Дед Угу, персонаж в сказочной традиции малоизвестный, сидел на нелюбимом пне посреди большой поляны. Конечно, в его возрасте сидеть на пне не вполне прилично, для здоровья вредно и даже несолидно, но… Вообще, что касается возраста, то в сказке (в отличие, скажем, от армии), чтобы тебя называли с большой буквы Дедом, пару лет тянуть лямку совершенно недостаточно. Тут иногда и сотни лет бывает маловато. Вот, например, известный зоофил и любитель пушнины дед Мазай до сих пор просто дед, а Дед Мороз — совсем другое дело, у него сказочный стаж веками считают. (Непонятки только с дедом Пихто — его то так то эдак величают, поскольку никто его самого не видел, а именем этим то и дело всякие самозванцы называются.) Так что с возрастом у Деда Угу было более чем благополучно — иные в его годы уже мумию свою в музее демонстрируют. Соответственно, полагалось бы ему сейчас не на пне сидеть, а на печи лежать, но увы, при всем желании это было никак невозможно. Сообразительный и обладающий логикой читатель мог бы предположить, что с печью у Деда Угу было неблагополучно — скажем, развалилась от старости и ветхости, или угнал ее печально известный печь-хайкер Емеля, чтобы перебить номера и продать за Большой Бугор, где печи всегда в цене, или расшалился домовой-запечник, начал греметь ухватом и щекотать хозяину пятки соломиной, не давая отдохнуть спокойно, или просто обнаглели рыжие тараканы, которые так и норовят проникнуть спящему в ухо и сидеть там, злостно перевирая всякий входящий звук (человек страдающий тараканоушием становится совершенно неадекватен — отвечает невпопад и не на тот вопрос, который ему задают, про таких еще говорят: «У него в голове тараканы завелись») — тем не менее, этот вышеупомянутый читатель был бы в корне не прав. Нет, не такой персонаж Дед Угу, чтобы позволить любимой печи придти в негодность от времени, да и грозному угонщику Емеле тут ловить было нечего — репутация Деда была такова, что Емеля прекрасно представлял, куда ему засунут пресловутую щуку и не желал остаток жизни походить на русалку. Кроме того, ни домовые ни тараканы просто не выжили бы в избушке Деда Угу. Да, в избушке… В избушке-то и была вся причина нынешнего печного неблагополучия.

Избушка на курьих ножках — это вам не фунт изюму, а почти пять тонн заколдованной древесины, обладающей самостоятельным и независимым характером. В принципе, лучшего жилища для сказочного персонажа и желать нельзя — самоходная изба предоставляет массу специфических удобств. Во-первых, ее единственное окно всегда выходит на солнечную сторону, в любое время суток — потихоньку переступая курногами, изба поворачивается подобно стрелке часов, что, кстати, позволяет всегда знать точное время, достаточно просто поглядеть, не вставая с печи, в форточку: если в ней маячит горелая сосна с висящим удавленником — значит сейчас раннее утро и можно еще поспать, если видны колья с насажанными на них черепами — близко полдень, и пора кого-нибудь уже съесть, ну а если дуб зеленый, к которому цепью примотан весьма живучий и довольно ученый фольклорист Кот (вот до чего может довести нелегкая судьба полевого филолога-исследователя!) — значит скоро начнется долгожданная ночная жизнь. Во-вторых, такая изба способна совершенно самостоятельно избегать внимания слишком настырных персонажей, которых по очевидному недоразумению называют «добрыми молодцами» — вот уж какими угодно их можно назвать, но только не «добрыми»! Эти неприятные молодые люди, вооруженные то мечом-кладенцом, то волшебным конем, а то и бензопилой с огнеметом бродят из сказки в сказку ища с кем бы подраться. Эти привычки обличают в них обыкновенных гопников, и совершенно не понятно, почему сказочники уделяют им столько внимания! Так вот, избушка на курьих ножках обычно легко уклоняется от встречи с этими хулиганами, просто откочевывая ненадолго в глухие чащобы. Тогда «добрый молодец» походит, походит вокруг поляны, да и уберется восвояси. Ну, максимум, даст по морде с досады многострадальному Коту, либо с правой руки, либо (если левша) с левой, добившись соответственно то ли песни, то ли сказки. В крайнем случае, если особо шустрый «добрый молодец» выскочит из-за кустов совсем неожиданно, то изба, повернувшись к лесу задом, а к нему передом, наподдаст ему куриной ногой такого знатного пенделя, что даже Шварценеггер с пулеметом будет лететь до самого Голливуда. Дед Угу при этом иной раз даже не просыпался!

Эх, да что тут говорить! Кончилась сладкая жизнь. Увы, отношения с избой были испорчены всерьез и надолго — вот вам наконец и причина того, что этим холодным зимним вечером Дед Угу, вместо печи, которая бы согревала его старые кости, имел в наличии только трухлявый пень, который он безуспешно пытался согреть собственным задом. Из этого очевидно, что обладание столь самостоятельным жилищем имеет не только достоинства, но и недостатки — попробуй-ка поймай в лесу шуструю и разобиженную избу! Вредное строение, между тем, переминалось с ноги на ногу буквально в пяти шагах, всем своим видом демонстрируя оскорбленную гордость. Несмотря на незначительность расстояния, изба была совершенно недоступна — не те годы у Деда Угу чтобы по кустам скакать! С тем же успехом она могла бы эмигрировать в Австралию — пугать кенгуру, с которыми, увы, вполне могла сравнится в скорости и манере перемещения. Так что ловить ее — дело пустое, надо было что-то придумывать. Тем более, что на носу Новый Год — праздник всякой нечистью (а Дед Угу не без гордости причислял себя именно к таковой) весьма уважаемый. Когда ж еще покуражится над человечишками как не в новогоднюю ночь!

Ох уж эти настырные люди… Сказочному персонажу от них просто спасу не стало! Сколь бы не был глух и дремуч заветный лес, но и в него забираются бессовестные людишки! Разводят костры, орут пьяные песни, раскидывают бутылки… И что им неймется? Иные в употреблении горячительных напитков заходят так далеко, что на них перестают действовать древние охранные наговоры Деда Угу, и они забредают даже на самую Запретную Поляну, пугая не по делу нервную избу. Вот и сейчас в воздухе чем-то явно неприятно повеяло… Повернув навстречу морозному ветру длинный крючковатый нос, Дед Угу совсем уже собрался по привычке сказать: «Чу! Русским духом пахнет!», но сдержался, поскольку пахло явно не русским духом. Пахло какой то уже совершенной дрянью — железом, резиной и сгоревшей соляркой. Под хруст сминаемого снега и треск кустов на Запретную Поляну надвигалось с утробным рыком нечто, допрежь тут невиданное. То ли чудовище какое, то ли еще чего похуже. Ну и конечно, пугливая изба, заячьим скоком, путая следы, моментально исчезла в кустах — чего и следовало ожидать. «Ну все, — подумал Дед Угу, — ты-то у меня за все и ответишь…» и, устроившись поудобнее на мерзлом пне, стал ожидать прибытия настырных гостей.

Меж тем, проломивши последнюю растительную преграду, на поляну выехал здоровенный черный автомобиль. Надо сказать, что хотя слово «автомобиль» Деду было и не известно, все же он был не настолько дик, чтобы принять его за неведомое чудище — благо, в чудищах-то он как раз разбирался, а опознать пришельца как самодвижущуюся повозку труда проницательному Деду не составило. Тем более, что, взрыкнув напоследок мотором, экипаж остановился и в открывшиеся двери выбрались некие нетвердо стоящие на ногах индивидуумы.
— Во, гляди, Колян, а ты говорил не проедем! Да этот джип где хошь пройдет! Все, гони бабки — моя взяла!
Мрачный Колян уставился на спутника мутноватым взором, икнул, и, расстегивая на ходу ширинку, направился к кустам. Жизнерадостный же водитель джипа попинал колесо, смахнул снег с лакированной поверхности своего вездехода и с интересом оглядел поляну. Вот теперь-то на Деда Угу явственно повеяло русским духом — точнее, могучим водочным перегаром. Прибывшие на поляну человеки были явно пьяны до того изумленного состояния, в котором хлипкому иностранцу уже требуется реанимация, а русский человек становится дик и непредсказуем, совершая поступки, в которые сам не сможет поверить на утро. Тем временем, рассеянный взор новоприбывшего автопутешественника добрался до Деда Угу и в его затуманенный мозг стала просачиваться информация, что они тут явно не одни. Встряхнув головой и убедившись, что пенек с Дедом не собирается исчезать пьяным мороком, пришелец решительно направился в его сторону.
— Здорово дед! Ты что, лесник местный? Не боись, дед, мы не браконьеры! Я вишь, джипец себе на новый год подарил, а Колян, зануда, говорит: «Мол не проедет твоя тачка по лесу, клиренс маловат!». Что б понимал, придурок! Ну и заспорили мы, на эту тему, понимаешь… Он — «Не пройдет!», а я — «Пройдет!». Вот и пришлось, елки зеленые, проверять… Ох мы и перли сюда, дед! Ты б видел! Снег во все стороны, мотор ревет, кусты трещат! А там — овраг! А я -пониженную! А он буксует, зараза! А я — все блокировки! Прорвались, елки зеленые! Дед, а дед, ты че молчишь-то, а? Скажи че-нить…
— Угу… Добры молодцы? — сверкнув глазами из под кустистых седых бровей и недобро усмехаясь в бороду спросил заинтересованно Дед Угу.
— Мы? Гы! Ну ты даешь дед! Это как посмотреть — когда, понимаешь, добрые, а когда и молодцы… Всякое бывает! Но ты не боись! Мы седня тихие — мы тут Новый Год у тебя встречать будем! Надоели рестораны, елки зеленые, а тут такая полянка отличная! Самое для нас. Будет что вспомнить!
— Встречать, говоришь? — еще шире улыбнулся Дед Угу — это, добры молодцы, правильно. У нас тут в лесу все что угодно встретить можно. На долгую память…
И Дед ощерился своей любимой улыбкой, от которой, бывало, Змей Горыныч улепетывал хвостом вперед, на одной реактивной тяге… Впрочем, знаменитая по всему лесу улыбка пропала втуне, поскольку наглый пришелец в это время смотрел в другую сторону — на Коляна, который, видимо протрезвев слегка от морозного воздуха, бодро тащил в здоровенных ручищах охапку наломанных веток.
— Слышь, Михалыч — громовым шепотом спросил Колян — а что это у него там мужик к дереву привязан? Странный он какой-то, твой лесник…
— Отстань от человека! Может, он ему денег должен. Это, елки зеленые, не наше с тобой дело. Ты вон костер давай разводи!
Сваленные посреди поляны в живописном беспорядке ветки никак не желали загораться, сколько не тыкал в них дорогой зажигалкой настойчивый Колян. И то сказать — запалить на морозе костер из промерзших заснеженных прутьев не такая простая задача, а в скаутах наши путешественники явно не хаживали, пройдя, очевидно, совсем другую школу жизни.
— Погодь, Колян, кончай дурью маяться! Давай я туда соляры плесну! А то ты так до весны его зажигать будешь!
Михалыч уже было направился к своему джипу, но тут Дед Угу поднялся кряхтя со своего пенька и пробормотал «Прело, горело осиново полено, за море летело, за морем церква, в церкви икона, живопись куликова, шишел, вышел, огонь пошел…» после чего смачно плюнул в кучу веток. Затрещав, бодро порхнули вверх языки пламени, и костер запылал, как и положено хорошему новогоднему костру — весело и ярко.
— Ну ты даешь, дед, — слегка удивился Михалыч — ловко ты его!
— Ох и добры молодцы пошли… — неизвестно к чему проворчал Дед Угу — не костра запалить, ни сказки рассказать… Аж есть противно.
— О! Кстати, Михалыч — оживился Колян — А пожрать у нас есть чего? И выпить бы уже пора! Проводить, так сказать, старый год!

Нашлось, конечно, и выпить и закусить — из недр обширного багажника извлечены были и заиндевевшие бутылки беленькой, и коньячок недурственный, и неслабая бутыль шипучего шампанского, и разносолы в виде нарезанной уже рыбки, запакованных в целлофан бутербродов с икоркой, пластиковых упаковок салата оливье — в общем все, что требуется русскому человеку на новогодний стол. Надо отдать должное пришельцам — они не чинясь налили водки Деду Угу и щедрым веером развернули на старинном пне богатый ассортимент закусок. В общем вели себя как незванные, но вежливые гости.
Надо отметить, что всевозможная нечисть отнюдь не чужда и простых человеческих радостей, типа выпить-закусить. Даже серый домовой-запечник и тот обидеться может, если в доме застолье, а ему рюмочку отдельную в угол не поставили, что уж говорить о таких мощных персонажах, как Дед Угу! Тем более, что коньячок и икорка в лесу, увы, не водятся, и попробовать их удается не часто. Так что под благотворным воздействием алкоголя первоначальные классические, проверенные веками принципы общения Деда Угу с внешним миром (добрый молодец на обед, богатырский конь на ужин) перестали казаться ему столь уж обязательными. В конце концов, Новый Год, все-таки, да и «богатырский конь», в лице резиноколесной железной повозки аппетита не вызывал. А если отступить от принципов в одном, то можно и в другом… В общем, с каждой употребленной рюмкой помыслы Деда Угу из области патриархально-кровожадной передвигались скорее в благостно-юмористическую.
— А ну-ка, добры молодцы, — закусив очередную рюмку сказал Дед Угу — потешьте старика, сказочку расскажите, что ли. Как издавна заведено.
— Ты что дед, какую тебе еще сказочку, сдурел что ли? — отозвался неделикатный Колян — мож тебе еще канкан сплясать?
— Значится, не можете сказочку… — хитро улыбнулся во всю дюжину клыков Угу — или не хочете старика уважить?
— Слушай дед — Колян даже привстал — ты это брось! Мы тут не тебя развлекать приехали. Новый Год у нас, понимаешь? Год барана, кстати. Так что ты сиди на пеньке ровно и не выпендривайся. Кстати, дед, нет ли барашка в твоем хозяйстве? Было бы очень в тему сейчас шашлычок соорудить! Барашка в год барашка!
И довольный незамысловатой шуткой Колян заржал как ломовая лошадь, заставив поморщится более утонченного Михалыча.
— Засохни, Колян — сказал он — откуда тут барашек возьмется, в лесу-то? Обойдешься без шашлыка как-нибудь.
— Отчего же, добры молодцы, — неожиданно развеселился Угу — поискать, так и барашка найдем! Жарить будете?
— Конечно, дед, шашлык-машлык дэлать будэм! — с ненатуральным грузинским акцентом сказал Колян
— Обещаете?
— Странный ты дед, — вступил в разговор Михалыч, — конечно обещаю — сам зарежу, сам зажарю. Гони барашка сюда, мы заплатим, не боись.

Дед Угу поднялся с пенька, прошел пару шагов вперед, пару шагов назад, как будто припоминая что-то, а потом неожиданно, сделав резкий рывок в сторону, оказался перед Коляном и, глядя ему в глаза, быстро забормотал: «Катерина кочка, сломана ножка, прела, горела, за море летела, в церкви стала, кум да кума, на кубышке дыра, на стену ворон, жил сокол колокол, ведра, ножницы, летела сова из красного села, села сова на четыре кола, сечкин, запечкин, серенькой овечки ягненок!». Немедленно дубленка Коляна как будто вывернулась наизнанку и стала шерстью наружу, при этом стремительно уменьшаясь в размерах как бы ужимала собой незадачливого путешественника… Это напоминало фильм, иллюстрирующий развитие человека по Дарвину, только почему-то не из обезьяны, а из черного барана, причем фильм пущенный задом наперед с большой скоростью… Через несколько секунд на поляне растерянно блеял крупный черный баран.
— Ну что ж, добрый молодец, режь, раз обещал! — Дед пристально посмотрел на разом протрезвевшего Михалыча — Уговор есть уговор! Давненько я баранинки жареной не едал!
— Ох, дед… Ты что… Ты как это… Эй, не надо!!! — Михалыч невнятно помавал руками, как бы пытаясь отогнать шокирующее зрелище, словно надоедливую муху.
— Что, добрый молодец, уговор нарушить хочешь? А знаешь, что бывает с теми, кто слова богатырского не держит?
Дед снова улыбнулся коронной улыбкой и вот теперь, она явно попала в цель — Михалыч резко побледнел и несколько раз громко икнул. Обведя протрезвевшим взглядом поляну и ее хозяина он разом заметил все, что до сей поры скрывалось от него в хмельном тумане — и черепушки на кольях, и удавленника на горелой сосне и впечатляющую внешность самого Деда.
— Что смотришь? Деда Мороза ждал? Нет, добрый молодец, это другая сказка, про Деда Угу. А я подарков дарить не стану, я с тебя по твоему же слову строго спрошу. Обещанное исполняй!
— Ой, дедушка, не вели казнить вели… Ой, что это я… Дед, а дед, может не надо, а? Колян, он конечно, баран, базару нет, но не настолько же! Как же другана-то своего зарежу? Нет, всякое бывает, конечно, в нашем деле, но шашлык из Коляна — это не по-людски как-то…
— Слово давал? А то смотри, сейчас тебя овечкой сделаю серенькой! А что, хорошая мысль! Покроет тебя твой дружок, пойдет потомство — обзаведусь хозяйством на старости лет!
На лице Михалыча отразилась бурная мыслительная деятельность. Видно было, что он ищет выход из сложившейся нелепой ситуации.
— Слушай, дед, а может договоримся? По-человечески, без угроз — ты мне, я тебе…
— Выкупить обещание хочешь? Что ж, правилами разрешается… А что дашь за слово свое?
— Ну, дед, — Михалыч вздохнул с облегчением — проблема явно перешла в понятную ему плоскость, — три штуки тебя устроит? Больше у меня с собой нет…
— Три штуки чего? — удивился Угу
— Баксов, вестимо, не рублей же!
— Это денег, что ли? Не нужны мне деньги ваши, что мне в лесу ими делать?
Торг явно зашел в тупик — в голове Михалыча никак не могла уложится мысль, что кому-то могут быть не нужны деньги.
— А что же ты хочешь, дед? Как у вас тут принято?
— А вот это другой разговор, добрый молодец. Не хочешь слово исполнять — придется его отрабатывать.
— Ничего себе! И что же тебе нужно? Дровишек наколоть? Печку сложить? Или пойти туда, не знаю куда и принести то, не знаю что?
— Дровишек… Печку… А что! — Дед Угу неожиданно сверкнул глазами, заставив Михалыча нервно отшатнуться — Печку, значит… Есть у меня, добрый молодец, проблемка одна…
— Во, дед, это деловой разговор! Проблемы решать — это, можно сказать, моя основная специальность!
— Видишь ли, добрый молодец, есть у меня тут изба такая…
Михалыч огляделся по сторонам и, не обнаружив никаких строений, непонимающе уставился на Деда.
— Не крути головой, самоходная она у меня. На курьих ногах, как положено. Напугали вы ее, ироды, телегой своей, вот и сбежала она в лес. Сами натворили — сами исправляйте, как хотите. А то — дед кровожадно усмехнулся — «шашлык-машлык»! Не те мои годы, по кустам за ней бегать!
— Слышь, дед, я тебе что, марафонец с барьерами? Может лучше дровишек порубить? Или дерево могу завалить, или вообще кого скажешь…
— А это, добрый молодец, не моя забота. Умел слово сказать, умей и ответ держать. Как хочешь, так и исполняй службу. Как это там у вас: «помоляся, на добра коня садяся…». Ну да не маленький — сам знаешь.

Дед Угу отвернулся от Михалыча, поудобнее устроился на пеньке, подозвал к себе барана и стал почесывать его за ушком приговаривая: «Ярка не ярка, баран не баран, старая овечка не ягнится, тут крест, тут крест, а тут чтобы черт не влез, первой, другой, согнул дугой; три, четыре — прискочили; пять, шесть — бьют шерсть; семь, восемь — сено косим; девять, десять — девок весить; одиннадцать, двенадцать — некуда деваться, шкуре коляновой на заборе болтаться…»
— Эй, дед, кончай там шаманить! Есть идея! Счас мы твою избу враз словим! Садись в машину!
Самодвижущая повозка произвела на консервативного Деда не самое лучшее впечатление — шумно, тряско, неприятно пахнет… То ли дело изба! Знай, на печи лежи — сама идет, да так ровно, что и отвары колдовские в крынках не колыхнуться. Но ее еще предстояло догнать и пленить, а пока что в лучах фар, сквозь скачущее месиво кустов и оврагов, лишь иногда мелькали деревянные углы улепетывающей со всех курьих ног постройки. Раззадоренный погоней Михалыч не жалел железного коня — с разгону ухал в буераки, продирался тараном через густой подлесок. В конце концов техника победила — загнанная к краю глубокого оврага изба остановилась и угрожающе наклонила крышу, готовясь дорого продать свою деревянную жизнь. Дед Угу проворно выскочил из машины и осторожно стал подходить с своенравному строению приговаривая: «по кусту, по насту, по липову мосту, по лебедю крыласту, жучик, ключик, стой-постой!». Изба выпрямилась и замерла.
— Ну что ж, добрый молодец, отработал ты слово свое. Возвращайся на поляну, бери барана, да из лесу-то и проваливай — не место здесь людям.
— Эй, дед, почему барана? А как же Коляна-то обратно? Ты уж пошамань чуток, верни другана обратно!
— Нет уж, добрый молодец, не буду я ничего делать. А в следующий Новый Год обратится твой друг обратно в человека, как только полночь пробьет. Так что придется тебе годик барана потерпеть — чтобы память обо мне крепче была, да чтобы больше в заветный лес мой сунуться охота не приходила!
ДедУгу лежал на теплой печи и наслаждался долгожданным покоем. Новогодняя ночь подходила к концу и в лесу постепенно устанавливалась привычная морозная тишина, прерываемая только доносящимися издалека криками:
— Ну, ты, баран, елки зеленые! А ну лезь в багажник, Колян! Ну ты че, русского языка не понимаешь что ли? Лезь, лезь — я тебе овечку в городе куплю. Или две. Сена, там, или что вы жрете… Ну лезь Колян, не тупи! Ох, встретили Новый Год, елки зеленые…
Но крики вскоре утихли, отрычал свое удаляющийся автомобиль, и над заветным лесом начало заниматься первое утро Нового Года.

(Отрывок из ненаписанного романа «Сказки Уродов Мира»)