— Ну я же просил без пафоса! — всплеснул руками Слон. — Что это такое?
На улице нас ожидает целый кортеж. Доминирует в нём открытый глянцево-прекрасный лимузин, длинный и широкий, как троллейбус. Если можно себе представить троллейбус-кабриолет с баром, в котором стоят наизготовку два чернокожих официанта. Эту самоходную ресторацию окружает десяток ненамного меньших автомобилей, украшенных флагами, цветами, воздушными шариками и, кажется, даже фикусами в горшках. На открытых платформах двух машин стоят симпатичные шоколадные девицы с корзинами. При нашем появлении они оживились и метнули по пригоршне цветочных лепестков. Запахло розовым маслом, грянула музыка. Я с ужасом огляделся, ожидая увидеть живой оркестр, но, к счастью, бравурный марш дают в записи. Колонки, установленные в кузове головной машины, намекают, что этот саундтрек будет сопровождать нас всю поездку.
— Олли, ну блин! — схватился за голову мой командир. — Опять?
— Мой брат старается вам угодить, — смеётся девушка. — Что, слишком торжественно?
— Да трындец! Слушай, мы просто хотим прокатиться, посмотреть на город, поболтать. Не надо устраивать по этому поводу народные гуляния! Чувствую себя цирковым слоном, ей-богу. А я просто Слон.
— Ладно, я распоряжусь, — вздохнула Олландрия, — но брат расстроится.
Лимузин нам оставили, а остальные машины Олли (не без сопротивления персонала) удалось разогнать. Теперь у нас нет музыки и розовых лепестков, и даже официантов девушка отпустила, сказав, что с удовольствием поухаживает за нами сама. Водитель в забавной фуражке с золочёным околышем и в развесистых аксельбантах выскочил и с поклоном раскрыл перед нами дверь.
— Спасибо, маршал Фуэций, — кивнула ему Олландрия.
— Маршал? — переспросил я.
— К вашим услугам, драгоценный гость, — поклонился тот.
— А разве ему не надо армией командовать? — спросил я девушку, когда мы поехали.
— У нас нет армии, — засмеялась она, — это придворная должность. Просто традиция.
— Простите, — смутился я, — я тут новичок.
— Что вы, я так рада, что имею возможность познакомить вас с нашим миром! — расплылась в белозубой улыбке Олли. — Остальные драгоценные гости слишком заняты своими замечательными делами, чтобы уделять нам время. Обратите внимание, мы как раз отъехали от дворца достаточно, чтобы вы могли оценить его архитектурный комплекс. Он, как и весь город, построен в рамках программы «Дивный новый мир» и является главной частью единого проекта культурного центра столицы…
Здание действительно стоит того, чтобы обратить на него внимание. Я повидал многие миры, как живые, так и заброшенные, но никогда не видел ничего подобного. Белоснежные стены вознеслись в голубые небеса, и описать это в каких-то внятных архитектурных терминах я бы не взялся.
— Охренеть, да, Докище? — выразил мою мысль доступными средствами Слон. — Каждый раз вижу и балдею.
— У вас потрясающе красиво, Олландрия, — сказал я.
— Зовите меня Олли, пожалуйста.
— Хорошо, Олли.
— Мой прапрадед король Эпифаний четырнадцатый сделал девизом своего правления принцип «Красота и гармония для общего процветания». Город Берконес не отягощён древней историей и не стоит на руинах предшественников, он сразу создан красивым и счастливым! Первой была построена королевская резиденция, достойная принимать наших драгоценных гостей.
— И сколько здесь жителей? — уточнил я.
— Почти двести тысяч, можете себе представить? — улыбнулась девушка.
На мой взгляд, город, по которому мы неторопливо катимся в огромной открытой машине, по размеру вполне тянет на миллионник, а по меркам какого-нибудь Гонконга тут можно миллионов семь-восемь запросто утрамбовать. Зато нет пробок. Машин мало, жители гуляют пешком. Автомобили исполнены стильного изящества, а жители прекрасно одеты и выглядят весьма благополучными.
В общем, город восхитителен, разве что жарковат. К полудню солнце вжарило вовсю, температура воздуха, наверное, хорошо за тридцать, а кондиционер в кабриолете даже если есть, то бесполезен.
— Олли, а поехали купаться, — взмолился, в конце концов, Слон. — Вы-то к климату привычные, а мы скоро зажаримся.
— Извините, — расстроилась девушка, — я совсем забыла. Конечно, поехали к купальням. Могу предложить пока охлаждённого вина и мороженое.
Купальни тоже шикарны — огромные беломраморные бассейны с морской водой, расположенные на побережье. Я сразу пожалел, что Нагма с нами не поехала — она обожает плескаться в море. А при наличии халявного мороженого мы бы её отсюда вообще не вытащили.
Олли непринуждённо вошла в воду прямо в своей лёгкой белой одежде, мы со Слоном разделись до трусов. Впрочем, пялиться на нас некому — купающихся кроме нас нет.
— Удивительно безлюдно, — сказал я Олли. — Это всегда так, или людей разогнали ради нас?
— В этом нет необходимости. Это лишь одна из многих купален, я просто попросила маршала отвезти нас туда, где поменьше людей. Я поступила неправильно? Мне показалось, что активное внимание горожан будет для вас утомительным. Каждый захочет выразить свою благодарность драгоценным гостям, а вы хотели тишины…
— Да-да, Олли, ты умничка, всё правильно сделала! — сказал Слон, разливая на бортике по бокалам розовое игристое. — Ты, Док, не удивляйся, у них тут народу вообще не дофига.
— Благодаря мудрости наших драгоценных гостей, — кивнул девушка, — нашему миру не нужно большое население. Это помогает справедливо распределять ресурсы.
— И что, все довольны? — удивился я.
— Разумеется, — ещё больше удивилась Олли, — а как же иначе?
***
— Зря ты с нами не поехала, — сказал я дочери, вернувшись. — Мы отлично искупались.
— Здесь есть бассейн, — отмахнулась Нагма. — Мне Дерия показала. Мы с ней сходили.
— Дерия? Это служанка, которую ты рисовала?
— Агась. Только она не служанка, прикинь? Она аж королиная родственница. Племянница, что ли. И вообще как будто графиня, только это как-то по-другому называется, я не запомнила. А убирает у нас по приколу или типа того. Они тут вообще странные, пап. Мы когда искупались, сидим потом у бассейна. Я морожку жру, а она на меня смотрит так, что я думаю, может, у меня прыщ на лбу вылез? Или нос в мороженом? Спрашиваю — она смущается вся такая и просит разрешения вытереть и расчесать мне волосы.
— Разрешила?
— Ну, я не очень люблю, когда кто-то расчёсывает, но отказать было как-то неловко. Так блин, пап, у неё такой вид был, как будто… Даже не знаю, с чем сравнить. У Дерии аж ручки затряслись. Она меня расчёсывает, а сама млеет и тащится. «Даже, — говорит, — мечтать не могла. Вы, драгоценная гостья, сделали меня самой счастливой на свете». Я аж заколдобилась — волосы как волосы, чего она?
— Может, потому что светлые, — предположил я. — Ты тут, возможно вообще первая блондинка. Одна на весь мир!
— А блин, точно, — задумалась Нагма. — То-то она расчёску с волосами выпросила! Сказала, будет хранить как великую ценность. Там всего-то волосьев пять, а она так тряслась над ними… «Ладно, — говорю, — забирай, если тебе не для вуду». А она, прикинь, про вуду и не слышала, хоть и чёрная.
— Это же другой мир, — напомнил я.
— Да я понимаю. Все равно как-то странно.
— Нарисовала её хоть?
— Агась. Вот, глянь.
Нагма показала мне уже вполне законченный портрет.
— Здорово вышло, — сказал я. — Ты молодец. Ты её просто рисовала, или…
— Знаешь, — задумалась дочь, — я бы сказала «всё сложно». Я, наверное, теперь вообще не рисую «просто так». Но и «не просто так» тоже. Каждый раз что-то… Не то меняется, не то открывается.
— И что тебе открылось?
— Что Дерия счастлива.
— В каком-то особенном смысле? Ты выглядишь удивлённой.
— Ну, знаешь, взрослые вообще редко бывают счастливы. Целиком, а не одной какой-то извилиной прям щас. У них всегда какая-то хрень крутится, типа: «Вот вроде мне зашибись, но вообще-то…» А у неё — нет. Счастлива и всё. Онька такая бывает, когда из школы прискакала, а тут пирог на ужин, и Лирка приехала, и в море купаться и морожка в холодильнике осталась.
— А ты, значит, не бываешь?
— Агась. Раньше была как Онька, теперь нет.
— А какая ты теперь?
— Не знаю. Сумасшедшая, наверное, — рассмеялась Нагма. — То ржу ни с чего, как ненормальная, то рыдаю ни с фига, как дура.
— Пубертат. Гормоны, — напомнил я.
— Ты говорил, агась. А ещё я всё время меняюсь, и это реально бесит. Только расставлю всё в себе по полочкам — это мне нравится, это нет, это хорошо, это фигня какая-то — фигак! — и всё порушилось. И это не хорошо, и то не фигня. Аллаха, который смотрит на это моими глазами, наверное, укачивает, как на американских горках. Скоро его мной тошнить начнёт!
— Ничего, — засмеялся я, прижимая к свой груди любимую белобрысую башку, — пусть тренирует вестибулярный аппарат.
***
Вечером улёгся в кровать, подумал, поколебался, подождал, убедился, что ничьи холодные пятки не топают в коридоре, и нажал-таки на ракушечку у кровати. В конце концов, это же не проститутку вызвать. Проститутка за деньги, а тут, к моему крайнему удивлению, денег, оказывается, вовсе нет. Такой вот негрокоммунизм. В общем, никто не вынуждает вот эту чёрную в тёмной комнате тень, которая только что вошла в дверь, прыгать в мою одинокую постель. Ни прямого, ни экономического принуждения. Слон меня заверил, что наоборот, у них тут те ещё интриги, кому по статусу позволено к драгоценному гостю пойти, а кто пока не заслужил. Потому что это «типа круто», как моя дочь выражается.
Чёрная тень в чём-то чёрном и кружевном, которое летит на пол, ко мне склоняется знакомое лицо.
— Олли? — шепчу я удивлённо.
— Тс-с-с! — тонкий чёрный пальчик ложится мне на губы. — Не надо слов, драгоценный гость.
И то верно. Не поболтать же она пришла…
***
Нагму утром еле добудился.
— Вставай, колбаса, собираться пора. После завтрака сразу выезжаем.
— Да, пап, ща… — потягивается и смешно жмурится на солнечный луч моё белокурое счастье, — не выспа-а-алась…
И зевает до коренных зубов.
— В планшет, что ли, пырилась всю ночь?
— Не, — хихикает она, — не в планшет. Только ты не напрягайся, ладно?
Я немедленно напрягся.
— Я снова на ракушечку нажала. На этот раз специально!
Наверное, на моём лице отразилась какая-то часть того, что промелькнуло в голове, потому что Нагма захихикала ещё сильнее и замахала на меня руками:
— Не-не, не для этого же, ну! Просто интересно стало!
Ну охренеть. Мальчики по вызову ей интересны стали! В четырнадцать-то лет!
— Удовлетворила… интерес? — спросил я чрезвычайно нейтральным тоном, и Нагма аж зашлась от хохота.
— Ты бы на себя посмотрел сейчас, — сообщила она, давясь смехом, — бедный Нагири, наверное, помер бы с перепугу, если бы увидел.
— Нагири, значит. Угу. Очень интересно.
— Агась. Пришёл такой, в плавках, и я сразу: «Стоп, не надо раздеваться, я чисто поболтать. Ты не против?»
— А он?
— Он норм. Кстати, он принц, прикинь? Королевы младший брат! Отпадно же, да?
— Ну… допустим, — согласился я, вспомнив кое-что из своей ночи. — И чем вы так долго занимались, что ты не выспалась?
— Трепались. Я его рисовала. Чай пили с печеньками. Опять трепались. Вон, на столике, глянь наброски.
Я взял со стола несколько листов. Более анатомически детально, чем хочется видеть от столь юной дочери, но не более неприлично, чем классический студийный рисунок обнажённой натуры. Молодой человек, надо признать, хорошо сложен.
Нагма счастлива, рот до ушей. Поддела-таки отца. Так-то я на все её подначки и закидоны реагирую спокойно и с пониманием — возраст. Сам такой недавно был, знаю, как гормонами крышу сносит.
— Странная у них тут жизнь, пап, — сказала она, шлёпая мимо меня босыми ногами в ванную. — Вот реально странная.
— А что именно тебе показалось странным? — спрашиваю я в приоткрытую дверь.
— Ну, вот этот Нагири, — она сунула в рот зубную щётку и говорит невнятно. — Я ефо рифовава. Кофда рифую, я люфей вифу, знаеф?
— Знаю. Я тоже. Хотя и не так, как ты, конечно. И что ты увидела?
— Он как Дерия, — Нагма прополоскала рот и заговорила нормально.
— Счастливый?
— Да. И главное — очень… Как бы это сказать? Простой.
— В каком смысле?
— Обычно в людях много всего. Они думают о разном, о куче вещей беспокоятся, всякой фигней напрягаются, и всё это одновременно. В них всегда шум и суета, хоть уши затыкай. А здешние не такие. Понимаешь?
— Пока не очень.
— Ну вот, допустим, я дома на курсах рисую мальчика. Мы там друг друга рисуем. Я стараюсь специально не приглядываться, но иногда прорывается — он думает о тройке в четверти, что мама больше любит брата, нравится ли он мне, нога чешется, ночью снилась одноклассница, сосед по парте противный, учительница придирается… Он в куче мест разом.
— Ты вот это всё считываешь? — поразился я.
— Ну, не буквально. На ощущениях. Я же очень-очень стараюсь просто рисовать, ты знаешь. А Нагири говорит со мной — и всё. Он полностью здесь, на стуле, и нигде больше. Говорит и думает о том, что рассказывает. Смотрит на меня и думает только обо мне. Прикольно.
— И что он о тебе думает?
— Я не прислушивалась, — быстро сказала Нагма и отвернулась, зардевшись ушами.
— Очень они тут цельные личности, — согласился я, тоже кое-что припомнив. — Уж если чего делают, то от души, не отвлекаясь. Это… впечатляет.
— Вот, и я об чём. Пойдём завтракать?
И мы пошли.
***
Возвращались на базу так же — сначала за Мейсером по туманной изнанке Мироздания, называемой Дорогой-с-большой-буквы-Д, затем — по дорогам обычным, через кросс-локус, от гаража к гаражу. Слон ворчал, что надо бы как-то ухитриться раздобыть для отряда своего глойти, раз уж сам он так не умеет. «Глойти» называют тех, кто умеет выходить на Дорогу без всяких артефактных гаджетов, но завидовать этому не стоит, они все на башку не сильно здоровы. Видеть Великий Фрактал дорогого стоит, крыша от такого уезжает только в путь. Так что сам Слон в глойти не рвётся, а вот прибрать такого уникума к рукам не отказался бы. Да где ж их возьмёшь? Была у меня одна знакомая, Лолей звали, да где её теперь носит?
На базе забрали Лиранию. Оказалось, Слон прав — наши с ней календари разбежались на те пару дней, которые мы провели в славном городе Берконесе. Для неё мы отсутствовали всего сутки. Странно, конечно, но и странней бывало. Зато наш отпуск почти не пострадал — к вечеру того субъективного дня нас, слегка офигевших от межмирового джетлага, Слон доставил в последний на маршруте гараж. Мой гараж. У моего дома.
— Зайди, отдохни, — пригласил я его. — А то и переночуй.
— Нет, — отказался он, — это у тебя отпуск, а мне надо базу готовить. Там, где мы будем работать, если судить по фото, боеприпасы разве что к мушкетам добыть можно. Всё с собой тащить придётся. Джабба от такого разорения впадёт в истерику и обратно не выпадет. Так что наслаждайся её отсутствием, пока можешь.
— Не премину, — заверил его я.
Вышли, я закрыл ворота, под ложечкой потянуло сквознячком — всё, отбыл командир по своим командирским делам. На Родине вечер, в окнах горит свет, что-то неразборчиво, но требовательно вещает Онька, так же неразборчиво, но успокаивающим тоном отвечает ей Алиана, заливисто хохочет юный Ярк.
Мы дома. Непередаваемое ощущение. Город Берконес прекрасен, слов нет, но тут… Запахи, звуки, воздух. Родина, в общем.
— Ну наконец-то, — выразила нашу общую мысль Лирания.
— Соскучилась, — подтвердила Нагма.
Ни та, ни другая не родились в этом срезе, но как-то так вышло, что теперь наш дом — вон тот небольшой двухэтажный особнячок, в котором нам уже, если честно, бывает тесновато. Но мы трое теперь тут редкие гости, а Димке с Алианой и детьми места более чем достаточно.
Первая нас углядела с веранды глазастая Онька и, завизжав, ринулась бегом по дорожке. Примчалась, напрыгнула, повисла на сестре. Руки заняты объятиями, Нагме протянула босую ногу. Та её почтительно пожала, сказав: «Привет, мелкая, я тоже рада».
Алиана обняла меня и чмокнула в щёку, Димка поприветствовал издали, Ярк проигнорировал, он занят ужином. В свои два года это очень серьёзный молодой человек, понимает, что действительно в жизни важно.
— Как вы тут? — спросил я сына.
— В целом неплохо, пожалуй, — ответил он. — Онька могла бы уделять учёбе побольше внимания, а играм поменьше, Ярик недавно простывал и три дня температурил, Алька посадила для чего-то прорву помидоров и понятия не имеет, что теперь делать с урожаем. Но ты же не об этом, да?
— Не об этом, — признал я.
— Всё тихо, отец. Никто не искал ни тебя, ни Нагму, ни даже меня.
— А… — я покосился на Лиранию, вокруг которой скачет Онька, приговаривая: «Ну что ты мне привезла, ну что, ну покажи!»
— Нет, их родители не объявились внезапно с претензиями, что я удочерил чужого ребёнка. Но я помню про них. Я буду готов, поверь, и никому её не отдам. Или ты всё ещё мне не доверяешь?
— Доверяю. Просто обстановка нервная. Ладно, пойду разбирать вещи. Выпьем потом или ты занят?
— Занят, но выпьем. Если только немного. С утра за руль, Оньку в школу везти.
Когда мы уселись с ним и бутылкой вина, к нам присоединилась Лирания, с трудом увалившая спать переполненную впечатлениями сестру. Мы сидели, болтали вроде ни о чём, но не могли остановиться. Потом мы дружно решили, что Онька может по такому случаю и прогулять денёк школу, и Димка сходил за второй…
Я смотрел на привычные звёзды на знакомом небе и думал, что, когда тебе за полтинник, дети — это всё, что имеет значение. Димка, Нагма, Алиана, Лирания, Онька, Ярк. Моя семья.
С тех пор, как Мироздание отозвало аванс, и я стал таким, каким и должен быть в свои годы, единственное, для чего я живу — это они.
Вино делает меня сентиментальным.
***
С утра Нагма утонула в интернете — сканирует свои рисунки, выкладывает их на каких-то онлайн-тусовках для художников. Собирает урожай социального груминга. Она там «загадочная звезда» — появляется редко, но зато метко. Её работы ждут, и шквал восхищения в комментариях отчасти компенсирует ей выключенность из общественной жизни сверстников. Вон, сидит перед монитором, довольно щурится — купается в заочном одобрении. Хейтеров, с её слов, тоже хватает, зависть никто не отменял, но их она величественно игнорирует.
— Народ трепещет? — спрашиваю я. — Все ли пали ниц к твоим ногам?
— Всего три признания в любви, — хмыкает моя белокурая сердцеедка, — но день только начался! И да, я помню о сетевой безопасности! Димка мне всю голову ей проклевал!
— Дима знает, что говорит.
— Я в курсе, пап. Я не дурочка.
— Извини, — целую дочь в макушку, краем глаза наблюдая поток сердечек, осыпающий мой сделанный карандашом портрет. Не нынешнего меня, а шестнадцатилетнего. Растрёпанного пацана с упрямым и слегка растерянным лицом.
— Не подсматривай! — Нагма сердито захлопывает крышку ноута.
— Я не специально, извини. Хорошо получилось. Скучаешь по «братцу Доку»?
— Иногда, — призналась она. — Ты был тогда таким… моим.
— А сейчас нет?
— Сейчас всё не так.
— Ты выросла. Я постарел. Так бывает, колбаса.
— Я знаю, пап. Это всё было ужасной ошибкой. Но я рада, что у меня однажды был офигенный брат.
— Ты тоже была отличной сестрой. Поехали в город?
— Зачем?
— Надо купить тебе одежды с запасом, ты растёшь как бамбук.
— А, точно. И рисовалок всяких побольше. А то там, небось, нормальных лайнеров не сыщешь. Этот как его… На «М»…
— Мейсер?
— Он самый. Говорил, что надо будет много рисовать, но я не очень поняла зачем.
— Я тоже не вполне. Но тебя же не напрягает?
— Не, я люблю рисовать. Помогает кукухой не двинуться. Ладно, поехали. Потом дочитаю, какая я великая художница!
На улице в Нагму вцепилась Онька, пришлось везти в город обеих девчонок. Кормить мороженым в кафе, шопить по магазинам и так далее. Хитренькая Ония своего не упустит! Впрочем, мне не жалко. Моя офицерская ставка плюс полторы доли как замкомандира — это весьма прилично, а тратить мне не так чтобы есть на что. В кафе Нагма зазвала своих бывших одноклассниц, с которыми поддерживает периодические, но приятельские отношения, и эта стайка чирикающих девиц протрындела мне голову насквозь.
Так и прошла неделя. Я возил Оньку в школу, разгрузив Дмитрия, выгуливал в городе Нагму, помогал Алиане закупать продукты для наших переборчивых девиц, сопровождал так и не научившуюся толком водить машину Лиранию в закупках одежды. Кроме этого только купался в море и жрал от пуза. Алиана, кстати, отлично готовит. Ярк успел меня подзабыть, поэтому сначала слегка дичился, но потом привык и снова принял тот факт, что у него есть «деда Док». В общем, чувствовал себя этаким бодрым пенсионером в кругу семьи. Не самое плохое ощущение.
Неделя пролетела моментально, и Слон, заявившийся, как обычно, из моего гаража, напомнил об этом со всей определённостью.
— Ну что, отвальную? — потёр он руки, принюхиваясь к запаху с кухни. — Или сразу по машинам?
— Давай уж отвальную, — сказал я с досадой. Не наотдыхался что-то.
— Тогда сегодня пьём, а стартуем с утра, — согласился командир. — Мне тоже хочется выдохнуть. Суеты было — ты себе не представляешь!
— Ты это любишь, — буркнул я мрачно.
— Я это умею, — поправил меня Слон. — Поэтому я командир. А люблю я деньги, женщин и выпить. Простой я человек, Докище. Незамысловатый.
Ага, конечно. Не знал бы его почти полвека — поверил бы.
Слон безупречно весел, непрошибаемо позитивен, пьёт, шутит, подначивает Димку, символически заигрывает с Алькой — в общем, как всегда. Но мне отчего-то кажется, что он напряжён.
— Что не так, Слоняра? — спросил я его, когда все разошлись и мы остались вдвоём.
— Чувствуешь?
— Давно знакомы.
— Не знаю, Докище. Не могу ткнуть пальцем и сказать: «Вот оно!»
— Интуиция?
— Жопочуй, ага. Слишком всё хорошо начинается. Слишком просто. Не к добру.
— И только?
— Не только.
— Говори уже.
— Не хотел тебя пугать…
— Да Слон, блин! Я тебе что, барышня на сносях? Рожу с перепугу?
— С тебя станется… В общем, искали твою белобрысую.
— Кто? Где? — я аж протрезвел.
— Помнишь отмороженную бабу на пикапе с пулемётом? Подружку настоящего папаши твоей дочурки ненаглядной?
— Смутно. Видел её пару раз, и то мельком.
— Дык вот, она к нам на базу вчера заявилась. Искала тебя и Нагму. Джабба её чуть в расход не списала, потому что какого хрена? Считается, что никто чужой не знает к нам дороги, и гостей мы не ждём. Но я вовремя вернулся, так что разрулили.
— И чего ей от нас надо?
— Не сказала. Тебя дожидается. Но мне это трындец как не нравится, Докище. Потому что если она нас нашла, то кто ещё найдёт? Ты уж спроси у неё, при случае, кто ей дорогу подсказал.
— Спрошу. У меня так-то вопросов поднакопилось, знаешь ли.
— Ладно, давай по последней и спатеньки. С утра выдвигаемся. Сначала на базу, а потом и далее. Сигнал от Мейсера пришёл, нас ждут.
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: