От полной катастрофы нас спас отнюдь не прославленный военный гений графа Морикарского, а большие расстояния и слабая населённость Меровии. А также тактика «выжженной земли» — отступая, мы снимали рельсы, взрывали мосты, сжигали склады, безжалостно выгоняли из домов и гнали с собой крестьян — чтобы их не мобилизовали восстанавливать. Нам повезло — поздняя весна разразилась проливными дождями, которые шли две недели и превратили дороги в полное непотребство. Противник был вынужден передвигаться по двум тонким ниточкам мощёных трактов, не имея возможности даже съехать с них в поле. Будь у нас авиация, это бы им дорого встало, но у нас было кое-что другое — портковские команчи. И это тоже встало им дорого.
Растянув коммуникации и не имея возможности маневра, багратийский корпус вторжения, возглавляемый дождавшимся, наконец, своего часа императором-в-изгнании Джерисом, стал очень уязвим для атак из густых и обширных лесов. Это, конечно, не джунгли, но, как пелось в одной старой песне, «настоящему индейцу завсегда везде ништяк». Команчи занялись привычным делом — художественной резнёй по обозам и тыловым частям. Уж в этом-то их Порток натаскал на заглядение. Однажды они даже чуть не захватили в плен самого Джериса, но при нём всегда сотня карателей-дланников — отстрелялись и удрали. «Длань Императора» осталась «Дланью Императора» — только Император у них теперь другой. Недобитков оказалось на удивление много, а их глава, «Смиренный Прюс», теперь первый советник.
Я, оставив войну на генералов (увы, среди них никто даже близко не Корц), мотался по съёживающейся с запада стране, пытаясь восстановить производство, логистику, поставки, пресечь саботаж и диверсии, развеять панику и пораженческие настроения, восстановить командные цепочки и ввести чрезвычайное управление. Глядя на себя в зеркало, уже плохо понимал, чем отличаюсь от «дланника» — собственноручно пустить пулю в лоб какому-нибудь уроду, решившему зажать продовольствие и взвинтить цены, мне теперь как высморкаться.
Репутация графа Морикарского как гениального полководца окончательно накрылась багровой шляпой, а новая, чертовски зловещая, мне не особо по душе. «Палач Императрицы» зовут меня за глаза. Но есть в этом и плюсы — часто одной вести о приезде графа достаточно, чтобы народ забегал, засуетился и вообще вспомнил страх божий. Шаг за шагом я перезапустил производство, восстановил поставки снарядов, привёл в порядок остатки артиллерии. Появились новые склады, пошло новое оружие, разбитая, но не уничтоженная армия оправилась от шока поражения, упёрлась на новых рубежах и начала выдавливать багратийцев обратно к западу. Длинное плечо снабжения войск, лютая партизанщина в тылах и подорванная военным сверхусилием экономика не дали им закрепить достигнутый результат, и фронт постепенно покатился обратно. Обе стороны несли огромные потери (мы — больше), выдаивая до донышка человеческий и материальный ресурс, но мы наступали, а они отступали.
Я уже начал надеяться, что додавим противника до старых границ, а там, чем чёрт не шутит, и дальше пойдём, но в конце лета Киндур напал на Нарнию. Не так, как обычно, а всерьёз, накопив немалую силу в колонии и двинув многотысячный корпус по суше, вдоль берега. Порток запросил помощи, и нам пришлось не только вернуть ему команчей, но и снимать с фронта линейные части вместе с приданной им артиллерией. Потерять Кэр-Паравэль мы себе позволить не могли, потому что это значило потерю Нарнии, которая практически из него одного на тот момент и состояла.
Нарнию мы отстояли — без особых сражений, просто продемонстрировав готовность и возможность её защитить. Киндурцы так себе вояки.
Взамен мы потеряли Каланию.
***
Скорее всего, так и было задумано — Багратия вынудила Киндур напасть на Портка, понимая, что мы его не бросим, и даже не рассчитывала там на победу. Своей цели они добились иначе. Сняв с напряжённого фронта крайне нужные там части, мы потеряли кучу времени, скатав их на Юг и обратно. Началась осенняя распутица, которая теперь играла против нас, а там и зима, которая выдалась на редкость холодной и снежной.
К Новому году, который тут отмечается ровно посередине зимы, Меровия с Багратией заключили перемирие «по фактической линии границы».
Этой границей стал рубеж между Меровией и Каланией, исполнившей вековую мечту — стать отдельной страной. Воцарился там угадайте кто? Правильно — ЕИВ Джерис, взявший себе составной титул «Императора Меровийского и короля Каланийского». То есть от претензий на Катькин престол эта усатая жопа тоже не отказалась, но пока была готова удовольствоваться тем, что дают.
Фактически Калания стала провинцией Багратии, ровно ничего на том не выиграв и даже проиграв. Меровия относилась к ней, как к своей территории, вкладывая деньги и ресурсы в инфрастуктуру — дороги, школы, училища, больницы, заводы. Для Багратии это «недоколония» — захваченная территория, с которой даже взять-то толком нечего. Все заводы немедля закрыли, оборудование вывезли в метрополию, крестьян вернули лендлордам и сказали «пахать отсюда и до смерти», потому что теперь, кроме лендлорда, надо кормить и багратийскую армию, которая, разумеется, и не думала никуда уходить с территории «свободной Калании». Впрочем, местная аристократия была счастлива — им казалось, что вернулись старые добрые времена, которые так жестоко порушил в Меровии граф Морикарский. Их не смущало, что багратийские элиты их держат за третий сорт, они упивались своей «независимостью», даже если она означает отсутствие дешёвых меровийских товаров. В общем, вместо чая и какавы с сахаром каланийские бароны снова заваривали сено с отеческих лугов, питались чуть лучше своих крестьян, но зато с гордостью достали из сундуков побитые молью дедовы камзолы в национальных цветах.
***
Новый год на этом фоне вышел невесёлый. Торжества в столице урезали, не было ни народных гуляний, ни фейерверков — взрывы и пальба больше никого не развлекают.
Мы сидим с Катрин, обнявшись, держим на коленях подросшего Андрия, смотрим в тронутые инеем окна на заметённую столицу. Рядом, со стаканом глинтвейна, развалилась в кресле, закинув ноги на его ручку, Нагма.
— Забей, пап, — говорит она. — Не твоя вина, что ты не гениальный палковводец. Сделал что мог, и не факт, что кто-то справился бы лучше. Во всяком случае желающие в очереди не стояли. А что теперь на тебя всех собак повесили — ну так тебе не привыкать. Ты вон, даже этим был, как его… ну, чёртовым сыном или как там…
— Креатурой Разрушителя, — напомнила Катрин. — И это была ошибка.
— А сейчас не ошибка? Отец, как по мне, вытащил нас из чудовищной задницы. И что в благодарность? Его чучело сожгли на реке.
— Зачинщики арестованы, — сказала спокойно Катрин. — И это каланийцы.
— Им-то он чем не угодил? — удивилась дочь. — Они получили свою независимость, могут жрать ложками. Тем более, что им теперь больше и нечего.
— Они считают, что мы должны им платить репарации, а ещё отдать Юг.
— На кой он им чёрт? — Нагма, заинтересовавшись темой, развернулась и села в кресле нормально. — Они же не потянут. Ни людей, ни ресурсов.
— Хотят, чтобы мы возделывали сами, а продукцию отдавали им, — пояснил я. — Задаром.
— А морда у них не треснет?
— Это просто чтобы нервы нам потрепать. Собственно, вся Калания только для этого. И как плацдарм для Багратии — они там сейчас окапываются, не жалея лопат. Силами тех же каланийцев, кстати. Согнали приграничное население в чисто поле на мороз, и даже мотыги велели свои приносить. Долбят теперь окопы, чтобы «независимость сберечь».
— От кого? — спросила Нагма.
— От нас, — ответил я. — От злого и страшного графа Морикарского. Вот тебе и чучело.
— А, вон оно что! — покивала Нагма. — Тут они, конечно, правы, ты тот ещё монстр. Но мы же не будем сейчас воевать?
— Нет, — ответила вместо меня Катрин. — Потеря Калании очень неприятна в политическом плане, Меровия очень давно не теряла земель. Это бросает тень на меня как правителя и на моего мужа как проводника моей воли. Но начинать новую войну мы не будем. Даже такое невыгодное перемирие нужнее.
— И что, мы вот так просто утрёмся, пап? — подначивает меня перебравшая с глинтвейном Нагма.
— Нет. Мы сыграем в другую игру по своим правилам.
***
Просранная Калания сыграла нам не только в минус, но и, как ни странно, в плюс. Минусы очевидны — территориальные потери, статус «проигравшей стороны», крайне недовольное таким исходом население — столько лет воевали, и что? Только кусок страны провафлили. Охренеть результат. Кроме того, Калания постоянно устраивает какие-то дурацкие демарши. То на дипломатическом поле, требуя репараций и преференций за «многолетнюю оккупацию», то на военном — учиняя бандитские наскоки на приграничные земли Меровии. Без попыток что-то захватить — просто пограбить, пожечь, поубивать и смыться. Это заставляет нас держать на границах егерские части, которые гоняют этих уродов по лесам, и успешно. Но они не переводятся — в «свободную Каланию» снова вернулись забытые за последние годы нищета и голод, поэтому земляков бандитам грабить скучно — взять нечего.
Плюс же небольшой, но весомый — практически все сторонники дланников и противники графа Морикарского (это не всегда одни и те же люди) устремились туда, покинув Меровию. У меня хватило ума устроить из этого «систему ниппель» — выпускать всех желающих, не впускать никого. В результате резко сократилось и число диверсий и саботажа на производстве, и количество активных бунтовщиков, мутящих население. Опомнившись, что теряют глаза и руки у меня в тылу, багратийцы стали выпихивать всю эту шушеру обратно, но мы просто закрыли границы. «Независимость так независимость, ешьте сами с волосами». Недовольных хватало — всё-таки личных и родственных связей между каланийскими и меровийскими элитами более чем достаточно, но спорить с «Палачом Императрицы» никто не рискует. И правильно делают.
Репутация моя так же ужасна, и самое ужасное в ней то, что она заслужена. Я стал весьма жёстким администратором, не стесняющимся в средствах и не ограниченным правилами. Чрезвычайным комиссаром, пожалуй. Один за всю Длань работаю. Все знают, что граф Морикарский может как вознести на вершину карьеры, так и лично пустить пулю в лоб. Преувеличений в этом немного — я действительно решал проблемы в ручном режиме. Уж как мог. Отродясь во мне руководящих талантов не было, и они не появились. Приходилось возмещать этот недостаток решительностью и проницательностью. Например, прилетаю я такой на бронепоезде на снарядный завод, где тормозят выпуск миномётных мин…
Да, мы не совсем тут лаптем щи хлебаем, кое-что, покумекав с Портком и его ребятами, скармливаем инженерам. Иногда что-то выходит — как миномёт. Простая же, в принципе, штука, а для мобильной войны бывает удобнее пушек. Чаще — не выходит ни хрена, как с двигателями внутреннего сгорания. Те убогие поделки, что по нашим безграмотным наброскам выродили не сильно продвинутые «михайловские технари», заслуживают только слёз жалости. Так что танков в ближайшее время не ожидается, но репутация «гениального изобретателя» пока не покинула меня окончательно.
В общем, когда на завод внезапно прибывает граф Морикарский, это как если обоссать муравейник. Все бегают, суетятся, паника и пинг-понг перекидывания ответственности друг на друга. А я занимаю кабинет поудобнее, сажусь за стол, сдвигаю брови и вызываю к себе всех по очереди, от главного начальника и до цеховых мастеров. Каждому задаю максимально грозным тоном сакраментальный вопрос «Какого буя?». И слушаю, как он врёт и выкручивается. Ну, или не врёт, и выкручивается просто так. Слушаю не очень внимательно, уточняющие вопросы задаю по контексту, а сам в блокнотике такой — чирк-чирк. Чирк-чирк. Все думают, что я там невесть чего записываю, а я на самом деле портреты набрасываю. Карандашиком, в свободной манере. И пока дорисую, уже что-то про того человека пойму. Брешет он или нет. Умный или дурак. Честный или жульё. Может что-то или так, номер отбывает. И вот так, выслушав всю эту братию, принимаю абсолютно непонятные и волюнтаристские решения: этого взашей, этого на правёж (пусть расскажет, куда серебро техническое делось), этому премию и не мешать, а вот ты, молодой человек… Да-да, ты. Ходи сюда, не жмись. Отныне ты начальник этого цеха. Но через месяц я вернусь, и если к тому времени… Так, поднимите его с пола и поднимите ему жалование. И нашатыря, что ли, нюхнуть дайте. Ишь, нервные все какие…
В такую вот странную ерунду выродился с годами мой талант. То ли старею, то ли мир так влияет. Ортогональный фрактал всё-таки.
***
«Кадры решают всё», — говаривал один известный государственный администратор в моём родном мире. Ну, всё-не всё, а расставить на нужные места худо-бедно подходящих туда людей дорогого стоит. Конечно, даже лучшие из них — обычные люди, так что принцип «поставил и забыл» не работает. Приходится раз за разом повторять процедуру, проверять, скурвился уже очередной персонаж или ещё нет. Потому что в конце концов менять надо почти всех. Это сжирало кучу времени, я мотался по стране, у бронепоезда котёл не гасили. Примчусь в столицу, завалюсь в кровать к жене, поиграю со стремительно и почти без меня растущим сыном, обниму совсем взрослую, но пока ещё одинокую дочь — и снова в дорогу. С Нагмой, впрочем, проводим время чаще — она нередко сопровождает меня в поездках, администрируя социальные и культурные проекты. Тоже приноровилась за разговором скетчи собеседников со смыслом набрасывать — ну, да она всегда это умела.
Бедная Катрин тянула на своих хрупких плечах почти всю Империю — то есть то, что не касалось моей сферы ответственности, а это очень и очень много. Не всё сводится к железу, конвейерам, рельсам, проводам, шахтам и полям. Помимо этого огромный пласт работы. Мы виделись куда реже, чем нам хотелось бы, но любили друг друга как ненормальные. Я не верил, что так бывает, но оно было, и был готов не вылезать из бронепоезда и не снимать руку с кобуры, чтобы никто это не поломал. Потому что ломателей хватало.
Отказавшись от идеи отбивать Каланию военным путём, мы про неё не забыли. Где-то год на третий тамошние элиты стали замечать, что за чаемой независимостью почему-то не спешит обещанное процветание. Король (в душе Император) Джерис оказался довольно посредственным правителем, вечно ноющим о том, что это не тот престол. Так, временная табуреточка, с которой он однажды перепрыгнет на Меровийский. В ожидании этого светлого часа он усиленно (и, в основном, тщетно) строил козни против Катрин, делая дипломатические заявления от лица Меровии и собирая «освободительную армию» из каланийцев. В армию нищие и голодные каланийцы шли охотно, там их хотя бы кормили, но воевать не рвались, да и не могли — и оружие старое, чуть ли не с колесцовыми замками, и боеприпасов мало, и командиров толковых нет, одни атаманы. Выбежать пограбить — огрести — убежать. Вот и вся тактика.
Чего Джерис не делал, так это даже не пытался заниматься экономикой выданной ему на бедность страны. Всё шло как-то само собой, и шло настолько хреново, что его двор приходилось содержать Багратии, чтобы этакого короля хотя бы людям показать было не стыдно. Без этого он бы уже через год с голой жопой ходил, наверное. Лендлорды почти не платили налоги, а то, что платили, не доходило до казны, а что доходило — исчезало бесследно. Население нищало бы с каждым годом, если бы было, куда. Но, достигнув нижнего плинтуса натурального хозяйства, как-то выживало дальше. Люди вообще живучие. А в бедах обвиняли Меровию, которая им всё должна, ничего не отдаёт и живёт до обидного лучше. В общем, обычная историческая судьба отторгнутых провинций — у империй есть и плюсы, и минусы, а у отвалившихся провинций плюсов нет.
Калания, публично проклинающая Меровию, на деле стала крупнейшим перевалочным хабом контрабандного экспорта. Нищая страна с примитивным аграрным хозяйством типа «соха и мотыга» начала поставлять в Багратию рис, какао, тропические фрукты, а также промышленные изделия. Все, разумеется, понимали, откуда они берутся, но цены были достаточно привлекательными, чтобы закрывать на это глаза. Король Джерис выступал с разгромными речами, призывая к «экономическому удушению Меровии», и клеймил тех, кто занимается этим «серым транзитом», но поделать ничего не мог — с поставок кормились все бароны, через земли которых тянулись вереницы возов с товарами, и все графы, организующие сбыт за счёт личных связей с родственниками за границей. То есть почти все местные элиты. В разорённой Калании от этих денег никто отказываться не хотел, да и на короля всем было плевать. Пусть себе бесится, пока люди зарабатывают.
Идея «экономического удушения Меровии» стала тем временем выглядеть окончательно глупо, потому что по случаю заключения перемирия Вермельский союз снова начал торговать с Нарнией — их корабли потянулись в Кэр-Паравэль, а оттуда — в Киндур и Багратию. Они неплохо наживались на транзите, мы продавали дёшево со стратегической целью — занять рынки геополитических соперников. «Чем больше они будут покупать у нас, тем меньше будут производить сами, — объяснял я Катрин, — а значит, мы растём, а они стагнируют». Увы, стратег я никакой, идея заимствована из рассказов Фреда. На практике она действует не так однозначно — на нас вовсю наживаются посредники, а рынок что-то не спешит пасть к нашим ногам. Возможно, дело в том, что соседи успешно лоббируют пошлины, не дающие нам продавать дешевле. А может быть, я ещё чего-то не учитываю в раскладе. Я отвратительный топ-менеджер, но кому ещё можно доверить? Бреду тернистой тропой проб и ошибок, наступая на все рассыпанные там грабли. Король Нарнии Порток Первый, и тот успешнее меня — он ухитрился соблазнить одного из видных Вермельских корабелов, пообещав ему дворянство, кучу денег, виллу на побережье и гарем наложниц. Тот сменил подданство, сманив за собой неплохую инженерную команду. Теперь у Портка на верфях заложены первые нарнийские пароходы, которые даже лучше вермельских — во-первых, полностью стальные, во-вторых, на самых новых паровых машинах двойного расширения, производство которых успел заложить Фред. А где пароходы, там и броненосцы — но чуть позже. Сначала надо выучить своих моряков, для чего пароходы отлично подходят. Будут заодно морскими училищами.
***
Когда Андрию исполнилось три, мне начало казаться, что жизнь налаживается.
У меня замечательная жена, мы любим друг друга. У меня весьма резвый, забавный и сообразительный для своего возраста пацан, которому стоило бы уделять больше времени, но тут уж как выходит. Быть графом Морикарским — работа без выходных.
А ещё у меня красивая, умная и талантливая дочь, отрада отцовских очей.
У неё как раз наметился серьёзный роман с неким молодым графом, хотя и из аборигенов, но достаточно прогрессивным, чтобы пройти обучение в михайловской образовательной системе. Она, кроме ремесленных училищ, включает в себя аналоги техникумов и высших школ. Нечто вроде «де сиянс академии» у нас тоже есть, но она под патронажем Императрицы и пока не прославилась фундаментальными научными прорывами. А вот «михайловские промышленные институты» понемногу выдают то одно, то другое. Например, этот самый Нагмин графчик довёл до промышленного образца дешёвую и массовую лампу накаливания. Это не прорыв гениальности уровня Лодыгина, потому что схемы лампочек (а также динамо-машин, трансформаторов и многого другого) набрасывал на досуге портковский радиотехник. (Автомеханика у Портка в команде нет, поэтому с двигателями внутреннего сгорания пока не очень хорошо выходит, зато электрификация уже идёт вовсю.) Однако паренёк привлёк моё внимание умом и практичностью, а Нагмино — ещё и симпатичным лицом. Мы оба набросали по скетчу и решили, что парнишка неплохой, хоть и граф. Может, что-то и выйдет из их отношений. По крайней мере, ей уже не так одиноко в этом мире, и она выглядит счастливее, чем раньше. А графчик влюблён в неё до потери пульса. Кто бы не влюбился в такую красу?
Единственное, что я могу поставить в заслугу лично себе, — ряд удачных кадровых решений. Они позволили нам выстроить рабочую систему администрирования. Несколько лет отбора через наше с Нагмой умение «видеть, рисуя» и последующего регулярного контроля привели на ключевые должности в имперских департаментах некоторое количество неглупых, активных и при этом более-менее честных людей. На все вакансии их не хватило (слишком редкая для нашего вида мутация), но при обычной кадровой системе на руководящие должности такие люди не попадают вообще никак. Так что я их жёстко контролировал, но берёг, пачками кидая в камин многочисленные доносы и кляузы, которыми меня засыпали их подчинённые. Поразительный эффект даёт наличие в руководстве хотя бы десяти процентов людей, работающих на результат, а не на свой карман — невозможное становится возможным. Жаль, что работает только в ручном режиме селекции и контроля, а нам с Нагмой никак не разорваться. Я занимаюсь промышленниками и экономистами, она — гуманитариями и социальщиками, но людей требуется тысячи, а мы можем охватить в лучшем случае десятки.
Тем не менее, даже при таких скромных успехах мы смогли устроить «угар НЭПа», отказавшись от коммерческой концессионной системы в экономике и вернувшись к планово-распределительной там, где речь идёт о государственных и промышленных нуждах. Коммерсантам оставили розничный ритейл, который не так критичен и, разумеется, не так прибылен. Успевшие разбогатеть концессионеры были сильно против и даже пытались противодействовать реформе, но к самым активным приехал в гости граф Морикарский. Лично. Остальные поняли намёк сами.
Система работает не идеально и очень сильно не дотягивает до того уровня, что был при Мейсере, но гораздо лучше, чем на момент моего возвращения. И я этим втайне горжусь.
***
На внешнеполитической арене всё сложно. По-прежнему ни войны, ни мира. Меровия числится «узурпированной графом Морикарским и его ставленницей Катрин, получившей престол в обход законного наследника, принца Джериса». Соответственно, режим международной изоляции не отменён, но торговля через Нарнию ширится, тем более, что у той появился свой торговый флот, а в перспективе может народиться и военный. Формально Нарния — суверенное государство, ни с кем не находящееся в состоянии войны, так что страдает только от высоких пошлин на её товары. Но мы можем себе это позволить.
Калания окончательно превратилась в транзитный хаб нашей торговли на западе. Все, кто живёт там не натуральным хозяйством, получают доход именно с неё. Несмотря на невысокую выгоду — слишком много слишком жадных посредников, — я продолжаю упрямо продвигать экспортную политику «лучше так, чем никак». Потому что даже невыгодный транзит ставит Каланию в зависимость от нас — её элиты, кормящиеся с него, кровно заинтересованы в мире и осаживают агрессивные порывы короля Джериса, который умоляет Багратию возобновить военную кампанию.
Кроме того, мы получаем возможность покупать в Багратии технические новинки и беззастенчиво заниматься их нелицензионным копированием. Увы, по ряду позиций они выступают уже не хуже нас, а по некоторым — и лучше. Правда, они тоже промышленным шпионажем не брезгуют, так что в среднем у нас паритет. В военном отношении тоже. В отсутствие Мейсеровского буста мы перестали выглядеть опасно опережающими. Это ограничивает их стремление возобновить войну, хотя из публичной риторики этот вопрос не уходит. Меровия — «Империя Зла», которую надлежит «показательно наказать» за это. Но это уже «привычное зло», поэтому с наказанием можно сильно не торопиться. Тем более, что делать это Багратии, если что, придётся самостоятельно — от Киндура в военном плане толку мало, и нет у него никакого желания об нас убиться. Багратия, нуждающаяся в новых рынках, активно отжимает колонии, входя туда своим капиталом с непосредственностью кабана в гоне, прикрывая этот процесс «заботой о развитии союзников». Фактически Киндур контролирует свои протектораты уже чисто формально, на товарные потоки сел багратийский крупный бизнес, и местные администрации скуплены им на корню. Уже начинаются тщательно финансируемые понятно кем народные волнения: «А не пора ли нам освободиться от метрополии, то-то хорошо заживём!» Ну да, ребята, это вам к Портку за консультацией, он объяснит, как выгодно сменить официально колониальную администрацию на якобы собственную, контролируемую иностранным капиталом. В первом случае метрополия принимает на себя все проблемы и забирает всю прибыль. Во втором — проблемы остаются вашими, а прибыль — догадайтесь сами.
Через два года, когда Андрию исполнилось пять, мы получили первую серьёзную дипломатическую победу: Киндур отказался продлять торговое и политическое эмбарго в отношении Меровии и сепаратно подписал с нами мирный договор. Моя заслуга минимальна, я лишь оказал влияние на департамент внешних сношений, поставив туда отобранных лично людей. Остальное они сделали сами — объяснили киндурцам, с какой стороны на этом бутерброде масло, и кто именно его будет жрать, если они продолжат тащиться в фарватере Багратии. Теперь Киндур покупает колониальные товары прямо у нас, без посредников, напрямую. Это выходит им в разы выгоднее, чем получать их из собственных колоний, где каждый банан проходит через руки багратийских коммерсантов. Да, мы снова отдаём почти по себестоимости, но я ещё не разочаровался в политике захвата внешних рынков демпингом. Может, хоть в этот раз получится?
Багратия злилась и слала раздражённые ноты, но Киндур прекрасно понимал, что воевать на Севере при отсутствии общих границ нереально, а колонии они и так фактически потеряли. Дело всерьёз шло к тройственному военному союзу Меровии, Нарнии и Киндура, формально — оборонительному, фактически — направленному на возврат киндурских колоний, то есть антибагратийскому. Это уже серьёзная заявка на пересмотр мирового баланса сил и влияний, так что мы впервые были полны осторожного оптимизма.
На шестьдесят лет Катрин торжественно вручила графу Морикарскому высший орден Империи и наградила известием, что опять беременна. Практически одновременно с оповещением от вышедшей-таки замуж Нагмы, что у меня будет внук. Ровесники через поколение, дядя с племянником — погодки. Или тётя с племянницей — УЗИ у нас по-прежнему нет, и я вряд ли до него доживу.
Ничего, я и так роды приму. Руки-то помнят!
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: