Глава 5. Влияние артиллерии на архитектуру

— Прости, забыл, как тебя зовут, — сказал я нервной чернявой девушке в тёмных, похожих на сварочные очках.

— Аннушка, — она сняла очки, открыв избыточной синевы глаза.

Смачно сплюнула под ноги и растёрла плевок стоптанным берцем. Очаровательная простота манер.

— Зачем ты меня искала, Аннушка? И как нашла?

— Пусть твой командир не напрягается, я — это я. Так искать больше никто не умеет.

— Вряд ли его успокоит такое объяснение.

— Да мне как-то пофиг его спокойствие.

Девушка одета в пыльную куртку, потёртые драные джинсы, волосы растрёпаны и спутаны, на руках смазка, на лице грязь.

— Тебя что, Джабба в душ не пустила? — спросил я.

— Джабба — это та стрёмная баба, что у вас на цепи сидит и дом караулит?

— Да, мгновенной симпатии она не вызывает.

— Эта самка бородавочника поселила меня в какие-то сраные руины. Я бы её пристрелила, но тогда, боюсь, наш разговор бы не заладился.

— Не то чтобы я сильно о ней волнуюсь… Ладно, пойдём ко мне в комнату, хоть помоешься нормально.

— Если это не вызовет у тебя никаких глупых фантазий на мой счёт, папаша.

— Не прикидывайся, дочурка, — покачал головой я. — Вряд ли ты сильно младше меня.

— Может, и постарше, — не стала спорить Аннушка. — Но это не для того, чтобы меня вожделели старпёры.

— Обещаю не домогаться.

— Замётано. Показывай, где там у тебя удобства.

В душевой Аннушка провела чуть не час. Вылезла замотанная в Нагмин халатик, прикрывающий её сильно не всю.

— Ты обещал не вожделеть! — сказала она укоризненно, перехватив мой взгляд.

— Я обещал не домогаться, — уточнил я.

— А, ладно, пялься, коли охота. Не убудет. Я тряпьё в стиралку кинула, ничо? Вторую неделю в пути, песок аж в жопе хрустит.

— На здоровье. Так зачем я тебе понадобился?

— Вообще-то мне на тебя насрать, — призналась она спокойно. — Ради тебя я бы чёрта с два подорвалась круги нарезать по Дороге. Вас не так-то просто найти. Пусть твой Слон попустится, база хорошо спрятана. А что от меня хрен скроешься — так я одна такая. Я ж, блин, курьер.

— На меня, значит, насрать. А на кого нет?

— На дочку Калеба.

— Нагма — моя дочь, — сказал я твёрдо.

— Да угомонись ты, — отмахнулась она, садясь на кресло и вытягивая ноги на стул. Ракурсы при этом открывались интересные, но я максимум глаза скосил, не больше. — Твоя так твоя, никто не претендует. Воспитывай на здоровье. Из Калеба всё равно отец, как из соплей солидол.

— Впрочем, — добавила она, подумав, — из него что угодно, как из соплей солидол. Фантастический долбоёб.

— Я думал, вы друзья.

— Просто очень давно знакомы. Слишком давно, пожалуй. В общем, что бы ты там себе ни думал, но кое-для кого важно, что она дочь именно Калеба. В самом, так сказать, прямом смысле слова.

— Это для кого же?

— Да я, блин, перечислять устану! — она вытянула голую ногу и принялась её зачем-то рассматривать.

Нога как нога. Стройная, даже худая. Только шрамов многовато. Застарелых и глубоких. Как будто она всё детство играла в футбол шарами от моргенштернов.

— Напрягись уж, — попросил я. — Не помыться же ты сюда ехала.

— Ехала я сюда потому… Слушай, у тебя бритва есть?

— Бритва? — не понял я. — Причём тут бритва?

— Ноги побрить. Заросла, блин, как пудель.

— Нет у меня бритвы. У меня борода, как видишь.

— Жаль. В общем, дело в том, что Калеб опять неслабо косякнул. Он постоянно какую-нибудь херню отмачивает, но обычно ему везёт, как с той бабой, ну, горянкой. Мамкой типа твоей типа дочери. Он её обрюхатил, что вообще редкий феномен, потому что мы типа бесплодные. Я, например, даже не предохраняюсь. Счастливая мать удачно застряла в какой-то горной заднице, никто ничего не заметил, зашибись. Но в этот раз не прокатило, и его конкретно взяли за жопку. Жопка у него ничего, кстати.

— Я не ценитель. Продолжай, пожалуйста.

Аннушка уставилась на меня твёрдым до ощутимости взглядом невероятно синих глаз и сказала:

— Калеб в разработке. Не знаю, на чём конкретно он спалился в этот раз, но из него вытряхнут всё. Вообще всё, там умеют. А значит, узнают, что где-то по Мультиверсуму бродит белобрысая фрактальная бомба на ножках. И начнут её искать. Если ещё не.

— Скорее, уже да, — сказал я. — Нагма в последнее время чувствует чьё-то внимание. Пока издали, но всё ближе и ближе…

— А, чувствительная, значит, девочка, — кивнула Аннушка, — это плохо.

— Почему плохо?

— Ну, была бы она таким же тупым деревянным буратином, как ты, её было бы гораздо сложнее найти. А так резонирует. Они же чуют страх.

— Кто?

— Ну, эти, Чёрные.

— Какие ещё…

Но тут нас прервали.

— Ой, пап, извини, я не думала…

— Эй, девчонка, — фыркнула Аннушка, — а стучаться тебя не учили? А если бы мы тут трахались?

— Подержала бы вам свечку, — Нагму не так просто смутить. Она сама кого хочешь шокирует.

— Заходи, про тебя разговор. Ты меня помнишь?

— Помню. Вы подруга Калеба.

— В общем, у папаши твоего неприятности…

— Мой отец здесь, — Нагма подошла и обняла меня за плечи. — И неприятности у нас только общие.

— Да-да, очень трогательно, — отмахнулась Аннушка. — Но я не о том. Имей в виду, скорее всего, твоё существование уже не секрет для тех, на кого он работал.

— Они плохие?

— Если бы. Они настолько хорошие, что у них рука вообще не дрогнет. Ради общего блага-то. Они на стороне добра, а ты — злое зло. Так получилось, ничего личного.

— Эй, чой-та я зло? — обиделась Нагма.

— Ты — дочь корректора. Око Ушедших, Фрактальная Бомба и что-то там ещё, не помню. Впрочем, не бери в голову. Какая разница, почему именно тебя грохнут?

— И что же нам с этим делать? — спросил я.

— Найдите местечко понадёжнее этого, — Аннушка обвела рукой комнату.

— Ты же сказала, что базу просто так не найти.

— Базу — да. Девчонку — нет. На неё просто наведутся, как на маяк. Достаточно крови Калеба и кое-каких артефактов, чтобы по следу пошли такие твари, что ну его нафиг. Я, конечно, постараюсь его вытащить, но…

— Лучше маму мою спасите, — сказала Нагма.

— Вряд ли ей что-то угрожает, — отмахнулась Аннушка. — Я не шучу, когда говорю, что те ребята за всё хорошее. Это реально так. Тебе просто не повезло быть на другой стороне.

— Очень утешает, агась, — ответила Нагма.

— Я знаю пару мест, — сказала наша гостья, — где вас даже чёрт не достанет. Там скучновато, но безопасно.

— Не надо, — отказался я, — мы уже к вечеру свалим отсюда.

— Смена среза не поможет. Вас найдут почти везде.

— И даже в ортогональной ветви фрактала?

— Э… Удивил, папаша. Да, это может сработать. Удачи тогда. А я попробую вытащить Калеба.

— Так он тебе всё-таки друг? — спросил я.

— Он моя дурная привычка, — засмеялась Аннушка. — Уже и не вспомню, сколько раз вытаскивала его из задницы. С каждым разом он пахнет всё хуже, но я никак не могу бросить. С курением та же фигня, кстати.

— Можно вопрос? — спросила Нагма.

— Валяй.

— А почему ты сидишь голая в моём халате?

— Если я в твоём халате, — возразила девушка, — то я уже не голая. Кстати, у тебя есть бритва?

— Бритва?

— Ну, станок, или чем ты там ноги бреешь?

— Я не брею ноги, — густо покраснела Нагма.

— Хорошо быть блондинкой, вот у меня щетина сразу видна. А эту, как бы сказать… Зону бикини?

— Нет у меня бритвы, отстаньте! — пунцовая, как помидор, дочь стремительно покинула помещение.

— Надо же, тебе таки удалось её фраппировать, — отметил я.

— Как говорит Калеб: «Наша Аннушка достанет кого угодно!»

***

С базы отбыли небольшой колонной. Слон на своём глянцевом танке, автобус с основной группой, грузовик со снарягой и боеприпасами. На хозяйстве, как всегда, осталась Джабба с хозгруппой — им предстоит переучёт и постепенное пополнение склада взамен того, что мы вывезли.

У нас теперь совсем небольшая команда. А раньше бывало по-всякому. Помню времена, когда счёт бойцов шёл на сотни, и «Слонариум» был серьёзной боевой единицей, способной своими силами озалупить небольшую банановую республику. У нас даже броня была и вертолёты. Но бывало, что мы всех распускали и работали десятком «первого состава» — причём зарабатывали при этом как бы не больше. «Иных уж нет, а те далече», как говорится. В строю кроме Слона только я да Джабба. В живых — плюс Змеямба, которая так и исчезла на своей неведомой странной родине, не подавая вестей. Ей на замену Слон тренирует Лиранию, которая сейчас дрыхнет на заднем сиденье, положив голову на колени Нагме. Я сижу рядом со Слоном, место замкомандира тут. В автобусе — двадцать шесть бойцов, да в грузовике водитель. Итого тридцать стволов. Немного. Нанять ещё — проблема решаемая, но….

— Не нужно, Докище, — объясняет мне Слон, — не воевать едем. Там, где не справятся тридцать человек, не справятся и тридцать тысяч. Не будем же мы биться со всем срезом? А в задаче «прикрыть отход и самим грамотно смыться» небольшая, но хорошо сработанная группа — то, что надо.

— Как скажешь, — не спорю я.

— Какой-то ты напряжённый.

— В первый раз тащу с собой дочь, — я оглядываюсь назад, где втыкает в планшет Нагма. — Да и за Лиранию как-то тревожно.

— Это ты брось, — отвечает серьёзно Слон. — Дочке твоей с нами безопаснее, чем без нас.

— Я знаю, но сердце не на месте.

— А насчёт Лирки я тебя понимаю. Она тебе почти родственница, и вообще девчонка молодая-красивая. Кажется, что, мол, «нафига ей эта кровь с говном». Так?

Слон говорит, понизив голос, Лирания то ли спит, то ли притворяется, не понять. Я тоже отвечаю тише:

— Как-то так. Я отговаривал, поверь.

— Не сомневаюсь, — фыркает он, — ты же у нас ниипаца гуманист. Пока твоих не тронут. Тогда, конечно, дело другое. Тогда клочки по закоулочкам. А так — гуманист, куды бечь. Но тут ты опять же не прав, Докище.

— В чём?

— Ей тоже лучше с нами, чем без нас. Девочка рано повзрослела, и шрамов у неё на душе больше, чем многие к седым мудям наживают. Пусть она лучше убивает плохих ребят, чем себя. И пусть она лучше делает это под моим присмотром. Я же тоже не железный, мне тоже её жалко. Но как ни кручу в башке — не вижу для неё другого места и другого занятия. Может, она, как Змеямба, однажды плюнет, воткнёт штык в землю и пойдёт детей рожать. Но для этого она сначала должна дожечь то, что в ней сейчас пылает. Иначе сгорит сама кхуям. Прости, ребёнок, не грей уши, когда взрослые разговаривают.

— А я вовсе ничего и не слышала, — ответила Нагма.

Ну да, конечно.

— Нет от неё вестей? — спросил я.

— От Змейсы? Не, тишина. Но я не удивляюсь, Альтерион с некоторых пор довольно закрытая локация. Не волнуйся за неё, Докище, она способна за себя постоять как никто.

— Я знаю. Просто… Соскучился, пожалуй.

— Я тоже, — вздохнул Слон. — Я тоже.

***

Команда Мейсера прибыла к месту встречи на большом и крайне роскошном гибриде автобуса и пикапа. Люксовый монстр на восьми осях, с панорамными стёклами и грузовым кузовом сзади.

— Красиво живут, — позавидовал Слон. — У них на этой штуке, небось, и резонаторы стоят.

— Это что ещё за хрень?

— Это, друже, такая хрень, с которой можно по всему Мультиверсуму шастать, как дома в сортир. Только стоит она больше, чем мы с тобой за всю жизнь заработали.

— Прибыльный у них, видать, бизнес.

— А то! Но главное, что он теперь не «у них», а «у нас».

— Слушай, а чем им платят-то?

— Без понятия, веришь? Но нам они выплатят в любой удобной форме.

Наша колонна пристроилась за их дорожным дредноутом, и мы канули в туманное ничего Дороги. Ехали долго, дважды сворачивали на каких-то очень странных перекрёстках, накрытых сверху высокими чёрными арками, а выехали на ничем не примечательной лесной дороге, грунтовой и такой узкой, что у огромного автобуса ветви по бокам скребут. Тут зима, деревья стоят голые, на земле лежит неглубокий снег.

Остановились. Мейсер вышел, помахал нам, мы подошли.

— Разгружайтесь, — сказал он. — Люди, вещи — на обочину. Машины придётся отпустить.

— А как же… — начал Слон, но тот перебил:

— У меня есть запасные водители, они отгонят и ваши. Не волнуйтесь, пешком тащить ничего не придётся, нас встретят.

Слон неохотно отдал ключи от своего внедорожника какому-то молодому и очень почтительному негритосику, ребята в это время бодро выгрузили из грузовика снарягу. Техника ушла по дороге вперёд и, замерцав, пропала. Теперь мы в этом мире без транспорта.

Вскоре за поворотом послышался непривычный шум, и я впервые увидел здешних аборигенов. Шум издают не они, а повозки — длинные закрытые кареты. Впрочем, может быть, это дилижансы — я не вполне уверен, чем одно отличается от другого. Большие экипажи, каждый запряжён четвёркой лошадей, на козлах сидят люди, управляющие этим гужевым транспортом посредством длинных верёвок, смонтированных на фронтальной части коня. Верёвки называются «вожжи», этим моя компетенция в технологиях гужевых перевозок исчерпывается почти полностью.

Повозок много. Когда они останавливаются, оттуда начинают выходить люди, в которых моя полевая интуиция опознала военнослужащих, несмотря на то, что одеты они довольно причудливо. Форма тех благословенных времён, когда отсутствие достаточно дальнобойных и прицельных средств поражения позволяло военным модельерам руководствоваться эстетическими, а не маскировочными соображениями. Услаждать, так сказать, взор военачальника, взирающего на пехотный бой с подобающего возвышения. Ленты, аксельбанты, яркие мундиры, шапки вида «стрелять сюда». Оружие в наличии, архаичное, но огнестрельное. Навскидку я бы сказал, с колесцовым механизмом, что выдаёт наличие некоего технологического производства. Не пищаль, всё же, и не аркебуза. Впрочем, это епархия Фреда как технолога. А вот ребята наши сразу напряглись, взявшись за автоматы.

— Не беспокойтесь, — предупредил громко Мейсер, — это за нами.

— Вижу, что за нами, — буркнул Слон, — но лучше бы от нас.

— Приветствую вас, благородные господа, — обратился к нам спрыгнувший с козел передней кареты человек, одетый несколько более претенциозно, чем остальные. Пожилой седой дядька с высоким лысеющим лбом и короткой ухоженной бородой, одетый в мундир с воротником-стойкой, обильно украшенный золотым шитьём. — Его императорское величество Перидор приказал мне организовать вашу доставку в загородную резиденцию августейшего семейства. Солдаты погрузят ваши вещи в грузовой экипаж, вас же я приглашаю занять места в каретах.

Значит, я был прав, это кареты, а не дилижансы.

Внутри экипажа видны попытки обеспечить пассажирам некий комфорт — лавки обиты тканью, на них лежат плотные подушки, горят свечи в стеклянных светильниках, греет воздух небольшая чугунная печка. Но амортизаторы это не заменяет. Рессоры не сглаживают мелкие толчки деревянных колёс на неровной дороге, зато добавляют назойливую раскачку.

— Пожалуй, им стоит начать прогресс с пневматических шин, — сказал я Фреду, который уселся напротив меня.

— О нет, коллега, — засмеялся он, — это так не работает. Скажите, вы любите читать фантастику?

— Не могу сказать, что мой образ жизни оставляет мне много времени на чтение беллетристики, — признался я.

— Тем не менее, вы, как мой, в широком смысле, земляк, наверняка хотя бы слышали о жанре «попаданец-прогрессор».

— Да, я понимаю, о чём речь.

— Так вот, на самом деле это полностью порочная и нерабочая схема. Новые технологии нельзя воткнуть в сложившийся технический уклад. Они либо просто не приживутся, либо разломают его ко всем чертям и не приживутся всё равно.

— Почему?

— По целой куче причин. Если вы выпряжете из этого сарая на колёсах лошадей и воткнёте бензиновый мотор — допустим, он у вас есть, — что будет?

— Она поедет быстрее?

— На деревянных колёсах, без тормозов и руля? Поедет, да. Но недолго и недалеко. Потому что все её узлы рассчитаны на другой тип тяги, другую скорость и другую нагрузку. Вам придётся менять узел за узлом, пока у вас не получится автомобиль — потому что двигателю соответствует именно он. То есть притащив в отсталый мир двигатель, попаданец должен будет притащить трансмиссию, подвеску, раму, гидравлику, дифференциал, червячную рулевую передачу… И даже если он это приволок и собрал, то на выходе получит чушь, для которой нет дорог, топлива и инфраструктуры эксплуатации. А ещё её сожгут вместе с ним, потому что повозку без лошадей явно толкают черти. Это очень примитивное сравнение, но, в целом, верное.

— Наверное, так, — признал я, — никогда не задумывался над этим.

— Для того, чтобы получить повозку на пневматических шинах, — продолжал Фред, — аборигены должны для начала иметь каучук. В нашем мире его давали плантации гевеи, которые, если судить по снегу за окном, явно не эндемичны этому климатическому поясу. Если вообще растут в этом мире.

— Но есть же синтетический…

— Знал, что вы это скажете, — кивнул технолог. — Технология получения искусственных эластомеров действительно не так уж сложна. В нашем с вами мире его получили в самом начале двадцатого века, полимеризировав изопрен.

— Так, может, и тут…

— Видите ли, — Фред поёрзал на неудобном сидении, — дело даже не в том, что изопрен — побочный продукт термического крекинга нефти, про которую тут даже пока не знают. Гораздо важнее, что это общество ещё не породило соответствующий запрос. Знаете, что стало причиной появления искусственных каучуков у нас?

— Нет.

— Велосипед.

— Вы серьёзно?

— Ещё как. Именно изобретение велосипеда и ураганный рост его популярности в Европе в конце девятнадцатого века вызвали спрос на эластомеры, который превысил возможности тогдашнего сбора сока гевеи в Бразилии. Телеги и дилижансы более-менее обходились стальными рессорами, мягкими подушками, — технолог похлопал ладонью по лавке, — и тренированными жопами небалованного населения. А вот велосипед на жёстких ободьях по тогдашней брусчатке был тем ещё массажёром простаты. В общем, каучуковые шины до появления велосипедов просто были не нужны. Нет запроса — нет технологии. Именно так это работает: запрос, ресурс, технология. Плясать от технологии — как запрягать телегу впереди лошади. Собственно, поэтому попаданческое прогрессорство из книжек невозможно. Даже если гипотетический попаданец приедет на грузовике, полном технических справочников, он не сможет внедрить ничего, более чем на половинку технологической ступеньки превышающего текущий уклад.

— Так как же с этой задачей справляетесь вы?

— Совершенно иначе, коллега, — подмигнул мне Фред. — Но у вас ещё будет возможность понаблюдать за нашей работой.

***

Загородный дворец августейшего семейства представляет собой весьма симпатичный замок над озером. Не из тех мрачных сооружений оборонительного характера, которые предполагают отражение многодневной осады, а потому вместо окон там бойницы, и снаружи стен выступают только машикули и сортиры (первые — чтобы стрелять вдоль стен, вторые, чтобы срать на головы осаждающим), а из тех, что подражают этим, но уже на новом уровне комфорта. С балкончиками и витражами вместо чанов для кипячения смолы.

— Уи-и-и, как красиво! — прилипла носом к окну Нагма.

— Позитивное влияние артиллерии на архитектуру, — засмеялся Фред.

— А причём тут артиллерия? — удивился я.

— Появление осадной артиллерии сделало бессмысленной традиционную надземную фортификацию, — в разговор неожиданно вступил генерал Корц. — При наличии достаточного боезапаса пушки рано или поздно разваливают любую стену, причём с безопасного для осаждающих расстояния. Если раньше срок осады ограничивался только запасами продовольствия гарнизона, и надо было либо сидеть под стеной месяцами, либо идти на штурм, то артиллерия резко изменила тактические схемы. Вывела, так сказать, противостояние в поле, где первые примитивные пушки были гораздо менее эффективны. В стену замка промахнуться тяжело, а до стрельбы по маневрирующей пехоте им было ещё расти и расти. В общем, значимость крепостей в военном деле сильно упала.

— …И они превратились в загородные резиденции, — подхватил Фред. — В стенах прорубили широкие окна, во дворах развели палисадники, рвы засыпали и засадили розами. Ещё один пример того, как тесно всё взаимосвязано.

Повозки въехали в просторный внутренний двор и остановились.

— Прошу вас, господа! — заглянул внутрь кареты сопровождающий. — Мы прибыли!

Выделенные нам с Нагмой апартаменты можно, наверное, назвать роскошными. Уверен, что по местным меркам это все пять звёзд, супер люкс и вообще королевский уровень в буквальном смысле. Почти наверняка девяносто девять и девять десятых населения этого мира нам бы позавидовали чёрной завистью. Меня же больше всего волнует вопрос, насколько крупные тут клопы. Потому что балдахин над кроватью в эту эпоху вешают не для красоты, а чтобы насекомые с потолка не падали прямо в раскрытый рот. А так-то да — драпировки, гобелены, ковры. Всё очень красивое, но свою главную функцию — теплоизоляцию холодных каменных стен — выполняет так себе.

— А тут дубак! — недовольно ворчит Нагма, швыряя рюкзак на кровать.

— С отоплением в замках всегда было не очень.

— Зарядить планшет тоже, надо полагать, негде?

— Мы привезли с собой генератор, — сообщаю я. — Но он один, маломощный, топлива к нему не цистерна, так что на многое не рассчитывай. Твой планшет не входит в список приоритетных потребителей.

— Хорошо, что я закупилась скетчбуками. И карандашами. И красками. И лайнерами. И…

— Надеюсь, туалетная бумага в список вошла?

— А что, должна была?

— В первую очередь. Так же как средства… хм… индивидуальной женской гигиены.

— Да блин! Во засада! А как же местные дамы обходятся?

— Лучше тебе не знать, поверь.

— Слушай, а где тут сортир вообще, как ты думаешь? Мне надо.

Нагма распахивает дверь за дверью, найдя вторую комнату с кроватью поменьше, несколько здоровенных шкафов — один из них забит сложенным постельным бельём, другие пусты, — кладовку неизвестного предназначения и так далее. Искомого санузла не находит.

— Судя по количеству шкафов, они бегают писать под кустик в Нарнию, — сердится она.

— Под кроватью посмотри, — советую я.

— Я серьёзно, пап!

— Я тоже.

Под кроватью обнаруживается неслабых размеров горшок — в такой может целый бегемот опростаться. Посудина из толстого белого фарфора покрыта глазурью и цветочной росписью. В такую хорошо фикус сажать, но она не для этого.

— Папа! Серьёзно? Вот так?

— Для девочки, выросшей в кыштаке, ты чересчур привередлива.

— Это было давно! Я разбаловалась!

— Забаловывайся обратно. Туалетная бумага у меня в рюкзаке, если что.

— Ты знал, да? Откуда?

— Книжки читал. Исторические. Думаю, до ватерклозетов в домах им ещё лет сто. Если, конечно, Фред не позаботится.

— Я в шоке, пап. И куда потом… Ну, то, что в горшке?

— Думаю, для этого тут есть какие-нибудь слуги.

Я не ошибся. Не успели мы толком расположиться, как прибежала симпатичная девица в кружевном передничке, сноровисто растопила большой камин, а также принесла кувшин воды, таз и полотенце — вода холодная, но умыться с дороги можно, причём девушка ещё и полила нам на руки.

— Там это… Ну… Горшок, — смущаясь сказала ей Нагма.

— Что с ним, молодая госпожа?

— Он, э… Больше не пустой, в общем.

— Сию секунду, молодая госпожа! — служанка преспокойно достала горшок из-под кровати, зачем-то заглянула туда, приподняв крышку, кивнула, и унесла куда-то.

— И тут «госпожа», надо же, — фыркнула Нагма. — Этак я привыкну.

Камин большой, но чудовищно неэффективный. Тепло, только если стоять прямо перед ним. Комната прогревается очень медленно, да и вентиляция помещения с открытым огнём оставляет желать лучшего. Точнее, оставляет желать своего наличия. Кислород для горения поступает, кажется, исключительно через щели в рамах окна, вместе с уличным морозным воздухом. Окна здоровенные, но стёкла небольшие, рама ячеистая и одинарная, так что щелей хватает. По полу тянет холодом, а горячий воздух от камина поднимается под потолок, до которого метров пять, и там, видимо, и остаётся, пока не остынет, отдав тепло деревянным перекрытиям.

— И нафига тут два веера? — удивляется Нагма. — На случай, если нам-таки станет жарко?

— Это экраны для лица, молодая госпожа, — старается не подавать виду, что удивлена, вернувшаяся служанка.

Горшок она принесла пустым и чистым, что и продемонстрировала, сняв с него крышку. Нагма покраснела от такой непосредственности, но всё же спросила:

— И зачем эти экраны?

— Ну как же, молодая госпожа, — служанка из последних сил сохраняет нейтральное выражение лица, — чтобы держать перед лицом, когда греетесь у камина. Иначе ваше прелестное нежное личико может покраснеть от жара.

— Э… Ну, ладно. Слу-у-ушай… Как тебя зовут, кстати?

— Дари́я, молодая госпожа. К вашим услугам.

— Так вот, Дарья…

— Дари́я.

— Ладно, Дари́я. А как тут помыться, к примеру?

— Слить вам на руки ещё раз?

— Нет, если, хм, не руки, например?

— Личико ваше нежное можно в тазу умыть.

— Да блин… А всё остальное?

— Не поняла, молодая госпожа.

— Целиком помыться как?

— Вы что, молодая госпожа! Зима же! Лёд с озера месяца через четыре сойдёт!

— О, Аллах милосердный! Папа! Куда ты меня привёз?