Глава 8. Вечер при свечах

Пить пришлось много. Узнав, что с нами дочь, Гудада немедленно возжелал её увидеть и послал какого-то цыганёнка за Сашкой. Тот вернулся полбутылки спустя и сказал, что девочка ему не поверила. Высмеяла и сказала, что будет охранять машину, как папа велел.

— Всё-таки это дад, отец твоей чая́лэ? — смеялся баро. — А говорила, что не муж!

— Не муж, — хмурится Аннушка, — так вышло.

Водка ей не нравится, но она стоически пьёт наравне со всеми.

Гудада самокритично признает, что машина требует охраны, и даже его личные гости не вполне гарантированы от мелких заимствований имущества. И его осеняет гениальная мысль: раз Сашка не идёт к нам, то мы идём к Сашке!

В результате организуется целая процессия из молодых и совсем юных цыган обоего пола, которые, весело гомоня и приплясывая, тащат на парковку мебель, бутылки и закуски. Бутылку спустя там уже стоит шатёр, наяривает импровизированный оркестрик, а вокруг пляшет человек примерно сто. Или у меня двоится в глазах. Я держусь только за счёт остатков вторичного ихора, которым щедро наделила меня Донка, ну, и за счёт привычки к водке. Саша, скромно приняв от баро порцию восхвалений её красоты и сходства с матерью, выпила с нами стакан сока, что-то поела и ушла в машину читать книжку.

— Какая хорошая девочка! — умилился баро. — Эй, ты не хочешь стать цыганкой?

— Нет, спасибо, — отказалась Сашка. — Я не умею гадать и воровать, а ещё мне не идут серьги.

Гудада ржал так, что чуть не упал со стула, и предложил выпить за детей, которых лично у него… Цыгану пришлось созывать женщин, чтобы уточнить цифру, и он её назвал с точностью плюс-минус три, но я сразу же забыл результат подсчетов, потому что был уже слишком пьян.

Дашу мы в какой-то момент потеряли, она уснула лицом в стол, я отнёс её и положил в кузов на спальник. Закончилась вся эта эпопея пьяным вождением, потому что Аннушка категорически отказалась ночевать у цыган.

— Не ссы солдат, не впервой, — заявила она, с трудом взгромоздившись за руль.

«Чёрт» взревел мотором, рванул в поля и почти сразу нырнул в туман Дороги, от чего я испытал большое облегчение, потому что тут хотя бы задавить некого. Вынырнули на пустынном ночном побережье неизвестного моря неизвестного мира, бросили на песок спальники и уснули, как убитые. Сашка осталась читать при свете фонарика.

***

— Клянусь Ушедшими, какая же дрянь эта водка! — стонет с утра Даша. — В ту сторону не ходите, я заблевала там весь берег, а жрать мою блевотину вылезли какие-то крайне мерзкие твари. Судя по их виду, купаться тут тоже не стоит.

— Плевать! — полураздетая Аннушка сидит на траве и решительно смотрит в сторону моря. — Я сама сейчас достаточно мерзкая тварь, так что никто не встанет между мной и купанием.

— Я тоже хочу купаться, — заявила Сашка. — Но сначала посмотрю, не съедят ли вас.

— Водка как водка, — оценил своё состояние я, — просто её было слишком много.

— У цыган всегда так, — Аннушка решительно направилась к воде, на ходу сбрасывая бельё, — ни в чём меры не знают. Приходится соответствовать, иначе обида.

Никакие мерзкие твари её не съели, так что вслед за ней осторожно зашла Сашка.

— Вода тёплая, — сказала она Даше. — Иди купаться.

— Мне плохо! — ответила та. — Я думала, что вообще не могу так нажраться! Но нажралась! А теперь меня тошнит!

— Искупайся, станет легче.

— Обещаешь?

— Клянусь!

— Ладно, — Даша разделась и осторожно подошла к воде. — Там точно нет никого мерзкого?

— Хуже нас? — засмеялась Сашка.

— Резонное уточнение, — вздохнула девушка и неохотно вошла в воду.

Пока все купались, пока я варил кофе, день уже в разгаре. Пора ехать дальше, но нам лень.

— Давайте ещё тут побудем? — просит Сашка. — Погода хорошая, вода отличная, а я ник… то есть давно не купалась.

— Я тоже, — мрачно сказала Даша. — Давно. Мамка меня чуть не утопила в море, когда мне было примерно пять. Но плавать я научилась, что да, то да. С тех пор в первый раз. Оказывается, это даже приятно, если не надо догонять уплывающую от тебя лодку, и никто не отпихивает тебя от неё веслом.

— Можем и остаться, — пожала плечами Аннушка. — Большой спешки нет. Пообедаем, опять искупаемся, можем даже переночевать.

— Ночные купания! — обрадовалась Сашка. — Страшные истории на ночь!

— Да ну тебя, — отмахнулась Даша, — я в прошлый раз еле уснула.

— Там что-то вроде кемпинга, или мне кажется? — спросил я, вглядываясь в линию берега. — Может, доедем и там расположимся? Всё не на виду торчать.

— Да, — согласилась Аннушка, — что-то давно нас никто не убивал. Начинаю беспокоиться. Да и вообще, кто знает, что в этом срезе выжило…

— Спать пьяными на берегу вам это не помешало, — укоризненно отметила Сашка.

— То пьяными, — отмахнулся я. — Да и обошлось же.

— Ничего, я не спала, книжка интересная. Заодно и присматривала за вами. Тут, кстати, очень красивая луна, огромная такая! Никогда раньше такой большой не видела.

— Дай книжку заценить, — попросила Даша.

Взвесив в руке томик с пластиковыми страницами, она раскрыла его наугад, посмотрела, пролистала, закрыла, вернула.

— Это же мелефитский метароман. Неужели тебе нравится?

— Да, — уверенно кивнула Саша, — очень интересно. А тебе нет?

— Ну… Мамка меня заставила выучить язык и потом лупила книгой по башке, пока я не освоила их долбанутый метод чтения. Как по мне, их надо было всех убить из жалости, потому что жить с такими вывернутыми мозгами должно быть мучительно больно. Может быть, так и случилось, потому что живого мелефита никто никогда не видел. Не думала, что кто-то читает такое добровольно.

— А мне они нравятся гораздо больше, чем обычные книги, — Сашка аккуратно засунула томик в рюкзак. — Столько смыслов! Столько слоёв! Столько уровней! Меня просто завораживает эта фрактальность. Жаль, успела утащить всего три штуки. Хочется ещё и ещё.

— У меня дома приличная библиотека, — призналась Аннушка. — Но я не испытываю удовольствия от мелефитского чтива, потому что мозги набекрень съезжают. Читаю как справочники, если надо что-то уточнить, а спросить не у кого. Про всякую древнюю фигню это часто единственный источник. Чёрт их разберёт, почему они не могли написать то же самое нормально?

— Потому что это сразу стало бы неправдой. Это как карты, когда разрез шара на плоскость.

— Проекция Меркатора? — блеснул эрудицией я.

Мне неловко, что все со знанием дела обсуждают область, где я вообще полный нуль. Для меня Сашкина книга просто листы со странными закорючками и расплывчатыми картинками.

— Не знаю этого слова, — ответила Сашка, — но если глобус спроецировать на лист, то получится очень наглядная и понятная, но совершенно неправильная картинка с искажёнными пропорциями. А мелефитская фрактальная литература описывает Мультиверсум максимально точно, но её, как глобус, надо крутить перед глазами.

— Пока не затошнит, — добавила Даша. — У меня лично сразу начинается морская болезнь. И голова чешется там, где мамка набила шишки. Не знаю, как насчёт точности, но твёрдые они — весь трындец.

***

Домики на берегу не то рыбацкие, не то туристические, заброшены давно, но окна местами целы, а внутри относительно чисто. Есть деревянные кровати, столы, стулья, а больше нам ничего и не надо. До вечера купались, валялись на пляже, ели, просто отдыхали. Аннушка помыла машину, девчонки плескались в воде, а я думал, что это картинка из моих фантазий. Примерно таким я представлял себе семейное счастье, когда сдуру женился. «Приезжаем мы такие с женой и детьми на курорт…» Не сбылось, но до сих пор при виде играющих в прибое детей что-то тоскливо ёкает, хотя Даша уже не ребёнок, а Сашка не ребёнок вообще. Зато у меня есть Аннушка. Или почти есть. Мы пока вместе. Это уже много.

Вечером, когда ветер с моря начал свежеть, перебрались в помещение. Сашка нашла в кладовке коробку разнокалиберных свечей, расставила их по столу и зажгла, сказав, что так уютнее. И действительно, сидеть при свечах, когда за тонкими дощатыми стенами посвистывает ветер, а внутри пахнет морем и парафином, оказалось очень приятно. На топчаны накидали спальники, расселись, расслабились. Пить после вчерашнего не хотелось совсем.

— Давайте рассказывать истории! — потребовала Сашенция.

— Не, ну его нафиг, — отмахнулась Даша. — У тебя фантазия безумная. Я не потяну такое же выдумать.

— Я тоже выдумщик так себе, — признался я.

— Не обязательно выдумывать. Можно рассказать историю из жизни. Или сказку. Или страшилку. Но лучше всего что-то про себя.

— Про себя рассказывать — подставляться, — засомневалась Даша. — Узнают твои слабости, и…

— Тогда не о себе. Расскажите о самом странном месте, мире или срезе, который вы видели! Ну, давайте! Такой классный вечер! Будет здорово!

— Ладно, — сдалась Даша. — Давайте травить байки.

— Конечно, конечно! — обрадовалась Сашка. — Кто говорит, держит в руках свечу. Такие правила!

Даша взяла в руки свечу, села поудобнее и задумалась.

— Знаете, — сказала она неуверенно, — вот вроде столько всего жизни было, а так и не знаю, что рассказать. В общем, хотите верьте, хотите нет, но были мы как-то с мамкой в срезе, где местные безобиднее белых мышей. Такие зайчики-кролички, что даже матом друг друга не обложат, не то чтобы в морду дать. А ежели у кого прорвётся в сердцах, то его сразу пакуют и увозят башку лечить, потому что, мол, нормальный человек никогда другого не обидит, а раз обидел, то в голове что-то сломалось. И лечат, значит. По местному телевидению всё время показывают: вот очередной счастливый гражданин вернулся к нормальной жизни и теперь даже мух не бьёт, а уговаривает.

Надо сказать, мамка меня как раз перед этим выходом отлупила так, что пришлось регенератор альтерионский тратить, иначе я встать не могла, не говоря уже об сесть. За реген мне ещё отдельно влетело, потому что он дорогой, как чёрт знает что. Не то чтобы она меня отходила ремнём совсем без повода, нет, поводов у неё каждый раз находилось дофига, но тогда как-то очень обидно стало. Боли я не очень боюсь, с детства вся жопа шрам на шраме, но унизить она умеет при этом как никто. Короче, таскаемся мы по этому срезу, у мамки на него заказ, дел дофига, а я всё время думаю себе такая, как бы здорово мамку тут полечить! Чтобы она, значит, не так сильно меня била. Но так и не придумала. Взбесить её, конечно, всегда было куда проще, чем не взбесить, но она же хитрая. На людях даже подзатыльник никогда не отвесит: «Дашенька-Дашенька, что же ты, дорогая, ми-ми-ми, сю-сю-сю». А потом, когда никто не видит, всю шкуру с жопы ремнём сдерёт… Но я же не про неё, а про срез, да. В общем, у них ни армии, ни полиции, а только психическая медицина. Не знаю, как она справляется — может, в попу целует, а может, током бьёт, — но безопасность там была абсолютная. Что такое «оружие», вообще не знали, и слова такого не было. И всякого спорта мордобойного, ни бокса, ни чтобы ногами по морде, ни-ни. Даже футбола. Только бегалки-догонялки, прыгалки-скакалки и прочее кто выше-быстрее, да и то без большого энтузиазма. Мне сначала дико понравилось, вот бы, думаю, пожить в таком, а то вечно то по морде, то по шее, то по жопе. Но потом пригляделась — и раздумала. Скучно там неимоверно. Все только работают, учатся и детишек делают, а развлечений полный ноль. Кино такое унылое, что зубы чешутся, я даже книги пробовала со скуки читать — но там ровно та же фигня. А им ничего, довольные ходят, улыбаются, здороваются, вежливые до омерзения. Мы там всего-то месяц проторчали, а я уже выть с тоски была готова. Вот такое странное место.

— И где это? — спросила Аннушка. — Никогда о таком не слышала.

— Да нигде уже, — махнула рукой Даша. — Мамка там нашла, что искала, потом меня бросила и умотала к Мелехриму типа совещаться. Я прям недели две не знала куда себя деть. А потом она вернулась, и мы там всё расхреначили к чертям.

— Расхреначили? — спросил я. — Целый срез?

— Ой, тоже мне проблема. Местные порталами развлекались, куда-то не туда сунулись, ну и, чтобы ручки им шаловливые укоротить, мы взорвали маяк Ушедших, от которого всё хозяйство питалось.

— Взорвали? — удивилась Аннушка. — Это же невозможно. Они неуничтожимы.

— А вот поди ж ты. Правда, заслуга не моя, это всё мамка. Я охрану только стазиснула. А она кристаллы синие вытащила, вставила вместо них алые и врубила маяк на передачу. После чего двери все закрыла и заблокировала. Красиво было — жуть! Мы издали полюбовались: алый луч в небо, оно наливается багровым, как будто кровью плеснули, потом земля начинает дрожать, потом трястись, а потом ка-а-ак шарахнет! Дало так, что весь мир содрогнулся, пришлось свалить, пока ударная волна до нас не дошла. В общем, думаю, нет больше того среза, обычный постколлапсник пустой. Всё-таки мамка моя хоть и сволочь, но скучно с ней никогда не было. Умеет красиво зажечь. Да ты и сама знаешь, она же твой срез когда-то заколлапсила.

— Да, — ответила Аннушка очень сухим тоном, — знаю. И много коллапсов ты вызвала?

— Да, — равнодушно ответила Даша. — Не знаю точно, я начала раньше, чем научилась считать. Мамка меня натаскивала, сколько себя помню, и годам к десяти мне это стало как жопу почесать. Если я быстро справлялась, то получала конфетку.

— Конфетку?

— Или пироженку. Или возможность поспать на мягком в тепле. Или посмотреть мультфильм.

— И как быстро ты можешь создать коллапс?

— Что ты привязалась? — нахмурилась Даша. — От среза зависит. Чем больше сенсуса, тем легче. Неделю, месяц, день — как повезёт. Иногда ситуация настолько на грани, что мне достаточно выйти из Изнанки, сказать: «Ну, понеслась!» — и оно несётся.

— И тебе не было… ну, не знаю… не по себе? — спросила Сашка. — Ведь в коллапсе гибнут люди.

— Нет, — спокойно отмахнулась Даша, — ничуть. Мне мамка всё объяснила. Они просто планктон. Мелкая никчёмная хрень, которая собирает в себя питательные вещества из воды, чтобы однажды их всосал в себя синий кит.

— А кит — это ты? — поинтересовался я.

— Нет, я китобой. Иногда, нечасто, мамка разрешала мне убить фокус. Ради этих моментов я и жила, за них прощала мамке всё. Коллапс — это само по себе вкусно, но сожрать сенсус из полусозревшего фокуса… Даже не с чем сравнить.

— Ты сенсус-зависимая, как Калеб, — неожиданно сказала Аннушка. — Я права?

— Да, меня мамка им чуть ли не вместо сиськи вскармливала. То есть, на самом деле, я не знаю, кормила ли она меня грудью, но сенсус давала с детства. Если ей что-то не нравилось, сажала на голодный паёк, и это было хуже ремня. Если у меня начнётся ломка, вы сами увидите.

— Да вы не ссыте, у меня есть, — Даша порылась в сумочке и достала красновато-бурый шарик размером с теннисный мяч. — Я покупаю у Мафсалы.

— А почему он красный? — заинтересовалась Аннушка. — Никогда не видела такого. Цвет что-то значит?

— Ага, — кивнула девушка, — они очень разные. Реально помогает, хотя дико дорогой. Стараюсь не перебирать.

— Не знаешь, почему разные?

— Я спрашивала, Мафсала сказал, что для этого сенсус собирают в разные моменты. Грубо говоря, когда люди умирают на войне, выделяется один сенсус, когда от эпидемии — другой, от голода и холода — третий… Есть компания, которая специализируется на составлении изысканных букетов, сочетая разные цвета в композиции удивительной красоты и вкуса. Это как с вином, на каждый сорт есть свои ценители.

— Но это же дорого, разве нет?

— Один из самых дорогих товаров в Мультиверсуме, — вздохнула Даша. — Не спрашивайте, чем я плачу, ладно?

— Как скажешь, — пожала плечами Аннушка. — Но я догадываюсь.

— Вот и держи свои догадки при себе. И вообще, мы собирались истории рассказывать или меня допрашивать? Кто там следующий?

— Да хоть бы и я, — сказала Аннушка. — Я курьер, изрядно помоталась, видела много странных мест… Чёрт, нестранных я, наверное, видела меньше. Расскажу вам про одно местечко. Раньше его хорошо знали караванщики, но теперь вспомнят разве что такие ветераны, как Донка, а их почти не осталось. В общем, это мост. Огромное сооружение длиной в полтора десятка километров, которое никуда не ведёт.

— Это как? — удивился я.

— Когда-то он пересекал большой пролив между материками, соединяя две части огромного мегаполиса. Под ним проходили суда океанского класса, поэтому полотно подняли очень высоко, сотня метров над уровнем моря. Когда начался коллапс, обе части города решили, что на другой стороне безопаснее, прыгнули в машины и рванули навстречу друг другу. Мост встал в мёртвой пробке, и, когда внизу разлился ядовитый туман, он оказался единственным сооружением, которое над ним возвышалось. Город с обеих сторон затопило полностью, там все погибли, а застрявшие в пробке выжили, над проливом уровень был ниже. Спуститься с моста уцелевшие не могли, некуда, остались жить там. Первое время питались тем, что захватили с собой при бегстве, потом некоторые погибли в борьбе за остаток ресурсов. Говорят, были случаи людоедства… Но как-то приспособились. Из машин сделали жилища и инструменты, научились ловить рыбу в проливе, ставить ловушки на птиц в вантах моста, собирать дождевую воду и росу. А потом оказалось, что по мосту проходит удобная караванная дорога. Они сначала просили подаяние и предлагали немудрёные услуги, типа мытья машин и проституции за еду, а потом осмелели, поставили шлагбаум и стали брать оплату за проезд. Немного, любыми товарами, едой и водой. Топология была в их пользу — объезжать оказалось далеко и неудобно, оплата не напрягала, людей жалели, так что платили и даже делились излишками просто так. Караванщики тогда были не то, что сейчас, зарабатывали гораздо больше, могли себе позволить. Помогать на Дороге считалось за правило, а не исключение, а мост был как бы частью Дороги. Постепенно там образовалось даже что-то вроде рынка, потому что место бойкое.

Местные приспособились нырять в свой туман, который со временем перестал убивать мгновенно, добывая в погибшем городе всякие штуки на продажу. Ныряльщиков выбирали жребием, сажали в закрытую машину и скатывали на тросе с моста, там они выскакивали, хватали и ближайшем магазине что ближе к выходу, прыгали обратно, их тащили всем мостом наверх. Всё это время они старались не дышать, но через кожу яд тоже действовал, так что жили они недолго, и община их очень уважала. У них даже «Памятник ныряльщику» стоял, из кузовного железа сделанный. Не скажу, что красивый, но оригинальный как минимум. А уж какой вид был с моста лунной ночью! Иногда люди приезжали туда просто посидеть на обзорной площадке, встретить рассвет, но изюминкой стала популярность моста у суицидников. Прыгнуть вниз, где сквозь слой красивого, но ядовитого тумана просвечивала синяя вода пролива, стало модной темой для тех, кто хотел закончить жизнь досрочно, но красиво. Быстро нашлись те, кто сделал из этого комплексную услугу — суицид-вояж. На комфортабельном микроавтобусе с кондиционером и баром, под заказанную музыку доставляли клиента к указанному часу: кто-то хотел убиться на рассвете, кто-то на закате, кто-то в полночь при полной луне…

Можно было захватить друзей, чтобы они тебя поддержали до и оплакали после, или нанять плакальщиков, если друзей нет и хочешь убиться от одиночества. Видеосъёмка оплачивается отдельно. Романтично, красиво, стильно и модно. Некоторые раз по пять приезжали.

— В смысле? — поразился я. — Пять раз самоубились?

— Тех, кто в последний момент передумал, доставляли домой бесплатно, по пути поздравляя со вторым рождением. Довольный клиент — постоянный клиент!

— Класс, — восхитилась Даша. — Шикарный бизнес. А подарочные карты есть? Я бы мамке послала…

— Когда торговля по Дороге начала дохнуть, тот маршрут отвалился одним из первых. По мосту перестали ходить караваны, аборигенам снова пришлось перейти на птиц и рыбу, но они уже разбаловались и не захотели. Многие ушли с караванщиками, надеясь пристроиться в других срезах, а последние оставшиеся взялись за руки и спрыгнули с моста. Воспользовались, так сказать, собственным сервисом.

— Какая-то невесёлая в итоге вышла история, — сказала Сашка расстроенно.

— Уж какая есть, — пожала плечами Аннушка. — Твоя очередь, солдат.