Глава 4. Прорыв

— Ты уверен, что войну Длани надо было объявлять открыто? — спрашивает Катрин.

— Абсолютно, Кать. Они должны понять, что это моя инициатива. Ты будешь отмалчиваться, отказывать в аудиенциях и игнорировать – но и только. Это граф Морикарский ополчился на Длань, а Императрица всего лишь потакает своему консорту, будучи, при всех её достоинствах, просто беременной бабой.

— Они попытаются тебя убить.

— Лучше меня, чем тебя.

— Не лучше, — дуется Катрин.

— Ты без меня справлялась шесть лет, я бы без тебя и недели не протянул, — обнимаю свою любимую женщину я. — И бронежилета для беременных у нас нет. Единственный способ заставить эту кодлу проявиться — убедить, что они могут всё решить одним ударом. Иначе уйдут в тень, станут настоящим криминальным подпольем, теневой империей, и мы их потом никогда до конца не вытравим.

— Я люблю тебя и не хочу потерять.

— Я люблю тебя и обязан тебя защитить. Я всё ещё твой паладин, помнишь?

Я прекрасно понимаю, что этой публичной дефенестрацией повесил на себя мишень. Так и было задумано. Дланники должны быть уверены, что вся проблема во мне, что я тешу свои консортские комплексы, пользуясь беременностью жены. Убери графа Морикарского —и будет как раньше и даже лучше, потому что вдовая императрица с младенцем более управляема, чем замужняя и бездетная. Ей будет не до мелочей.

Сидеть сложа руки и ждать, пока меня попытаются грохнуть, я не собираюсь. В день объявления указа личная гвардия графа Морикарского, фактически заменяющая нам внутренние войска, проводит массовые аресты всех «открытых» дланников в регионах. Это официальные представители ордена, его, так сказать, лицо. Всё остальное — его жопа, она куда обширнее, но пока и эти сгодятся. Как минимум, «коммерсы», уж простите терминологию моей молодости, поймут, что их «крыша» не всесильна. Часть коррупционных схем развалится, часть процессов будет парализована, кто-то задумается о том, стоит ли платить дальше или лучше подождать и посмотреть, куда вырулит. А главное, виноват граф. Его люди, его действия, его ответственность. Катрин всего лишь указ подмахнула. Женщина, что с неё взять.

Аресты проходят, в целом, успешно. Слава телеграфу, шифрованные приказы приходят в нужный момент, фактор внезапности срабатывает, сопротивления почти нигде нет, а где есть — жертвы минимальны. Вооружённые отряды дланников не были готовы драться с гвардейцами, это вам не децимации крестьянам устраивать. В одном городке крупный карательный отряд заперся в здании регионального штаба Длани и пытался отстреливаться, но был забросан зажигательными гранатами да так там и сгорел к чертям. Остальные пытались разбежаться, многим удалось. Всё-таки графская гвардия слишком малочисленна. Но удар я нанёс хороший, и он был не последним.

Дланников в ранге «презренных», «ничтожных» и прочую шушеру мы просто заперли для дальнейшей фильтрации. Тем, кто не отметился в каких-нибудь зверствах, грозит максимум высылка на плантации Юга. Остальным не повезло — до отмены смертной казни Меровия ещё не докатилась.

А вот «скромных» и «простых» сразу потянули на допросы, каковые в здешней судебной системе представляют собой зрелище неаппетитное, но познавательное. Тут же взяли за жабры и тех, кто получал через них концессии. Это «новые меровийские» — коммерческая страта, формирующаяся из разорившейся мелкой аристократии. Им запираться резона нет, к доящим их дланникам они симпатий не испытывают, а графа Морикарского боятся. Правильно, кстати, делают.

Коррупционные схемы, как я и предполагал, мы вскрыли на раз-два, но это было не то, что я искал. Мне нужно было что-то реально громкое.

***

— Это «скромный» Линир, — представил мне дознаватель сидящего на деревянном стуле мужика с подбитым глазом.

На стуле мужик сидит криво, вид имеет невесёлый, взгляд потухший. Сейчас узнаем, стоило ли мчаться на личном бронепоезде через половину Меровии ради того, чтобы его выслушать.

— Рассказывай Его Высочеству то, что рассказал мне, — пихает того в плечо дознаватель.

Мужик дёргается лицом — видать, плечу тоже досталось в процессе, и начинает поспешно излагать.

Скромному Линиру нескромно фартануло — он был главой крупного регионального отделения Длани и окормлял целую губернию. Хотя сам он имущества, как и положено дланнику, не имел, отчего-то множество людей было готово предоставить ему возможность безвозмездно распоряжаться их собственностью. Жить в роскошном доме, пользоваться множеством слуг (и служанок), кататься в золочёной карете, питаться, ни в чём себе не отказывая. Не имея ни гроша за душой, скромный Линир распоряжался, как своим карманом, целым банком, мимо которого отчего-то не проходила ни одна крупная сделка в подведомственной ему области. Этот банк вёл чрезвычайно интересную деятельность — кредитовал местных лендлордов, желающих получить торговую концессию. Под залог их земель.

Бароны, маркизы и графы, часто доедающие последний хрен без соли в силу распавшегося аграрного уклада, получали предложение, от которого не могли отказаться — отдать свои владения в залог кредита, на средства которого они приобретали возможность поставлять некие товары на некие казённые предприятия. Фактически, этих денег они не видели, они так и оставались в банке «скромного», но полученная концессия теоретически давала им возможность разбогатеть.

Среднестатистический барон отнюдь не отличается наличием коммерческой жилки. Поколения благородных предков его к такому не готовили. Кроме того, дланники имеют достаточное влияние на коммерческую конъюнктуру в регионе, чтобы мимо них муха не пролетела. В результате аристократы разорялись, их земли отходили банку, банк сдавал их в аренду, становясь постепенно крупнейшим лендлордом губернии. Важным для меня было то, что таким образом Длань получила рычаг влияния на ту сферу, куда мы категорически не собирались допускать частника — на технологические производства. К сожалению, волей Перидора все заводы за пределами графства стояли либо на землях короны, либо на землях лендлордов — чем дальше от столицы, тем последний вариант вероятнее, потому что казённых земель там почти нет. Если эта земля оказывается в распоряжении банка, контролируемого Дланью, он имеет возможность расторгнуть аренду. Теоретически. Практически закрыть завод ему, конечно, не дадут, но если верховную власть в регионе представляет закулисный владелец банка, то открывается масса вариантов. Увеличить аренду так, что продукция перестанет быть рентабельной. Затруднить подвоз сырья, разобрав мост. Затруднить вывоз продукции, перекопав дорогу. Создать проблемы жителям заводских посёлков, лишив его рабочей силы. Возникнут проблемы со стратегической продукцией, власть отреагирует, прислав их решать… Правильно, снова дланников. А как они решают проблемы, все уже знают — вздёрнут главного инженера на кран-балке, и привет. В результате оказалось, что целый оружейный завод уже некоторое время находится под прессингом шантажа Длани, откупаясь от неё частью продукции. То есть у нас под боком образовался чёрный рынок оружия, и нам ещё предстоит разбираться, куда оно уходит. Кому уходят деньги, и так понятно.

Тем не менее, на публичный процесс мы вынесли не это. Оказалось, что парочка взявших кредит под залог земель графов никак не желали разоряться. То ли природный коммерческий талант проснулся, то ли нашли умных менеджеров, но деньги вложили удачно, обернули их с большой прибылью и ухитрились построить бизнес так, чтобы не зависеть от Длани. В общем, их торговля росла и ширилась, дело шло к тому, что кредиты они вот-вот вернут, родовые земли останутся у них, да ещё и самостоятельные финансовые игроки образуются. И надо же случиться такому, что обоих ушлых графьёв прямо в их поместьях зарезали разбойнички! Бизнес их рухнул, наследники не выплатили кредиты, и земли покойников находятся в стадии изъятия за долги.

Скромному Линиру была обещана жизнь — паршивая и не тут, но он не капризничал. Сдал всю схему со всеми исполнителями. Убийство аристократов по приказу высокопоставленного дланника, чтобы завладеть их родовыми землями, — это медийно. «Скромного» со всеми пойманными подельниками тут же погрузили в мой бронепоезд, и мы отбыли в столицу.

Его пытались прикончить на месте, пытались отбить по дороге, какие-то отморозки даже атаковали сдуру бронепоезд. Несколько раз пробовали отравить в тюрьме, но «скромного» охраняли, как золотую казну. Когда его везли в суд, арестантскую карету взорвали — но его там не было. В общем, на публичном открытом суде Линир был отлично мотивирован и пел как соловей, во всём признаваясь и всех сдавая. Газеты (все три) растаскивали его речь на цитаты, аккредитованные журналисты строчили до дыма из-под карандашей. «Длань Императора», и без того растерявшая народные симпатии, на глазах превращалась в жуткое разбойничье кубло и натуральных «врагов народа».

Императрица сохраняла молчание, и оно становилось всё более демонстративным, я ждал ответного удара.

И, разумеется, дождался.

***

Графу Морикарскому к покушениям не привыкать. Его уже убивали, не помогло. Живучая я тварь. В этот раз меня убили аж два с половиной раза. Два — успешно, третий — так себе.  С целью минимизации числа случайных жертв я отбыл в своё графство, и не доехал. Скромный кортеж был атакован, охрана билась героически, нанесла атакующим большой ущерб, но не сдюжила. Человек в очках и маске, ехавший в бронированной карете, был вытащен из неё и убит.

Минус один граф.

Второй, не будь дурак, отправился в путь на личном бронепоезде и прибыл благополучно. Бронепоезд вообще отличная штука, рекомендую. Этого графа застрелил убийца из числа подкупленных слуг прямо за обедом. Бац — и человек в очках и маске падает лицом в салат. Безвременно-безвременно.

Поэтому вестям о том, что третьего графа убили при штурме поместья, уже вообще никто не поверил. Тем более, что штурм вышел на троечку с минусом. Графский замок — это вам не дворец Перидора, его ещё при Мейсере перестроили так, что засевший там гарнизон устанешь выковыривать. Нельзя сказать, что нападавшие не старались: во двор, разнеся ручными гранатами охрану ворот, ворвалось больше сотни человек. Входную дверь в холл одолели пятнадцать и дальше порога не ушли. Пулемётные точки там стационарные, прямо в стенах. Мы бы их и во двор не пустили, но боялись, что разбегутся, лови их потом в лесу. А так, по моим прикидкам, почти все боеспособные каратели «дланников» как раз там и легли.

Граф Морикарский торжественно выступил перед своими людьми с балкона замка, донеся до всех месседж «Не дождётесь», и в него даже никто не выстрелил.

Длань была дискредитирована, но не сдалась. Отчаявшись поразить графа Морикарского в тушку, они решили целить в его кошелёк. Примерно половина контракторов, получивших торговые концессии через Длань, устроили бойкот графских предприятий. По стране прокатилась судорога сбоя поставок, вызвавшая остановку ряда ключевых производств и волну недовольства. К этом мы были готовы, по новому графскому указу (подтверждённому Императрицей), концессии отзываются по упрощённой процедуре и выдаются далее на конкурсной основе. Не доставил вовремя, привёз не туда и не то, завысил цену? Нафиг с пляжа. Следующий! В новые контракты «госзакупок» уже включён пункт о личной ответственности, где подписант, сорвавший поставку, не только лишается контракта и денег, но и может получить изрядную порцию физического труда на свежем воздухе. Параллельно я начал сворачивать коммерческую вольницу, восстанавливая по мере сил и возможностей систему госпоставок. По крайней мере, там, где дело касается снабжения армии. Получалось средненько: собирая башкой все грабли, изобретая велосипеды и запрягая коней не тем концом не к той телеге… Но методом проб и ошибок что-то постепенно стало налаживаться. Или мне так казалось?

***

— Я не слишком зарвался, Кать? — глажу жену по огромному животу, который уже очень скоро нас кем-то порадует. — Не многовато на себя беру для консорта?

Мотаясь на бронепоезде по стране, граф Морикарский действовал совершенно волюнтаристски — карал и миловал, приказывал и велел, распоряжался людьми и ресурсами, устраивал внесудебные расправы и награждал своей рукой. И ошибался, ошибался, ошибался… До чёрта ошибался. Чаще, чем поступал правильно. Потом опять карал и миловал, ликвидируя последствия ошибок и плодя новые. В свете поползли шепотки, что граф метит в Императоры, а Катрин от беременности раскисла и не удерживает вожжи. Разумеется, до неё эти слухи заботливо доносят «доброжелатели», надеющиеся хоть так подрезать крылышки излишне ретивому мне.

— Я доверяю тебе, мой муж и паладин. Потому что если не верить тебе, то кому же? Мне грустно, что мы снова редко видимся, но я понимаю, что такое долг правителя. Спасибо, что взял на себя все разъезды, боюсь, мне они пока не по силам.

— Больше всего на свете я хотел бы быть с тобой. Так и гладил бы тебя по пузу целыми днями. О, смотри, пинается!

— Чувствует отцовскую руку, — улыбается моя любовь. — Уже скоро он родится.

— Он или она, — уточняю я.

— Он. Это мальчик, я чувствую.

— Мальчик так мальчик. Наследник престола нам не лишний.

— Ты снова уедешь? Мне докладывали, что Багратия готовится к весеннему наступлению…

— Пусть хоть обнаступается, — отмахиваюсь я. — Но роды у тебя приму я.

— Мне будет неловко, — вздыхает она. — Муж не должен видеть такое.

— Твой муж особенный.

— Я знаю, но…

— Ты, конечно, Императрица и твоё слово — закон, но в этом случае позволь мне настоять на своём. Я ни за что не доверю тебя местным коновалам.

— Как граф ты в моей власти, но как жена — я в твоей, — неохотно соглашается моя любовь.

***

Катрин угадала, и мальчика мы назвали Андрием. Идея была Катрин, а я не протестовал — имя как имя. Буду звать Андрейкой.

Роды принимали вдвоём с Нагмой, обеспечив максимум возможной медицинской паранойи, но ничего не понадобилась — Катя родила легко, ребёнок вылез здоровенький, заорал на весь дворец.

Нагма в восторге, готова таскать братика круглые сутки, всевозможных нянечек и кормилиц, положенных ему по статусу, решительно вышвырнула прочь.

— Сами прокормим! — смеётся дочь. — Катька, сам знаешь, не обделена молочным хозяйством.

По случаю рождения наследника в столице прошли народные гуляния, за казённый счёт накрывали столы и разливали вино. А через две недели я снова отбыл — дороги высохли от весенней распутицы, и ситуация на западном фронте начала накаляться.

Несколько лет «странной войны» изрядно измотали не только Меровию, но и её соперников. «Рутинизация конфликта» называла это Джулиана — когда военные действия перестают быть форсмажором и становятся обыденным фоном жизни. Где-то там, на границах, стреляют, убивают, при удаче двигают фронт вперёд, «планово отходят на заранее подготовленные позиции» при неудаче, вбивают в землю тонны дорогущих снарядов, выстреливают в белый свет прорву отнюдь не бесплатных патронов. Каждый солдат изнашивает сапоги и форму, каждый день получает завтрак, обед и ужин, по праздникам — порцию креплёного вина. А, да, ещё иногда умирает.  И чем дальше, тем больше население перестаёт понимать, зачем это всё.

Воевать дорого, но, хуже того, — воевать вредно. Фоновая война приедается и начинает размывать общество. У кого-то погиб муж или отец, а кого-то бесит военный налог. Кто-то наживается на поставках, а кому-то пришёл срок в рекруты. Кто-то готов «зубами грызть проклятых багратийцев», а кто-то в гробу видел все эти «императорские забавы».

Создав мощную прослойку грамотного населения, Мейсер прекрасно понимал, какую потенциальную свинью подкладывает правящему дому, но при скоростном бусте прогресса они не успевали вырасти в очередной «революционный класс» — слишком быстро всё менялось, слишком много было текущих задач, наша «протоинтеллигенция» не имела времени задуматься о том, как её недооценивают и сколько ей недодали. Общество офигевало от мелькающих калейдоскопом перемен и воочию наблюдало, что с каждым шагом открываются новые возможности. Когда группа Мейсера свалила, какое-то время работала инерция, но теперь она кончилась, и народ начал задумываться — а где же все те пряники, которые мы успели себе нагрезить? Неужели их не будет? А им вместо пряников — бесконечная война.

У нас война с Наполеоном породила декабристов, а Первая Мировая — революцию. Кажется, в остальных странах было что-то похожее. Пораженческие и просто антивоенные настроения, недовольство военными расходами, нежелание умирать в непродуктивной войне, работа вражеских агитаторов и внутренних врагов — если это ещё и не «революционная ситуация», то нечто, на неё намекающее. Как там было? «Верхи не могут, низы не хотят»? Не дождётесь. Я ещё кое-что могу, а низы авось подтянутся.

Багратию, с которой мы сцепились в затянувшемся военном клинче, лихорадило не слабее, чем Меровию. У них тоже появились фракции, требующие «послать к чертям этого дармоеда Джериса и закончить уже эту бессмысленную войну». У них тоже устало население и расшаталась экономика. Торговое сословие лоббировало переключения финансирования с армии на колонии, потому что колонии приносят деньги, а армия — чистый убыток. У меня появилась даже надежда если не на мир, то на заморозку конфликта… Но нет, Багратия выбрала другой путь.

Выкрутив руки зависимым от неё Киндуру и Лоэции, багратийцы вынудили их изображать вялые попытки разогреть фронт, но основная ставка, по донесениям наших инсайдеров в верхах, была сделана на решительное наступление.

***

— Чота я не понимаю, — чешет натёртую короной лысину король Нарнии. — На что они рассчитывают? У нас куча проблем, факт, но армия слабее не стала, фронт стоит крепко, вкопались так, что дальше некуда, артиллерия в готовности, снарядов худо-бедно накрутили в количестве. Если Багратия бросит всё в один прорыв, мы, может, прогнёмся на пару линий, откатимся на запасные рубежи, но никаких предпосылок к разгрому я в упор не вижу. Для этого им надо иметь перевес двадцать к одному, как минимум. В Багратии просто нет столько солдат, и взять их негде.

— Не буду спорить, — киваю я, — с моей точки зрения всё выглядит так же. Но я не верю, что они разом сошли с ума и решили самоубиться о наши окопы. Давай исходить из того, что багратийцы знают, что делают, а мы не знаем, что они задумали. И это плохо.

— Ладно, — соглашается Порток, — давай. И что ты предлагаешь, сюзерен?

— Мне нужны резервы. Много. На случай… Не знаю чего. Чего-то.

— Высру я тебе резервы эти? Вон, дополнительный рекрутский набор объяви.

— Нельзя, — морщусь я. — Полыхнёт. Воевать всем осточертело — раз, снимать людей с производств нельзя — два. У нас и так очень тонко с кадрами.

— То есть, учитывая, что ты телеграммой вызвал меня, изыскать эти резервы — моя задача?

— Увы. Мне совсем не нравится идея тащить в Меровию твоих команчей, но, боюсь, придётся.

— Они не умеют воевать в окопах. Это не пехота, а спецназ.

— Я не посажу их в окопы. Я вообще надеюсь, что они не понадобятся. Я их даже на фронт не повезу, расквартирую в графстве. Но, если что, у меня будет под рукой… Сколько?

— Тысячи три могу дать.

— Три тысячи отборных головорезов.

— Чёрт с тобой. Пусть прогуляются. Но доставка и снабжение на тебе!

— Замётано. Спасибо.

— Это мой вассальный долг. Но ты не привыкай, сюзерен, у меня армия маленькая…

***

Я ещё успел метнуться в столицу, поцеловать Катьку, понянчить сына, обнять дочь… Но наутро прибежал курьер из штаба. Началось.

С фронта телеграфировали о начавшейся артподготовке, и новости я узнавал уже «с колёс» — в штабном вагоне бронепоезда стоит одна из первых в этом мире радиостанций. Молодой парнишка из «михайловских кадетов» стучит ключом, потом слушает, записывает кодовые группы, расшифровывает их по таблице, несёт нам. Пока ничто не предвещает беды… Ну, то есть больше, чем обычно. Противник вываливает на наши порядки тонны снарядов, наши войска зарылись в землю и ждут пока ему надоест. Потери есть — как без потерь, — но ситуация выглядит штатно. Но меня терзают дурные предчувствия. За столько лет позиционной войны Багратия не могла не усвоить её уроки: взламывать глубоко эшелонированную оборону готового к атаке противника — долго, дорого, и малопродуктивно. А значит, они рассчитывают на что-то ещё. На что?

Новости приходят в ночи, когда я прилёг поспать, и приходят они не по радио. Вздрогнула подо мной кровать, качнулся вагон, полсекунды спустя в стену шарахнуло воздушной волной.

Из бронированной командной рубки виден оседающий за лесом подсвеченный наземным пламенем грибочек. Не так чтобы большой, много если на полкилотонны, но судя по направлению и расстоянию, он ровно там, куда мы сейчас едем.

К утру наш бронепоезд намертво увязает в хаосе скопившихся перед главным транспортным узлом товарняков. Мечущиеся в панике железнодорожники рвут пупок, пытаясь растащить их так, чтобы мы проехали, но у них ничего не выходит — сама станция практически уничтожена. К этому моменту уже становится ясно, что это не супер-бомба и не царь-пушка какая-нибудь. Это взорвался крупнейший прифронтовой снарядный склад. Взрывом захватило несколько составов со взрывчаткой и боеприпасами, превратив огромную товарную станцию в лунный пейзаж, где всё ещё идёт вторичная детонация разлетевшихся вокруг мин и снарядов.

Рация наша весьма недальнобойная, и остальные новости я получаю через несколько часов, когда восстанавливают телеграфную линию.

Нет, причиной взрыва было не курение в неположенном месте — на воздух этой ночью взлетело четыре склада и два завода, не считая нескольких товарных составов, взорванных аккурат на узловых станциях. Минимум в двух местах находят на стене изображение белой ладони — знак «Длани Императора».

Когда рабочие наводят временный путь и мы проезжаем уничтоженный вокзал, наступление Багратии уже началось. Наша артиллерия за три часа вываливает на них весь запас снарядов, который хранился на батареях. Я командую отступление — боезапаса больше нет, подвоз нарушен, так хоть пушки спасти. Пехота вгрызается в землю, стараясь задержать противника и дать нам спасти орудия. Где-то выходит, где-то нет — без артподдержки она обречена. Немалую часть пушек приходится, наскоро выведя из строя, бросать, отступая. Меньше суток прошло — а простоявший годы, считавшийся невзламываемым фронт прорван. Оборона трещит по швам, на соседних участках пытаются накрыть прорыв фланговым огнём, но это совсем не то же самое, что долбить по пристрелянным квадратам. Воздушной разведки и корректировки с дронов у нас теперь нет, радио ещё не доросло до оперативного уровня, примитивная проводная телефония уже есть, но провода слишком легко рвутся, и артиллерия бьёт наугад, нанося ущерб как наступающему противнику, так и отступающим нашим. В какой-то момент бронепоезд открывает огонь, оказавшись последним узлом рушащейся обороны. Под сотрясающие штабной вагон залпы бортовых восьмидесятимиллиметровых пушек я пытаюсь хоть как-то управлять воцарившимся вокруг хаосом, рассылая конных курьеров и крича матом в подтянутый к поезду полевой телефон. Телефон говно, слышно плохо, связь всё время рвётся, и приходится ждать, пока связисты починят провод.

Вклинившиеся на несколько километров вглубь наших позиций багратийцы кидают в прорыв новые и новые войска, и в конце концов мне приходится объявлять общее отступление чтобы избежать окружения последних боеспособных частей. Отступление местами превращается в бегство, и, прикрывая огрызающийся арьергард последними снарядами, откатывается на восток и наш бронепоезд. Увы, всё, что я могу к этому моменту, — констатировать полный разгром.

Ну почему я не генерал Корц?