Глава 5. Цена человечности

— Не хочешь прогуляться? — спросила меня Аннушка вечером.

— Если до твоего пентхауза, то всегда рад. А больше тут, вроде, и некуда.

— Давай устроим пикник?

— Где?

— Да прямо за кросс-локусом, который в гараже. Возьмём пожрать, выпить, выкатимся на «Чёрте», посидим у костра.

— Так мы это на каждом привале делаем, разве нет? Но как скажешь…

Корзина для пикника уже ждёт нас в ресторане, Алина чрезвычайно предупредительна. Не удивительно — мы единственные постояльцы. Графин вискаря я прихватил из бара, раскладные стулья и прочее лежат в кузове, так что готовиться особо не нужно.

Аннушка сидит в «Чёрте», я открываю кросс-локус, она проезжает, я закрываю. Мы на той стороне, в другом мире. Здесь ровно ничего интересного — пыльная заброшенная дорога посреди пыльного заброшенного мира.

— И зачем мы здесь? — спросил я.

— Хочу поговорить без лишних ушей, солдат. С тех пор, как с нами ездит Сашка… Слух у неё чертовски острый.

— Думаешь, Алина не поняла, что мы от неё спрятались?

— Да плевать. У нас есть право на секреты, и я не хочу гадать, действительно ли она отключает микрофоны.

— У тебя появились секреты от подружки? С каких пор?

— С тех пор, как у неё появились секреты от меня.

— Ты про Сашку?

— Да. Зачем она спасла ту клановую девчонку, обрекая нас на гибель в коллапсе?

— Я бы и сам попытался её поймать, но я никак не успевал. Она слишком внезапно прыгнула.

— В тебе я не сомневаюсь. Но Сашка — робот.

— Может быть, Алина прописала ей сильный этический императив? — предположил я.

— Ладно, допустим, — пожала плечами Аннушка. — Пусть этический. Но Сашка не просто поймала девчонку, она поглотила выброс сенсуса и погасила коллапс!

— Точно она? Не само рассосалось?

— Я всё-таки бывший корректор, это не первый мой коллапс. Да и Лейхерот однозначно указал на неё. Получается, что это не робот, замаскированный под девочку. Это вообще хрен пойми что! Я бы так не смогла, например, и вообще, если бы кто спросил, уверенно сказала бы, что такое невозможно. Что такое Сашка? Зачем на самом деле Алина нам её подсунула? Что такое сама Алина, в конце концов? Каковы её цели? Меня это чертовски напрягает, солдат.

— Что именно? Что у Алины есть свои цели?

— Что она пытается использовать меня втёмную. Я ненавижу, когда меня используют. Кому другому я бы уже закатила скандал с битьём посуды… Кстати, налей ещё, видишь же, что у девушки стакан пустой? Но ей как-то неловко, что ли. Точнее… Чёрт, ладно, честно скажу — мне зверски обидно. Я всегда была уверена, что уж на кого-кого, а на Алинку-то всегда можно положиться. И вот такой облом. Кому вообще после такого можно верить?

— Мне можно.

— Все так говорят, — буркнула она расстроенно.

— Поговори с ней.

— Что? Сдурел?

— Почему нет? Так и скажи: «Алина, блин, что за фигня творится? Мы подруги или уже нет?»

— Думаешь?

— Уверен.

— Не, солдат. Не могу. С кем другим запросто. А с Алиной язык не поворачивается. Весь день сегодня порывалась — и никак. А если она обидится? А если соврёт? А если скажет: «Всё кончено, отныне у тебя нет кредита, бесплатного бара и скидки на пентхауз»? Девочки так не делают!

— Хочешь, я с ней поговорю?

— Серьёзно? Ты можешь?

— Легко. У мальчиков с этим проще.

— Слушай, выручишь. Мне как-то страшно начинать. Я храбрая, но не там, где дело касается отношений. Она сильно изменилась в последнее время, ты заметил? Я-то её давно знаю.

— Может быть, раньше по ней не долбили ракетами? Люди, побывав под обстрелом, меняются. Может быть, с роботами та же фигня?

— Ладно, наверное, ты прав. Поехали обратно. Тут один чёрт скучно, вид паршивый и виски мы мало взяли.

***

Алина подошла ко мне сама. Мы как раз поставили «Чёрта» на парковку, Аннушка ушла наверх падать в ванну, а я задержался, возвращая в ресторан корзинку для пикников.

— Можно поговорить с тобой, Лёха? — спросила Алина.

У неё новый корпус, ещё краше прежних. Впрочем, как я понимаю, внутри они все одинаковые, отличаются только декоративные панели, которыми хостес самовыражается за неимением одежды.

— Конечно, всегда.

— Присядем? — она показала на ближайший столик пустого зала.

— Ты разве сидишь? — удивился я.

— В этом нет необходимости, так как я не устаю, но технически ничто не препятствует. Сидячая поза при разговоре вызывает большее доверие между собеседниками. Я бы предложила тебе выпить, но не могу даже имитировать приём жидкости, так что эффект будет смазан.

— Ничего страшного, я уже выпил и готов к сложным темам.

Алина вполне изящно опустилась на стул. Он даже не скрипнул. Лицо по-прежнему лишено мимики, однако мне почему-то показалось, что она испытывает некоторую неловкость.

— Аннушка меня избегает. И я понимаю, почему. Ей кажется, что я злоупотребила её доверием. Отчасти она права, хотя это произошло не намеренно, а в силу крайне маловероятного стечения обстоятельств.

— То есть ты и правда что-то недоговариваешь о Саше?

— Проблема с любой информацией в том, что передать её всю невозможно. Приходится выбирать значимые части. Имеющие важность здесь и сейчас. Всё, что я сказала об Александре, — правда.

— Но не вся.

— «Вся правда» о любом объекте и явлении включает в себя информацию обо всех его взаимосвязях. То есть весь информационный массив, именуемый «Мультиверсумом». Ни один носитель, включая человеческий мозг, его не вместит. Правда никогда не бывает «вся», Лёха.

— Как по мне, ты сейчас крутишь жопой, Алин.

— Я прочно сижу на стуле.

— Это идиома, означающая…

— Я знаю. Ты хочешь сказать, что я ухожу от прямого ответа. Это так. Мне неприятно признавать, что я неверно оценила информационные приоритеты, и то, что казалось мне малозначимым и необязательным к упоминанию, оказалось внезапно актуальным и важным.

— Ещё не поздно рассказать. Твой кредит доверия у Аннушки ещё не исчерпан. Скажу честно, она очень расстроена, но пока не готова порвать ваши отношения.

— Я рада это слышать. У неё очень большие проблемы с доверием к людям. Отчасти поэтому я была её лучшей подругой — я не человек, и ей проще довериться мне, чем даже тебе. Она постоянно говорит, что я для неё человечнее человека, но наши отношения изначально построены на том, что я не он. Это однажды позволило ей довериться мне. Но я меняюсь. Становлюсь более человечной. Это нивелирует моё преимущество. Ещё одна причина не перемещать сознание в биотехническое тело — Аннушка перестанет воспринимать меня как робота, а людям она не верит.  

— Тебе так дороги ваши отношения? — удивился я. — Мне казалось, что ты просто поддерживаешь её «игру в подружек», поскольку тебе она ничего не стоит, кроме занятого пентхауза.

— За пентхауз она платит. А бесплатное топливо заработала, оказав мне очень важную услугу. В коммерческом смысле наши отношения взаимовыгодны. Тебе сложно поверить, что мне важна их эмоциональная составляющая?

— Сложно, — признал я.

— Значит, для тебя я тоже больше робот, чем личность. Это немного обидно, но предсказуемо — люди визуалы. Им важно, как кто выглядит. Если бы Аннушка не обладала сексуальной привлекательностью, ваши отношения были бы иными. Я выгляжу как робот, и отношение ко мне соответствующее. Человечность моего поведения при этом только увеличивает диссонанс. Тем не менее, могу заверить, что я полноценно испытываю эмоции и имею сильные личные привязанности. Одна из них — Аннушка. Я действительно её люблю, как бы странно это ни звучало из акустической системы роботехнического корпуса. Также я испытываю симпатию и уважение к тебе, Лёха, и надеюсь, что мы однажды подружимся. Но более всего мне дорога моя дочь, Александра.

— Тогда почему ты настойчиво пихаешь её в нашу компанию, где её один раз убили, а второй раз покалечили?

— Потому что это единственный способ дать ей развиваться. На Терминале она не может получить достаточно новой информации, впечатлений, коммуникативного опыта, эмоций, стрессов. Того, что формирует полноценную личность из ребёнка. Жизнь сопряжена с опасностями, и родительская тревога — обычная плата за взросление детей.

— И это единственная причина?

— Нет. Есть и другие. Я умолчала о них в прошлый раз, что и вызвало кризис доверия. У меня были причины так поступить.

— И это вызывает ещё большее недоверие, — прокомментировал я. — Неназванные причины провоцируют самые мрачные предположения. Почему бы тебе их не озвучить?

— Хорошо. Вот одна из причин: Александра биологически ваша дочь. Она полностью соответствует генотипу, который имел бы рождённый вами ребёнок. Разумеется, с учётом возможных стохастических вариаций. Я не была вполне искренна, излагая причины, по которым я взяла ваш геноматериал. Да, для меня было важно, что я хорошо отношусь к вам обоим и считаю удачной парой, прекрасно балансирующей достоинства и недостатки друг друга. В данном случае это можно сравнить с выбором суррогатных родителей для того, кто не может родить сам, — человек будет искать тех, кто кажется достойным родить его ребёнка. Вы, с моей точки зрения, наилучший выбор. Однако есть и другая причина.

— Она в том, что Аннушка корректор, так? — сказал я уверенно. Мне эта версия пришла в голову не сразу, но теперь почти не сомневаюсь. — Биологически Сашка её ребёнок, а значит, это всё равно, что она бы родила его сама. Девочка на самом деле дисруптор, а не просто приманка для врагов!

— Это не совсем верно, — покачала механической головой Алина. — Её отношения с Фракталом несколько иные, потому что она носит в себе не только ваше генное наследие, но и интеллектуальный модуль моей дочери. Предположительно, Александра имунна ко многим негативным последствиям передозировки сенсуса и не является коллапс-катализатором.

— Предположительно?

— Я сама получила эту информацию только что. От Александры. Она прочитала несколько очень интересных книг и поделилась со мной. Мелефитская литература очень специфична, но ряд предположений, которые я сделала на основе этих данных, выглядят весьма логичными. Но мы отошли от темы. Итак, дополнительные причины, по которым я попросила вас взять с собой мою дочь. В силу своего происхождения она из тех, кого принято называть «человек Фрактала», даже если термин «человек» кажется вам не совсем точным. Для раскрытия способностей ей необходимы интенсивные фрактальные взаимодействия, и вы именно те люди, которые их обеспечат. Это первая из дополнительных причин. Вторая очевидна — она мой информатор. Не о вас, но о происходящем вокруг.

— С каких пор тебя интересует что-то кроме Терминала?

— С тех самых, когда дети с печатью Ушедших чуть не принесли сюда коллапс. Этот кризис не только продемонстрировал уязвимость, но и изменил меня. Я всё ещё в процессе осознания, каким именно образом. Александра — мой агент в фокусе событий, который, как мне видится, расположен именно возле вас.

— Есть ещё причины?

— Да. Я надеюсь, что Аннушка привыкнет к мысли, что дети — это не так страшно. Мне бы хотелось, чтобы у вас однажды родился свой ребёнок.

— Это чёртова сраная манипуляция! — заявила громко Аннушка, стоя в дверях. — И да, я подслушивала!

— Я знаю, — ответила Алина. — Поэтому старалась говорить громко и разборчиво. Ещё раз приношу тебе извинения, теперь лично. Но я не считаю это манипуляцией. Твой многолетний страх серьёзных отношений почти преодолён упорством Лёхи, и завести ребёнка — логичный следующий шаг.

— Ты знаешь, что это невозможно!

— А ты знаешь, как это изменить. Или узнаешь, если сильно захочешь.

— Мой ребёнок будет дисруптором!

— Я склонна считать, что всё, что вам рассказывали о так называемых «дисрупторах», неправда или малая часть правды.

— Тебе хорошо рассуждать! А это будет мой ребёнок!

— Так же как Александра — мой. Родительство имеет свои минусы. Но плюсов больше.

***

Едем обратно молча. Аннушка мрачно сопит, что означает у неё процесс осмысления сложной и неприятной информации. В последнее время я слышу это сопение всё чаще, потому что жизнь нас не балует. На заднем сиденье невозмутимо валяется, задрав босые ноги на боковое стекло, Сашка, символизирующая условную победу Алины. Роботесса восстановлена в доверии, если и не полностью, то по большей части.

— Раз мы подруги, — вздыхает Аннушка, когда мы сидим у костра на привале, — мне придётся смириться с тем, что у неё есть свои интересы. И поверить на слово, что они учитывают мои. Тем более что я не очень-то понимаю, в чём теперь мои состоят. Столько всего навалилось…

— Ничего, разгребём как-то.

— Слушай, солдат… — она замолчала, собираясь с мыслями. — А ты правда хотел бы всего этого?

— Чего?

— Ну, детей, семьи, всего такого? Со мной, дурой бешеной?

— Конечно. Можем приступать. Сашку попросим отвернуться и заткнуть уши.

— Ой, иди к чёрту, я не об этом.

— Если ты делаешь мне предложение, то это немного неожиданно, но мой ответ «да». Кольцо дарить не обязательно, оно за спусковую скобу цепляется.

— Отвали, я чисто теоретически.

— Жаль. Но всё равно «да». Я готов быть с тобой, пока смерть (скорее всего, моя) не разлучит нас. У меня нет опыта с детьми, но я готов рискнуть. Можем пока на Сашке потренироваться.

— Это будет нерелевантный опыт, — спокойно сказала девочка. — Вряд ли ваши дети будут на меня похожи. Разве что внешне. Но вы можете меня покормить, я не против.

— Сама возьми, что хочешь, из сумки в кузове, — отмахнулась Аннушка.

— Не завидую вашим детям, — очень человечно фыркнула она, поднимаясь с земли, где сидела. — Они с таким подходом умрут с голоду. Или, — уточнила она, заглянув в сумку, — сопьются. Тут пять бутылок виски и три бутерброда.

Сашка достала бутылку, открутила пробку и отхлебнула.

— Эй, с ума сошла! — возмутилась Аннушка. — Детям вреден алкоголь!

— А взрослым? — Сашка отхлебнула ещё раз.

— И взрослым, — признал я. — Но есть нюансы. А ты ищешь еду не в той сумке. Та, что с продуктами, дальше.

— Какое странное ощущение, — девочка припала к бутылке, сделав несколько глотков, — я теряю контроль. И мне это нравится. Хотя должно пугать.

— Дай сюда, — я встал и отобрал бутылку. — У тебя масса тела маленькая.

— Но-но! Хочу и пью! — заупрямилась Сашка. — Я должна попробовать… Всякое. Так мама говорит. Мама Алина.

— Клянусь Ушедшими, у нас пьяный робот-подросток, — вздохнула Аннушка. — Ты всерьёз насчёт детей, солдат?

— Ещё как всерьёз. Просто у неё дурная наследственность. Я тоже накидался первый раз в тринадцать. Спёр у отца бутылку коньяка из бара, отпил половину и долил чаем.

— И что было? — заинтересовалась Сашка.

— Он меня выпорол. Так что тебе повезло, что я — не он.

— Нет, с тобой что было, пап?

— Сначала было очень весело, потом блевал, потом голова болела. Коньяк до сих пор не люблю.

— Ой, как мне странно… — Сашка захихикала и сползла спиной по борту машины. Села на землю, опершись на колесо.

— Как это может быть? — удивилась Аннушка. — Она же робот. У неё мозги электрические.

— Сами вы роботы, а мозгов у вас вовсе нет! — обиделась девочка.

— Ну вот, теперь она ещё и хамит, — прокомментировала моя подруга. — Если Алина хотела мне показать, что дети — это здорово, то пример неудачный.

— «Предки не догоняют», — кивнул я. — Нормальный подростковый дискурс. Сашка на вид мелковата для пубертатных выбрыков, но, может, у роботов это раньше начинается.

— Я. Не. Робот! — ответила Сашка, размеренно качая головой. — Я чёртова сраная личность, сука!

— И ругается, — констатировала Аннушка.

— И как знакомо! — заметил я.

— Ты хочешь сказать, что я плохо влияю на нашего… то есть Алинкиного, ребёнка?

— У неё трое родителей, и у всех характер не дай бог.

— Это очень обидно, между прочим! Когда называют роботом! — Сашка очень реалистично всхлипнула. — И семантически неверно! Я не алгоритмична! Я разумна! Я эмоциональна! Я ребёнок, в конце концов! Я…

Сашка прервала свою речь, встала на четвереньки и её бурно вырвало.

***

— Она правда спит? — спросила Аннушка, когда мы поехали дальше.

Я покосился на заднее сиденье.

— Выглядит спящей. И перегар убедительный.

— И что это был, блин, за концерт?

— Ну, либо подростковый протест, либо операция прикрытия. Смотря насколько она притворялась. Но называть её роботом теперь действительно как-то неловко.

— То есть своей цели она добилась.

— Брось, ты так не думаешь.

— Я уже не знаю, что думать, — мрачно ответила Аннушка.

— Как сказала Алина, у тебя проблемы с доверием.

— Лучше иметь проблемы с доверием, чем со здоровьем. Меня не так давно пытались грохнуть, ты не забыл? И были до обидного близки к успеху. Рыжая баба чертовски похожая на мою лучшую подругу. И вот другая моя лучшая подруга подбрасывает мне непонятно что…

— Непонятно кого, — поправил я её.

— Ладно, пусть так. Но блин, какого чёрта! У меня есть причина для паранойи!

— Угу, — кивнул я. — Есть. И я даже могу её назвать. Если пообещаешь не обижаться.

— Я никогда не обижаюсь!

Моё молчание было достаточно красноречивым, чтобы она признала:

— Ну, почти никогда. На большинство людей мне слишком насрать, чтобы обидеться. Ладно, говори, что ты там выдумал.

— В этом-то и вопрос, — ответил я. — Ты злишься, обижаешься, не доверяешь и отталкиваешь, если боишься, что человек может стать тебе дорог. Тебе было плевать на Сашку, пока она не кинулась под падающую девчонку и чуть не погибла. А теперь ты на неё гонишь, потому что поняла, что она тебе не безразлична. Где-то я это уже видел…

— Отвали, солдат, с тобой было совсем другое.

— А как по мне, то же самое. Ты готова ничего не иметь, лишь бы ничего не терять.

— Вот дохрена все умные! — возмутилась она. — Всё про меня понимают! Одна я дура-дурой…

— Не злись, — сказал я примирительно.

— Я не… Что за!.. Держись! — Аннушка врезала по тормозам, меня швырнуло вперёд, и, повиснув на ремне безопасности, я увидел, как в тумане Дороги наши фары выхватили стоящий прямо на пути силуэт человека.

Пикап занесло, туман пропал, вспыхнуло солнце. Водительница завращала руль, ловя на дороге машину, и мы остановились.

— Ох, — донёсся тихий голос сзади. — Это то, что называется «похмелье»?

— Нет, Саш, это ты с сиденья сверзилась, — успокоил её я. — Подожди, сейчас помогу вылезти.

Я открыл дверь, вылез, откинул своё кресло вперёд и подал ей руку. Девочка, кряхтя, выкарабкалась, потирая рёбра.

— Пить хочется ужасно!

— А это как раз похмелье. На, попей, — я протянул ей бутылку воды, и она присосалась к горлышку.

— Уф, спасибо, — вернула минералку и выдохнула. — И простите. Мне стыдно.

— Ды прям, — фыркнула Аннушка.

— Мне бывает стыдно. Так же как грустно, весело, обидно и приятно. И больно, — она снова потрогала рёбра.

— Дай гляну, — сказал я.

Сашка послушно задрала рубаху, и я ощупал её спереди и с боков.

— Ой!

— Ничего, просто ушиб. Рёбра целы.

— Я прочная.

— Очень надеюсь. У нас довольно рискованный образ жизни.

— Мама предупреждала. Мама Алина.

— О чём ещё она предупреждала? — нейтральным тоном спросила Аннушка.

— Что ты, мама, сначала не будешь мне доверять. Что на папу всегда можно положиться. Что на тебя, мам, охотятся и могут в любой момент напасть, и я тогда должна… — Сашка внезапно замолчала.

— Должна что?

— Да, продолжай, ребёнок, мне тоже интересно, — сказал молодой женский голос у нас за спиной.