заставляет. Здесь я хотя бы делаю это за деньги.