Дабы вы не думали, что я вот такой сбор денег произвел, а сам ничего не пишу, вот вам еще кусочек текста будущей книги, которая, хоть и не так быстро, как хотелось бы, но все же пишется. Кстати, то, что стартовая сумма собрана, отнюдь не прекращает сам сбор, он может идти до момента выхода книги или даже еще дальше. Так что, если вы еще не, то еще не поздно.

Текст дальше под катом, я же безнадежно, дежурным образом предупреждаю, что, несмотря на множество элементов автобиографичности, эта книга художественная, слегка даже фантастическая, и лирический герой ее отнюдь не идентичен автору, а происходящие там события вовсе не обязательно происходили с ним.

————————

…Я тогда, надо сказать, изрядно керосинил. Единственный раз в своей жизни предавался не эпизодическому злоупотреблению по поводу или без, а упертому ежедневному пьянству по классической схеме русского алкоголизма – с вечерним угаром и утренним опохмелом, плавно переходящим в дневной догон. Все проклятый Голливуд, кстати – что делает в кино Настоящий Мужик, когда ему, ковбою этакому, плохо на душе? Надирается, цедя скупую мужскую слезу на мужественную щетину, сжимая стакан виски в мозолистой руке. В самых тяжелых случаях неизбывного горя – прихлебывает из горла. И тогда все вокруг понимают, как ему по-настоящему, по-мужски, тяжело. Правда, по сюжету он потом должен, оперевшись на руку друга, собраться, ощетинится, взять свой верный кольт… Ну, и дальше, куда сценарист пошлет. На деле же, войдя в этот штопор, уже хрен ты куда соберешься, потому что затягивает. Не знаю, как там на самом деле у ковбоев, а русский, склонный к разрушительной рефлексии, самоедский менталитет этот паттерн накрывает тяжелой жопой, из которой потом поди вылези еще.

Я же на тот момент имел блажь считать себя несчастным. Еханый бабай! Потом самому было смешно и стыдно – здоровый молодой мужик с руками и головой, с образованием и не без таланта – и предается такому самозабвенному саможалению, до горькой алкогольной слезы в бороде. «Никто меня не любит, никто меня не хочет, пойду я в сад зеленый, наемся червяков…». Ну и бухал, да. Небесполезный, в общем, экспириенс – пожить немного жизнью настоящего полноценного алкаша, в маятнике эйфория/похмелье. Многое понимаешь про себя в частности и устройство человека вообще. Потому что алкоголем растворяется и поднимается наверх такая душевная муть, которой ты в себе и не подозревал. И им же смывается все сложное взаимодействие с миром, сводя целеполагание к узкому вектору одной задачи – где взять выпить еще? А если жизнь твоя столь однозадачна, причем задача эта легкорешаема (ну нешто русский человек выпить себе не найдет?), то ничто не препятствует погружению в бездны своего Я. Валяться на топчанчике в гараже, слушать раз разом Кортнева «Я, и друг мой алкоголизм»: «То зима, то война, как не пить, старина?» и думать, что вот, понимает же твою душу человек, сам, небось, закладывает так, шобожешмой… Ну и предаваться саморазрушительному жалению себя, бедолажечки нещастненького, разумеется. В том-то и смысл. А польза – польза не в этом. Польза этого состояния достигается преодолением оного, с непременным сохранением воспоминаний о нем. Чтобы знать, до какого предела ты сам себя можешь довести собственной придурью, и как легко потерять в себе себя. Реально легко, мы всегда ходим по краю, который внутри нас же самих. Оступился раз, другой — и покатился с обрыва внутрь себя же. Особенно если опереться не на кого. Несоциализированным одиночкам всегда тяжело жилось – когда вас в пещере племя волосатых засранцев с дубинами, то там, конечно, изрядно воняет, шумно и с эстетикой напряг, но зато никакой зверь не страшен. А если ты один, то тебя рано или поздно попытается сожрать не внешний, так внутренний тигр.

И быть бы мне алкоголиком, если бы не вечное проклятие моей жизни – недостаток серьезности. Все-таки чтобы вот так тяжело и надолго запожалеть себя – это нужен изрядный запас внутреннего пафоса, и очень, очень серьезное отношение к себе и к жизни. Иначе какая, к черту, рефлексия? Чтобы перейти от здравой самооценки к ритуальному дранию волос на жопе и посыпанию ее мокрым от алкоголя пеплом надежд, нужно придавать всему этому действительно большое значение. Чем человек серьезнее, тем большее количество явлений он считает важными и значительными, и тем больше у него поводов впасть в монодраму моралите. Это ж не так просто, тут чуть не дожал, трагическую ноту не вытянул – и все, вместо гиньоля водевиль. И мне удержать этот накал страстей сроду не удавалось. Когда мне говорят «как ты можешь хихикать, это же ВАЖНО» — у меня возникает удивительный вопрос – важно для чего? Ага, для этого… А само это для чего? Ну, то есть если ты объявляешь чего-то важным, то это всегда важно не само по себе, а для чего-то. То есть, вводя понятие «важности» мы подразумеваем, что у нас есть Цель. Вот такая, с большой буквы «Ц». Я же при этом сразу вспоминаю одного поразившего меня мужика из книги рекордов, который являет собою эталонный образец зловещей целеустремленности.

Мужик всю свою жизнь посвятил пожиранию всякого несъедобного, по большей части железного хлама. Начал с каких-то там гаечек, потом медленно и методично, кусок за кусочком, съел велосипед, со всеми его спицами, рамой и шинами, но на этом не остановился – и приступил к автомобилю, на который пришлось потратить несколько лет. А главной его Целью было сожрать самолет. И ведь, что характерно, сожрал! Разобрал на части, каждую деталь распилил, чтобы в пасть пролезала, помазал, к примеру, кетчупом (или не мазал, не знаю) – и так постепенно и слопал. За что, собственно, в книгу рекордов и попал. И вот, вроде, и Цель у человека, и серьезный подход к делу – а ничего кроме смеха он у меня не вызывает. И даже если он, от самолета отдохнув и болтами просравшись, примется за пароход – все равно как-то глупо. Коррозия с этим ничуть не хуже справляется.

И вот такой я дурацкий человек, что большинство Целей, ради которой мы делаем такие серьезные лица, при пристальном рассмотрении кажутся мне очередным пожиранием аэроплана. Ну сожрал ты его, и что? Только и радости, что в аэропорту на тебя рамка звенит. (И то сказать — пусти тебя, дурака, к самолетам, как же…) Или, вот, карьеру сделал – всю жизнь пахал, нервы мотал себе и людям, сожрал вместо тонны гаек всех конкурентов, водрузил свою жопу в Самое Главное Кресло, ан глядь — а тебя уже несут под оркестр закапывать. И стоило так морочиться? Нет-нет, я умею, если надо, с серьезным лицом заниматься всякой херней — этому нас всех хорошо с детства учат, — но внутри мне все равно смешно и неловко. Ведь почти все, что мы с таким напрягом вымучиваем из себя в этой жизни, есть по сути бессмысленное поедание самолетов, которые, между прочим, могли бы еще летать и летать.

Окончательно же меня спасло богатырское здоровье, позволившее переварить без последствий весь выпитый сдуру алкоголь, и УАЗик, на который я отвлекался от рефлексий. Тут гаечку покрутил, там кронштейн подварил, тут покрасил, здесь помазал – вот так и день прошел, и выпить некогда. А к вечеру так ушатался, что и жалеть себя сил не осталось. Да и трудно уже вспомнить, из-да чего ты был такой несчастный, когда надо кровь из носу шкворни менять и рулевой редуктор люфтит как черт знает что. Постепенно УАЗика становилось все больше, алкоголя все меньше – и я вынырнул на поверхность из глубины себя, хотя и немножко не тем человеком, который туда нырнул. Пить я не бросил, но бухать – бухать перестал.

Никогда больше в это состояние не впадал – но запомнил его в себе, выведя из него практический опыт в области химии. Поразительно, как незначительные количества довольно простого химического вещества вызывают глубокие изменения личности, жизни и мироздания. Всякий волен в этом убедиться во благовремении, следуя простому совету моему.

Если во вчерашнем празднестве ты не соблюл себя, не рассчитал дозировку, недооценил градус, забыл свою норму, словил “птицу перепил”… В общем, если случился с тобой внезапный нахрюк, и поутру посетил тебя Великий Бодун – признай смиренно ошибку свою, но не отчаивайся. Ибо со всяким может случиться, и кто ни разу не случался неожиданно пьян, пусть бросит в тебя пустою бутылкою. Никто не совершенен, и иные напитки зело коварны – так к чему же усугублять заслуженные физические страдания незаслуженными моральными?

И если же печень твоя не одолела потребленного, отомстив по утру тяжестью во членах и мутностью во главе твоей, не впадай отнюдь в депрессию, поскольку, если вдуматься, все есть химия, и не все опыты сей науки удачны. Коль скоро случилась уж такая неприятность, то зачти сей день за потерянный для производительного труда – поскольку толку от тебя все равно сейчас никакого, ни в хозяйстве, ни в производстве, ни в творчестве. Одна маета и делу убыток. Но и не пытайся провести сей день в постели, мучимый головными болями, поносом и раскаянием, ибо и худшие дни жизни можно употребить с пользою.

Преодолев себя, отринь мысли о тяжести бытия – ибо не бытие тяжко, но лишь организм отравлен. Воздень на себя одежды свои и выйди на улицу, неловко щурясь от солнечного лика, и вздрагивая трясущимися членами от громких резких звуков. Оглядись вокруг – видишь ли ты, как сер, уныл, и невзрачен этот мир? Как полон он злых людей, неприятных звуков, отвратительных запахов и пустой, ненужной суеты? Запомни сие, но не отчаивайся – ибо сие есть полезный опыт, смысл коего будет вскоре раскрыт.

Взяв ноги в руки в смысле отнюдь не буквальном, но в преодолении их нежелания двигаться, дойди нетвердым шагом до ближайшей разливухи. Пусть грязно, неказисто, и неприветливо сие заведение – не в этом суть. Закажи в нем у мрачной суровой женщины, стоящей за прилавком, не менее 50, но и не более 150 грамм коньяку, сообразно телосложению своему и питейному опыту. Пусть дешевого коньяку, — да иных и не бывает в таких местах. Закуской же можешь смело пренебречь – закуска лишь условность, слабая маскировка простых намерений. Крашеная расплывшаяся блондинка, лет слегка за средние, коя, по неизреченному закону бытия, всегда находится за прилавком душеспасительных заведений сих, воплотит лицом своим всю укоризну женского пола к пьющим мужчинам, заместив собой жену, мать, сестру и дочь разом, но, понуждаемая долгом, наплещет тебе запрошенное. Обманет слегка, немного не дольет – но не спорь, сие есть малая жертва жестоким богам Бодуна.

Быстро, единым большим глотком, опустоши неброский пластиковый сосуд, гиперболу нашей жизни, в коей под невзрачной тонкой полупрозрачной скорлупой плещется огненная влага неясного смысла. Опустошив же, зажмурься на несколько кратких мгновений, смежь вежды, задержи дыхание, всмотрись в себя – и лишь потом отверзни очи свои для созерцания мира. И, воистину, чудо будет явлено тебе – нальется красками, засияет и заискриться все вокруг. Где серость? Где унылость? Где печаль? Как приятен стал легкий щебет этих приятных людей вокруг, как мелодично звучат гудки повозок и отбойные молотки трудников дорожного полотна! Как разливается радостью природа! Как совершенен этот тварный мир!

Запомни, навсегда запомни сие состояние – ибо вскоре оно пройдет. Исчезнет, растворится как дым, впитается блескучей водой в серую тряпку бытия, оставив лишь смутные воспоминания о том, что и человеку иной раз бывает хорошо. Но память эту следует осмыслить и тщательно лелеять во глубине души своей – ибо она дает понятие, что нет вокруг ни плохого, ни хорошего, ни серого, ни яркого, ни грустного, ни веселого – есть лишь наш взгляд на мир. И сколь малоценен сей взгляд, коли ничтожная доза дешевого пойла может переменить его столь радикально!

Помни об этом опыте, когда случится тебе сказать “мир говно”, но равно и тогда, когда случится сказать тебе “мир прекрасен”. Помни, и не переоценивай себя – ибо все есть химия, и не все опыты этой науки удачны.