Чего-то мне вспомнилось, как я, во времена оны, «пахал на выборАх» — всего раз в жизни оскоромился, но посейчас помню. Был год 98 или 99 – сразу после кризиса. Голодняки у нас были жуткие – жилье мы снимали, дочке три года, платили в том журнале, где я редакторствовал, сущие гроши. И вот мой издатель, чтобы как-то поддержать ценного сотрудника, предложил мне подхалтурить – делать предвыборную газету для одного кандидата в народные избранники. Деньги были не сильно большие, но для меня, в то время, существенные. В общем, я согласился.

Кандидат (назовем его, скажем, Свинюхин – на самом деле фамилия была другая, но созвучная и такая же «говорящая») был директором крупной фирмы. Он был прекрасен. Без дураков — с него нужно было писать портреты. Скажем, для иллюстрации сказки Чуковского «Доктор Айболит» — Свинюхин был вылитый Бармалей. Мы его так между собой и называли.
Первая же наша встреча произвела на меня неизгладимое впечатление. Представьте себе – евроотделанный огромный кабинет, большой полированный стол, кожаные кресла – и в одном из них сидит низенький толстый мужик, в растянутых трениках и грязноватой майке на лямках. Фантастически волосатые окорокообразные руки, короткие волосатые пальцы-сосиски в золотых перстнях, и бородища веником. Мужик играет в какую-то компьютерную стрелялку и происходящее вокруг игнорирует начисто.
— Вот! Это наш кандидат! – сказали мне с придыханием сотрудники.

Кандидат удостоил меня всего одной краткой беседой, не повернув рожи от монитора, где происходило бодрое «Бздыщ! Бздыщ! Тра-та-та!»:
— Ты, это… Ну, того… Сделай там, чего… Но чтоб смотри у меня тут, а то! Короче, Вась, объясни ему, чего куда…
Вася – помощник будущего депутата, вертлявый мужичок средних лет с лицом неудачливого шулера, был главным коммуникативным инструментом босса, переводя его невнятное мычание и неопределенные жесты на человеческий язык.
— Господин Свинюхин – настоящий народный кандидат, простой и свойский. На это мы и будем упирать в нашей предвыборной компании.
Бармалей с трудом выбрался из глубокого кресла, рыгнул, почесал мудя, вышел на балкончик офиса и непринужденно помочился во двор. Действительно – простой как Ленин.

— А какова программа… м-м-м… кандидата? – поинтересовался я.
— Программа? – вопрос поставил Васю в тупик, — А нужна программа?
— Ну, как-то так принято, чтобы была программа… – я был в те поры еще слегка наивен.
— Слышь, журналист, мы тебе бабки платим – ты и голову напрягай! – изящно разрешил возникшую непонятку Вася, — Иди, короче, работай уже!

С программой, надо сказать, проблем не возникло. Взяв предвыборные издания других кандидатов, я собрал все их обещания в один файл, перетасовал случайным образом абзацы, обрезал по краям то, что слишком выпирало стилистически – и предоставил заказчику. Заказчик остался доволен:
— А шо, нормально! Как у всех! – сказал Вася.
Сам господин Свинюхин покосился на распечатку, икнул, и поставил на нее початую бутылку пива. Вася счел это одобрением. Впрочем, кандидат и не производил впечатление человека, умеющего читать.
Я намекнул, что хорошо бы уже выдать мне немножко денег в качестве аванса. Вася нахмурился. Вася засопел. Вася пожал плечам и посмотрел на босса. Босс неопределенно помахал зажатой в кулаке таранькой – и Вася выдал мне небольшую сумму.

Проблемы неожиданно возникли на втором этапе – нужен был портрет кандидата для плакатов и передовиц. Я, в общем, недурной фотограф, честное слово – но здесь искусство было бессильно. Несмотря на все ухищрения со светом и глубокий фотошоп, выходила рожа со стенда «их разыскивает милиция». Господин Свинюхин, невесть какими трудами извлеченный из треников и засунутый в костюм, очень сильно напоминал похмельного бабуина в галстуке. Развешивать по городу такие плакаты было чревато обмороками у старушек и энурезом у детей. После нескольких пересъемок я плюнул на портретное сходство и фактически нарисовал кандидата в фотошопе заново. Рожа все равно было донельзя бармалейская, но, по крайней мере, столбы уже не пытались в ужасе убежать от расклейщиков. Господин Свинюхин попросил (через Васю) распечатать результат в формате метр на метр, вставил в рамку и повесил в кабинете. Видимо, вместо зеркала.

И работа пошла: я писал левой задней ногой мадригалы в прозе, посвященные необыкновенным человеческим и деловым качествам господина Свинюхина – истинно народного кандидата. Ко всем статьям прилагалась в качестве иллюстрации одна и та же рисованная мной фотография, что было несколько однообразно, но, увы, безальтернативно. Сам писал, сам верстал, сам делал спуск полос и отвозил макет в типографию – уж очень были нужны деньги. Выборы близились, оставалось выпустить всего-то пару номеров, и я уже потирал руки в ожидании солидного вознаграждения за труды, но…

— Нам нужен этот, как его, черный пиар! – заявил Вася.
— Нафига? – удивился я.
— Видишь? – он швырнул мне газетку совершенно аналогичную нашей, только вместо бородатой фотошопленной рожи там была не менее фотошопленная тетка с губами в ниточку и глазами прожаренной рыбы, — Эта старая [цензура] на нас наехала!
В газете действительно в очень вольной форме затрагивались «честь и достоинство» нашего кандидата. Положа руку на сердце, я б сказал, что неведомый коллега, чье бойкое перо прошлось по Свинюхину, по сравнению с реальностью ему, скорее, польстил, но… Понятно, что настоящие пацаны такого без ответа не оставляют. Наш Бармалей отложил курочку гриль, вытер руки об майку и удостоил меня второго, за время моей работы, спича:
— Ты, это, того… Ну, чтоб она, мля… Ну, ты понял.

И началась война. Мой неизвестный коллега обрушивался печатным словом на нашего Бармалея, припоминая ему и уголовное прошлое, и очаровательную простоту манер, и общеизвестное косноязычие. Я, в свою очередь, жег глаголом его пучеглазую селедку, упирая больше на художественность текста и присущую мне язвительность метафор. Каждый следующий номер выходящих синхронно газет был шедевральнее предыдущего – пышные некогда мадригалы своему кандидату теперь ограничивались скромной заметкой на первой полосе и большим портретом (всегда одним и тем же, что у меня, что у коллеги – это наводило на определенные мысли), а остальная площадь отводилась под показательную порку конкурента. Коллега превосходил меня в информированности, я его – в художественном таланте. Его нападки были шаблонны и скучноваты, хотя шли от фактов, мои же блистали остроумием и сочились изысканным ядом – выяснять подноготную кандидатки мне было в лом. Неизвестно, до каких глубин полемики мы бы опустились – но пришло время выборов. Последние номера наших газет были столь ядовиты, что ими можно было травить крыс…

И Бармалея и Селедку прокатили с удручающим результатом. Как ни странно, господин Синюхин не слишком расстроился – главное, что враг не прошел. Провал «этой старой [цензура]» отмечался как победа, и на этом фоне паршивый результат самого Бармалея как-то подзабылся. Впрочем, как водится у таких деятелей, он пытался не заплатить мне за работу, но потом все-таки сдался и выплатил обещанное, так что все закончилось, можно сказать, хорошо.
До сих пор не знаю, кто был тот коллега, с которым мы так увлекательно рубились на газетных полосах предвыборных малотиражек. А жаль – неплохо оттянулись…