Глава 7. Обувная лавка

— Если честно, из аттракционов остались колесо обозрение и одна карусель, — рассказывает Даша Сашке. — Каруселька скучная, крутится еле-еле и скрипит, аж зубы вибрируют. Но колесо прям огонь! Пошли кататься!

Они идут впереди нас. Девушка оживлённо жестикулирует, с гордостью показывая свои выморочные владения. Если не приглядываться — и впрямь подружки, одна постарше, вторая помладше. Или даже сёстры. Хотя нет, не похожи. Сашка миленькая и производит ошибочное впечатление девочки-припевочки, а Даша вся как сломанный нож — что-то кривое, угловатое, бесполезное, но тем более опасное.

— Сколько Даше лет, как ты думаешь? — спросил я Аннушку.

— Да чёрт её знает, — ответила та задумчиво. — Выглядит на восемнадцать примерно. Но может быть и младше. Не похоже, что Грета стремилась продлить её детство. Кроме того, разные временные векторы…

— Ты думаешь, она правда уничтожила этот срез?

— Могла, — соглашается Аннушка. — Дарья природный дисруптор в силу происхождения, а Грета натаскивала, создавая оружие.

— И здорово снесла ей крышу.

— Да, девка совершенно безумная. Но знаешь, что? Я в её возрасте была сиротой, курьером-разведчиком рейдерского клана и фокусом коллапса. С головой у меня тогда было ничуть не лучше.

— Уже не хочешь её убить?

— Это было бы гуманно, правильно и предусмотрительно. Сплошные плюсы, ни одного минуса. Очень рациональное решение, которое избавило бы нас от множества проблем в будущем…

— В общем, тебе её жалко, — подытожил я.

— Ещё скажи, что тебе нет, солдат.

— «Жалко» неподходящее слово. Я не чувствую от неё опасности, вот в чём дело. Она может втравить нас в неприятности, факт, но я не сторонник профилактических ликвидаций. Этак патронов не напасёшься.

Парк, как ни странно, не вполне заброшен. Одна карусель даже работает. На ней задумчиво катается седой морщинистый старик с пустым лицом. Конструкция крутится с душераздирающим скрипом и скрежетом, но ему всё равно, сидит, глядит в пространство.

— Вот, он постоянно на ней, — объясняет Сашке Даша. — Прёт его от вращения, дебила. Эй! Эй ты, старый дурак! Оторви свою жопу и запусти моё колесо! Я кому сказала! Бегом!

Седой дед проехал ещё круг не реагируя, но потом встал, неторопливо подошёл к краю медленно вращающейся платформы и перешагнул на неподвижную площадку. Спустился по короткой лестнице и зашагал в сторону обзорного колеса.

— Пошли, — затормошила Даша Сашку, — вид оттуда отвал башки!

— Подожди, — ответила та, — мне надо сперва пописать.

— Ты что! Половина удовольствия в том, чтобы сделать это сверху!

— Уверена?

— Как ни в чём другом! Попробуй хоть раз! Где ещё можно обоссать за один раз целый парк?

— Тебе не кажется, что она нашу Сашку дурному научит? — забеспокоилась Аннушка.

— Сашка сама кого хочешь научит чему угодно, — пожал плечами я. — Но нам лучше отойти подальше и встать с наветренной стороны.

Дед дотопал до будки управления, кряхтя засунулся внутрь, чем-то пошурудил. Завыл натужно электромотор, заскрипел привод, заныли изношенные подшипники, запахло нагретой изоляцией и озоном. Колесо тяжело стронулось и медленно завращалось.

— У тебя ещё печенье есть? — спросила Даша.

— Есть, две пачки, — ответила Сашка. — В рюкзаке.

— А у меня бутылка вина и настолка.

— Я пробовала алкоголь, мне не понравилось.

— Глупости! Мне тоже вино не нравится, кислятина, но башка от него прикольно дуреет. Впрочем, не хочешь не пей, я взяла ещё бутылку лимонада. Он сладкий. Настолки любишь?

— Что это?

— Игра. Ну, такая, с кубиками, фигурками, картами…

— Я умею играть в шахматы.

— А я их терпеть не могу. Меня мамка заставляла, говорила, полезно, а я ненавижу всё полезное. Настолки совсем другое дело. Полезли, я тебе покажу. Наконец-то смогу сыграть не сама с собой! Только надо чем-то карты придавливать, а то ветер…

Они забежали на посадочную платформу и, дождавшись кабинку, запрыгнули внутрь. Колесо медленно повлекло их наверх.

— Одна робот с электронным мозгом, вторая безумная машина дисрупции, — констатировала Аннушка. — А так, посмотришь: детский, мать его, сад.

— Пошли, пока им не захотелось писать, — фыркнул я. — Пусть катаются.

***

Вечером Сашка спросила:

— Можно я пойду к Даше ночевать?

— Зачем? — удивился я.

— Будем сидеть в пижамах при свечах, пить сок, грызть печенье, играть в настолки. Как нормальные обычные девочки.

— Тебе этого хочется?

— Да, пап. Очень. Когда ещё попробую?

— Ну, иди. Много не пейте.

— Я только сок. А Даша почти не пьянеет. Её мама как-то раз…

— Не надо, — остановила её Аннушка, — не хочу снова слушать, как Грета измывалась над дочерью. Однажды эта старая сука подставится, и я не упущу шанс.

— Даша говорит то же самое, — сказала Сашка. — Где моя пижама?

***

Наутро Даша и Саша спустились к бассейну, зевая.

— Хорошо повеселились? — спросил я их.

— Да, сначала играли, потом рассказывали страшные истории, — сказала Сашка, — я победила.

— Ага, блин, — признала Даша, — я думала, меня хрен чем напугаешь, но чуть не обоссалась, потому что боялась пойти в туалет.

 Девочки быстро искупались, позавтракали — снова кашей, но другой — и убежали в парк аттракционов.

— Надолго у нас каникулы? — спросил я Аннушку.

— Нет, всё это очень мило, но дел дофига, — ответила она. — Пора ехать. Пусть покатаются часок, потом заберём Сашку и рванём. Там небось уже Теконис вернулся с ключом, надо разбираться с мораториумом. И вообще что-то придумывать с этими балбесами, пока они со скуки опять чего-нибудь не наворотили.

— Есть идеи?

— Ни единой. У корректоров узкая специализация, ни к какому делу их не приспособишь, а занять чем-то надо. Не могу же их вечно содержать за свой счёт? Мои резервы почти исчерпаны. Костлявая давно вышла на самоокупаемость, а эти так и сидят на жопах ровно, да ещё и ноют, что им скучно.

— А что они — то есть вы — можете, кроме как выманивать синеглазых детишек из дохнущего среза?

— Да почти нихрена, блин. Кататься по Дороге — но глойти это могут лучше. Запрыгивать через Изнанку в коллапсные срезы — это, так сказать, наша главная фишка, но спрос на такую услугу невелик. Единственный, кто ухитрялся на этом зарабатывать, был Калеб, но он плохо кончил. Я пристроилась курьером, но это уникальная ниша, мои услуги требуются не так чтобы часто, хотя, надо сказать, оплачиваются щедро. Понятия не имею, чем этих капризных детишек нагрузить.

— Не переживай, — сказал я не очень уверенно, — не может быть, чтобы никакой ниши под такой уникальный коллектив не нашлось. Надо у Керта спросить, у него под любую фигню есть бизнес-план.

Даша и Саша вернулись почти сразу.

— Прикиньте, карусельный дед кони двинул, — сказала Даша с досадой. — Так и катается по кругу дохлый. Колесо запустить некому. Облом.

— Я предлагала его похоронить, — добавила Сашка, — но Даша решила, что пусть так и крутится. Типа символично.

— Ну да, ему вроде при жизни нравилось. Похоже, это место испортилось, тут стало совсем скучно. Куда дальше едем?

— Едем? — удивился я. — Ты что, с нами намылилась?

— Разумеется, — с не меньшим удивлением ответила Даша, — вы же не думали, что я от вас просто отстану? Когда только-только стало весело? Мы с Сашкой ещё не доиграли.

— Да, пап, — подтвердила та, — там длинные кампании, с ума сойти. Мы только второе подземелье проходим.

— И нафига ты нам сдалась? — мрачно спросила Аннушка.

— Чтобы быть на глазах, конечно. Иначе вам придётся постоянно озираться, ожидая, что я до вас доберусь!

— Зачем? — спросил я.

— Зачем что?

— Зачем доберёшься?

— Ну-у-у… Не знаю. Грета хотела, чтобы я вас нашла и убила. Но это скучно. Я вообще не очень люблю убивать, на самом деле. Есть куча вещей интереснее. Кроме того, вы мне нравитесь. В основном, Сашка, но вы тоже ничего, терпимо. Если с мамкой сравнивать, так вообще зашибись, я Сашке даже завидую немного. Но, если вы меня прогоните, я могу обидеться и передумать. Прикиньте, вот зачем вам постоянно думать о том, где я таскаюсь и что замышляю?

— А ты будешь замышлять? — уточнила Аннушка.

— Обязательно. Я вообще такая… замышлятельная. А ещё злопамятная и мстительная. И на всю башку сумасшедшая. Таких, как я, лучше держать под присмотром! — подумав, добавила: — Ну, или убивать сразу. Но меня не так просто убить, предупреждаю сразу. Я дико живучая. Меня мамка как-то раз…

— Поняла, поняла, — отмахнулась Аннушка. — Саш, что думаешь?

— Я ей ещё не все страшилки рассказала.

— А ты, солдат?

— Да пусть прокатится. Соскучится — сама сбежит.

— Чур, я спереди еду! — тут же закричала Даша. — Кстати, куда?

— Всё тебе скажи, — фыркнула Аннушка.

— Не-не, ты обещала!

— Я? Что именно?

— Боты! — девушка ткнула пальцем в её обувь. — Ты мне обещала показать, где такие берут! Едем за ботами!

***

Мне пришлось ехать сзади, и я решил, что больше этого не будет, потому что задний диван тут узкий и неудобный. Сашка пристроилась к моему уху и зашептала:

— Правильно сделали, что Дашу взяли. Пусть будет при нас, так спокойнее. Она, конечно, шумная, но умная и много умеет. Представь, Грета годами делала из неё оружие, а мы его раз — и себе утащили!

— Это такое себе оружие, — зашептал я. — Вроде тухлой гранаты. Не то во врага полетит, не то в руке рванёт.

— Да, — шепчет в ответ Сашка, — она сумасшедшая. То как взрослая, злая и сильная, то как ребёнок, весёлая и беззащитная. Сейчас у неё просветление, ей нравится играть со мной, она как будто впадает в детство, которого у неё не было. В любой момент может измениться и стать опасной, но лучше пусть будет у нас на глазах, понимаешь?

— Она тебе не навредит?

— Нет, вряд ли. А если и да — пусть лучше мне. Отвезёте мою голову маме Алине, она что-нибудь придумает.

— Ездить с твоей головой в багаже не особо удобно. В целом виде ты мне больше нравишься.

— Конечно, пап. Но я думаю, Даша ничего мне не сделает. По крайней мере, пока мы не доиграем кампанию, а они очень длинные!

Сашка привалилась к моему плечу и заснула, вскоре усыпив своим ровным сопением и меня.

***

Здешний срез похож и не похож на постколлапсник. Вроде бы и пустовато, но дорога накатанная, на ней свежие следы. Вскоре навстречу нам проехал удивительный аппарат — шасси от какого-то старого трака, поверх которого водружена самодельная деревянная кабина, покрашенная в красный и расписанная золотыми цветами. Вместо кузова — фургон, в который вполне можно было бы запрягать лошадей. Вид у него жилой — из окон немедленно высунулись чумазые дети, завопили и замахали нам руками. Бородатый водитель поприветствовал «Чёрта» длинным пронзительным сигналом, Аннушка ответила тем же, и мы разъехались.

— На цыган похожи, — сказал я, разбуженный этими гудками.

— Это и есть цыгане. Рома́ дрома́, народ Дороги. Жаль с нами нет Донки, у неё тут наверняка нашлись бы знакомые. Правда, они вряд ли бы её узнали.

Навстречу проехало ещё несколько машин, представляющих собой вариации на тему старых грузовиков, пикапов и фургонов разной степени ушатанности, раскрашенных в яркие цвета и держащихся на проволоке и цветных верёвочках. Все они здоровались с нами и друг с другом протяжными гудками, их водители и пассажиры махали руками и орали, так что поспать больше не удалось. Шумное местечко.

— И чем они занимаются? — спросил я.

— Мелкой торговлей, кражами, мародёркой пустошей, народными ремёслами. У них неплохой рыночек, маленький, но с интересным ассортиментом. Со времён Малкицадака сильно захирели, конечно. Сейчас баро́ один из его внуков, в Чёрный город им уже не вернуться, но несколько мелких караванчиков есть. В меру сил нынешних глойти таскаются по Дороге, торгуют, меняются, смотрят, где что плохо лежит. За машиной тут нужен глаз да глаз. Мою, скорее всего, не тронут, но лучше без присмотра не бросать, могут попятить что-нибудь из кузова.

— Детей не воруют? — я взъерошил волосы зевающей Сашке.

— Путь только попробуют! — сердито заявила вдруг Даша. — Я за Сашку им такое устрою!

— Перестань, — ответила Аннушка, — это просто слухи. Они не воруют детей, а подбирают сирот, это разные вещи. В постколлапсниках хреновая выживаемость малолеток, рома дрома вывозят их, если могут. Оставляют в таборе, растят, как умеют. Может, и не лучшая судьба, но они хотя бы живы.

Рынок вполне обычный, сельский, только очень шумный и бестолковый. Мы оставили машину на импровизированной парковке под наблюдением Саши, вокруг которой сразу закрутился крикливый хоровод босоногих и чумазых цыганских детишек. Сашка смотрит на них с этнографическим любопытством, устроившись с книжкой. Она вообще постоянно читает, таская в рюкзачке пару мелефитских книг, подрезанных, видимо, в заброшенной локали со сломанным мораториумом.

— Думал, ты их сосканировала сразу, — удивился я.

— Да, для мамы. Но мелефитские книги нужно именно читать. Они бесконечно открывают новые и новые связи между описанными явлениями.

— Тебе это интересно?

— Да, очень. Только не проси рассказать, о чём там, это так не работает.

— Куда уж мне, — вздохнул я. — Приглядывай тут, чтобы чего не спёрли, а мы прогуляемся.

На прилавках горами овощи и фрукты, кучами какой-то технический мусор, тут же готовится остро пахнущая еда.

— Я не знаю, что это, — решительно сказала Даша, — но я это хочу!

Молодая темноволосая цыганка помешивает ароматное варево, радостно улыбается, говорит что-то, судя, по тону одобрительное, но языка я не понимаю и развожу руками.

— Тэкарэлэ́с хабэ́н? Ро́мни кэравэ́ла! Камэ́лпэ тэха́с мас? Без ловэ́нги!

— Спрашивает, хотите ли вы похлёбки с мясом, которую она готовит, — помогла светловолосая женщина из-за соседнего прилавка. Она тоже одета в пёструю накидку с платком, но совершенно не похожа на цыганку. — Бесплатно!

— Ещё как хочу! — заявила Даша. — Достало жрать каши, которые либо пересолены, либо недосолены. Я от одного запаха уже слюной захлебнулась!

Черноволосая засмеялась, плеснула черпаком в глиняную миску, протянула её девушке:

— Тэха́с, чаюри́! Ту камэ́с, га́джо? — это уже мне.

Я догадался без перевода и кивнул. Глядя, как Даша наворачивает ароматное хлёбово, тоже проголодался.

— Мишто́? — спрашивает цыганка у девушки.

— Очень вкусно! Ваще огонь!

Я получил горячую миску, ложку, кусок хлеба и присел рядом на лавочке. Аннушка, глядя на нас, тоже не устояла. Похлёбка наваристая, очень острая, но при том удивительно вкусная. Нам редко удаётся поесть нормально, всё больше походная сухомятка, а тут прямо праздник живота.

— Я бы хотел заплатить ей, — обратился я к белокурой соседке.

Та что-то быстро прощебетала, черноволосая пожала плечами и сказала:

— Сумнака́й, руп, ловэ́.

— Серебро, золото, другие деньги, — пояснила светлая.

— У меня есть здешние, — успокоила меня Аннушка, доставая из кармана пару блестящих монеток.

Цыганка радостно закивала, убирая их в карман фартука.

Пожилая женщина-сапожник в кожаном фартуке сидит в дальнем углу рынка и возится с поставленным на верстак ботинком.

— Бахталэ́с, — кивает она Аннушке. — Неужели уже сносила?

— Нет, Эйш, нужна ещё одна пара.

— Мужикам не делаю, ты же знаешь! — покосилась на меня сапожница. — Даже если он твой.

— Нет, вот этой девице.

— Дочка?

— Типа двоюродной племянницы, пожалуй.

— Давай ногу, двоюродная. Сними свои опорки и ставь копытце сюда, — она указала на низкий табурет. — Учти, тут не супермаркет, модель одна.

— Хочу как у неё! — заявила Даша, показывая на Аннушку.

— Тогда ты по адресу. Ногу!

Даша разулась, закатала штанину, поставила узкую ступню на табурет. Я заметил, что старых шрамов на ногах у неё не меньше, чем у моей подруги. Наверное, одна школа. Спортивная. Где играют в футбол моргенштернами.

Сапожница приложила к ноге деревянное устройство из планочек, сначала в одной плоскости, потом в другой, что-то пометила карандашиком в книжке. Спросила:

— Цвет такой же?

— Да! Точно такой!

— Убирай ногу. Срок обычный, цена обычная.

— Это как? — растерялась Даша.

— Я тебе потом объясню, — сказала Аннушка, беря её за плечо, — спасибо, Эйш, вот твоя плата.

Она быстро сунула что-то в руку женщине.

Мы отошли в сторонку.

— Через неделю будет готово, я расплатилась, забрать сможешь сама. Найдёшь сюда дорогу?

— Да, конечно, — оглянулась Даша. — Вообще не вопрос. А что ты ей дала? Я хотела сама заплатить.

— У тебя нет того, что ей нужно, а другую плату она не берёт. Забудь.

— Да, но…

— Хочешь поспорить? Отменить заказ ещё не поздно.

— Нет, — буркнула недовольно Даша. — Но я не ребёнок. Я могу сама о себе позаботиться!

— Конечно можешь. Но это особый случай. Пошли, нам надо поговорить с баро́.

— Зачем?

— Потому что это вежливо. Потому что иначе он обидится. Потому что ему скучно и хочется поболтать. Потому что я так сказала, чёрт побери!

— Ладно, ладно, как скажешь!

— Кстати, раз ты не ребёнок — готовься.

— К чему это?

— Придётся много пить.

***

Баро седобородый, весёлый и, обаятельный, с обязательным комплектом представительских аксессуаров: золотой цепью, золотыми браслетами, золотыми перстнями и алой рубахой. Ослепительная улыбка.

— Те аве́н бахтале́! Бахталэ́с, Аннушка! Сыр ту дживэ́са?

— Неплохо живу, Гудада, не жалуюсь. А как твои дела?

— Мэ шука́р, — махнул рукой он, — нормально. А кто эти люди с тобой?

— Это Лёха…

— Ту ансуриме́ сан? — перебил он с интересом.

— Нет, мы не женаты. Просто близкий друг.

— Сар бушёс, ча́юри? — обратился он к Даше.

— Даша её зовут, — ответила Аннушка. — Племянница. Двоюродная.

— Ката́р аве́с? Откуда и куда ты сегодня?

— Долго объяснять, Гудада. Заскакивала к Эйш, заказала девочке ботинки.

— Привезла ей лекарство?

— Да, конечно.

— Наи́с ту́кэ! Если бы не ты, она бы умерла уже. Рома́ нельзя появляться на Альтерионе, пхагэ́л тут дэвэ́л! Перекупщики заламывают такие цены, что мы всем табором и одной дозы не купим, а ты меняешь на ботинки. Мэ тут кама́м, Аннушка! Те ажюти́л туме о дел!

— Пустое, Гудада. Я курьер, мне несложно. И ботинки у неё отличные. Как торговля, как табор?

— На́шука, не очень. Новые люди пришли на дрома́, Дорогу. Плохие люди, не любят рома́. Ты слышала о них? Называют себя «сотор».

— Слышала, Гудада.

— Говорят, у них главным Гремарх Корнивол, это так?

— Да, это так.

— Беда, — вздохнул баро. — Старый джюке́л ненавидел Малки, ненавидел нас всех, он будет мстить, как мстят трусы, получившие власть. Он запретил своим торговать с нами, а тех, кто его поддерживает, всё больше. Рынки для нас закрыты, куда везти товар?

— Не все закрыты, — покачала головой Аннушка. — Многим не нравится «СОТор», люди организуются. Новый рынок в локали Библиотека, слышал?

— Слухи ходят, — неопределённо покрутил пальцами в воздухе баро. Звякнули перстни.

— Это хорошее место, Гудада. Рынок держат наши люди.

— Это далеко, надо много топлива, у нас слабые глойти…

— Терминал даёт скидки на бенз тем, кто не работает с гранжем. Керта помнишь?

— Тот, чья ру́мны держит Завод?

— Он самый.

— Да, годяви́р ча́воро, умный мальчик.

— Он сейчас строит новые маршруты, через кросс-локусы. Это дольше, но глойти не нужны, можно провести много машин, много груза, торговля становится выгодней. Я оставлю тебе контакты.

— Ты принесла мне хорошую весть, Аннушка, — разулыбался золотой улыбкой баро. — За это надо выпить!

— Можно подумать, ты бы не выпил, если бы принесла дурную.

— Тогда я бы пил с горя, а так с надеждой! Эй, чаюри, соде́нги сан? — обратился он к заскучавшей Даше.

— Он спрашивает, сколько тебе лет, — перевела Аннушка.

— Достаточно, — ответила та решительно.

— Тогда… — баро выудил из-под кресла початую бутылку водки и ловко, отработанным движением, разлил её по стоящим на столике рюмкам. — Брави́нта! Пье́са!

Пришлось пить.