— Что это за место? — спросил Полчек. — И как вы видите в этом тумане?

Корабль движется в непроницаемом белом мареве, с тихим плеском разрезая морские воды. В трюме его что-то ритмично пыхтит, по корпусу идёт равномерная вибрация. Лодочник смотрит вперёд через наклонное стекло рубки, положив одну руку на окованное медью колесо штурвала, другую — на латунные головки рычагов, торчащие из пола причудливым кустом.

— Отчасти помогают очки. Но больше — опыт.

 

Когда «Безумный Крылодыр» отчалил от тайного пирса во Всеношне и канул в туман, лодочник снял дыхательную маску. Сейчас на его лице лишь массивные гоглы с тёмными стёклами, под ними молодое лицо представителя человеческой расы. Вместо плотной хламиды с капюшоном — куртка с кожаными вставками и множеством карманов, на голове — шляпа с обвисшими полями, с которых свисают на шнурках многочисленные мелкие амулеты.

— Мы идём через Край, — пояснил он. — То, что вы видите вокруг, лишь особый род галлюцинации. Нет никакого тумана. Нет никакого моря. Наш мозг отгораживается этими картинками от того, что показывают ему глаза.

— И что же они показывают?

— Ничто.

— И как оно выглядит?

— Никак. Живущие на кифандирах не могут воспринять реальность Края, потому что это не похоже ни на что, виденное ими ранее. Их разуму не из чего выстроить картинку, поэтому он просто затыкает прорехи первыми попавшимися текстурами. Обычно это море и туман, потому что они самые простые.

— А вы, значит, видите всё как есть?

— Вы не поняли, — лодочник покачал головой, амулеты на шляпе закачались с сухим стуком. — Нет никакого «как есть». Мы на изнанке Альвираха, тут просто не на что смотреть. Иллюзии, которые вы считаете вашим миром, развёрнуты к нам обратной стороной.

— Как будто мы зашли на сцене за декорации? — спросил Полчек заинтересованно.

— Хорошее сравнение, — согласился Лодочник. — Пассажиры всегда спрашивают. Наши глаза приспособлены чтобы смотреть на текстуры. А мы за ними, и здесь нет света, который мог бы отразиться от предметов, и нет предметов, от которых мог бы отразиться свет.

— И как же вы управляете вашей ладьёй? У неё даже парусов нет...

— Это краевой проницатель. Ему не нужны паруса, потому что тут нет ветра, ему не нужны киль и руль, потому что тут нет моря. Отчасти он является условностью, ведь для перемещения по Краю не нужны корабли. Однажды все, кого вы знаете, умрут и окажутся здесь — и я вас уверяю, тогда преспокойно обойдутся без лодки. Увы, вы уже лишились возможности убедиться в этом лично.

— Вряд ли это приятный опыт, — сказал Полчек равнодушно.

— Кто знает? — пожал плечами Лодочник. — Уж точно не я.

— Вы разве бессмертны?

— Нет. Я не старею, пока не дышу воздухом Альвираха, но меня можно убить. Предупреждаю — это сложнее, чем кажется. И моя смерть не расторгнет ваш договор, смотрите примечание би сорок шесть к пункту четыре-восемнадцать.

— Ничего такого и не думал, — фыркнул Полчек. — Францис... Ах, да. Вино теперь придётся наливать самому.

— Бар слева, вон тот шкафчик.

— Отличный сервис.

— Спасибо, что пользуетесь услугами «Безумного Крылодыра». Не забудьте поставить пять звёздочек и написать положительный отзыв.

— А скажите, вы действительно перевозите души умерших в Град Осуждённых? — спросил Полчек, звякая стеклом в шкафчике.

— У вас кто-то недавно умер?

— Да, мой дворецкий. Внезапно оказалось, что это был самый близкий человек. То есть гоблин. Иногда надо умереть, чтобы о тебе вспомнили.

— Соболезную.

— Мы встретились бы с ним в посмертии, если бы я не заключил договор?

— Я не знаю. Наше посмертие иное. Киноринх, владыка смерти и наш господин, позаботится о каждом из нас отдельно. И нет, мы, разумеется, не перевозим души умерших. Это суеверие. Вы знаете, сколько разумных умирает на Альвирахе ежедневно?

— Нет. Сколько?

— И я не знаю. Но мне определённо понадобился бы корабль побольше.

— И в чём тогда смысл вашего существования?

— А вашего?

— Туше, — признал Полчек. — Выпьете со мной?

— Я за штурвалом, — Лодочник похлопал ладонью по ободу. — Но вы пейте, не стесняйтесь.

 ***

 — Грустишь? — спросила Спичка, усаживаясь рядом с Завирушкой на борту.

— Немного, — призналась девушка. — Сама не знаю почему.

Он свесила ноги за борт и болтает там новенькими сапожками, перемешивая туман.

— Так бывает, — согласилась дварфиха. — Эль хочешь?

У неё в руках огромная кружка с логотипом «Крылодыр логистик inc. Транскраевые перевозки». На картинке не очень разборчиво изображено нечто летуче-плавучее.

— Нет, спасибо, не хочется. У меня такое ощущение, что моя жизнь закончилась. И началась какая-то другая. Может быть, даже лучшая, но не совсем моя.

— И так тоже бывает. Ты выбрала предназначение и перестала принадлежать себе. На время или навсегда, как получится.

— Я не хочу навсегда.

— А тебя не спросят, девочка. Сказала бы, что зря ты связалась с Полчеком, да ты поди и сама уже поняла.

— Мастер Полчек хороший человек, — ответила девушка неуверенно. — Мне так кажется. Только какой-то... несчастный.

— Он человек с хорошими намерениями, это не одно и то же. Что же до счастья, он только что похоронил единственного, кому он был действительно нужен, и стал окончательно одинок. Он потерял театр, который был смыслом его жизни. Он обменял свою душу на билет «Всеношна — Корпора». Билет, который для нормальных людей стоит десяток куспидатов в третьем классе и максимум сотню — в первом. Я бы не чувствовала себя счастливой на его месте.

— Я и на своём-то себя счастливой не чувствую, — вздохнула Завирушка. — Но мне жалко Мастера Полчека.

— А зря, — сказала Спичка, вставая. — Потому что он тебя не пожалеет. Тем, кому плевать на себя, на всех остальных плевать тем более.

 ***

— Видел, у вас неплохая коллекция Монет Душ? — вкрадчиво интересуется Вар у Лодочника.

Тот неопределённо пожимает плечами, вглядываясь в туман впереди.

— Не продаёте?

— Нет.

— Отчего так категорично?

— У вас нет и не может быть ничего равноценного, — отвечает Лодочник. — Нам не на что меняться.

— Не спешите с выводами, я довольно богат и имею многочисленные связи.

— Ваши деньги тут бесполезны, ваши связи тем более.

— Но вы же не всегда бороздите Край? А раз вы бываете на Альвирахе...

— Вы не понимаете. На вашей стороне реальности я ничего не могу коснуться и даже дышу из баллона, потому что её воздух уносит мою жизнь с каждым выдохом. Мне не нужно ничего оттуда и не нужно ничего там. Кроме этого, — Лодочник тряхнул связкой монет, они издали сухой каменный стук.

— А зачем вам Монеты Душ? Все платят вам, но куда вы их тратите? Не похоже, что здесь много лавок... — Вар махнул рукой в туман.

— Вы платите за проезд мне, — сказал тихо Лодочник, — но плату берут и с меня. Силы, о которых вам лучше не знать. И когда они потребуют свою долю, с ними лучше не торговаться.

— И они принимают Монеты Душ?

— Они пожирают души. И если не найдётся монеты, то они сожрут мою. Или ваши.

— Ходят слухи, что не все взошедшие на борт ладьи Лодочника сходят с него, — осторожно сказал Вар.

— Край — опасное место, — пожал плечами тот. — Но обычно монеты достаточно.

Третий игрок:

— Какой он загадочный... Мастер, можно спросить?

Мастер:

— Конечно, спрашивай.

— Я не понимаю, Лодочник — он кто или что? Зачем ему возить людей и грузы, если ему не нужно ничего, кроме этих Монет Душ, а сами монеты нужны, чтобы возить людей и грузы? Какой-то замкнутый круг получается... Где логика?

Первый игрок:

— Можно я?

Мастер кивает.

— Смотри, племяшка. Человек всю жизнь работает, чтобы заработать себе на пропитание. А еда ему нужна, чтобы были силы работать. Какой-то замкнутый круг получается, верно? И где тут логика?

— Дядя, я понимаю твой сарказм. Но у людей есть что-то кроме еды и работы! Очень много всего!

— Только когда еды много, а работы мало. Но обычно бывает наоборот.

— Какая-то невесёлая жизнь у этих Лодочников!

Мастер:

— Зато долгая. Пока Лодочник не дышит воздухом Альвираха, время не властно над ним. Лодочники не стареют и не могут умереть, потому что пребывают там, где нет жизни. Если, конечно, их души не поглотят тамошние обитатели. Но тем можно бросить Монету Душ, как кусок мяса стае псов, и, пока те рвут его на части, сбежать. Иные Лодочники бороздят Край тысячелетиями и могли бы припомнить времена Перинаров, если бы им было хоть чуточку интересно происходящее на Альвирахе.

— Но откуда они взялись?

— Это Разумные смертные, осознанно выбравшие стезю служения Киноринху. Они разменяли суету короткой жизни на размеренную бессобытийность вечности.

— Вечной скуки в туманном ничто? Да зачем нужна такая вечность?

— Иногда я думаю, что поменялся бы с ними.

— А я бы ни за что!

— В шестнадцать я думал так же, — улыбается Мастер. — Но давайте вернёмся к нашей игре.

— Я не верю тебе, — качает головой Спичка.

— Отстань, дварфийская дева, — смеётся Вар. — Спорим, ты тоже не раскрываешь все карты? «Спичка Горелая», ну, конечно! Какой дварф скрывает клан и имя? Только тот, которому есть, что скрывать! Уверен, Полчек даже не подумал поинтересоваться, кто ты на самом деле. Он готов разнести половину континента ради своих идей, но не видит, что творится у него под носом!

— Он вырос у меня на руках. Для него я была всегда, и не о чем спрашивать. А ты, значит, поинтересовался?

— Разумеется. Предпочитаю знать, с кем имею дело, и что от них можно ожидать.

— И что разузнал?

— В том-то и дело, что ничего. Вы, дварфы, чертовски неконтактны. Будь у меня побольше времени... Единственное, что я успел понять, — ты не так проста, как выглядишь. Как минимум, с тобой напрямую общается владелец самого крупного инвестиционного банка. Ко мне он присылает своего заместителя! Это значит, что либо ты богаче меня, что вряд ли, либо что ты очень влиятельная персона в общине.

— Либо ты ни демона не понимаешь в дварфах, — отрезала Спичка. — И пытаешься судить по своим меркам. В любом случае, это тебя не касается. А вот то, что ты задумал насчёт Полчека, меня касается ещё как.

— А вот и нет, — отмахивается Вар, — он большой мальчик. Хватит с ним нянчиться. У него есть своя цель, у меня есть своя, но пока мы союзники, я не ударю ему в спину. Ты ведь этого опасаешься?

— Опасаюсь? Да я в этом уверена! Я знаю таких, как ты, красавчик! Как только ты решишь, что сдать его выгоднее, то не задумаешься ни на секунду!

— Как только он решит, что я мешаю его великим идеям, он перешагнёт через меня не сомневаясь, — парировал Вар. — Уж ты-то должна его знать!

— Я слежу за тобой! — мрачно ответила Спичка и вышла из каюты.

— Да на здоровье! — крикнул ей вслед Вар.

 ***

 — Мастер Полчек!

— Да, юная леди?

— Мы можем поговорить, или вы слишком...

— Пьян?

— Ну...

— Я никогда не бываю слишком пьян, чтобы говорить, — отвечает сидящий в кресле у иллюминатора драматург. — Хотя бываю слишком пьян, чтобы молчать. О, хорошая мысль, надо записать...

Он зачеркал пером по очередному листу из лежащей перед ним на низком столике стопки. Часть из них плотно исписана мелким убористым почерком, часть только ждёт этой участи, но больше всего листов смято и брошено в корзину рядом.

— Вы пишете новую пьесу? — спрашивает Завирушка.

— Не просто пьесу. Это будет пьеса моей жизни, если угодно. Она станет оправданием моего бессмысленного, в целом, существования. Чем бы и когда бы оно ни закончилось. Заменой того посмертия, которое я обменял на билет сюда. Моя никчёмная душа будет в монете, но настоящий Полчек будет здесь, — он похлопал узкой сухой ладонью по стопке исписанной бумаги и взял со столика бокал. — Но ты хотела что-то спросить, не так ли?

— Да, но мне уже как-то неловко...

— Пустое. Спрашивай.

— Ладно, — решилась девушка, — Мастер Полчек, что с нами будет? Ну, после? Вот мы доплывём до Корпоры, доберёмся до Гнездовища, я развею иллюзию, Вечна вернётся к разумным Альвираха... Это всё понятно. Но что будет с нами?

— Скорее всего, после этого никаких «нас» не будет, — сказал спокойно Полчек. — Ведь связавшая нас задача будет выполнена. Будут драматург без театра и птаха без ордена, которые пойдут своими дорогами. На самом деле ты хочешь спросить, что будет с тобой.

— Наверное, да. Фаль говорила, что я изменюсь. Стану кем-то другим, не той Завирушкой, которая веселилась с ней на сцене.

— Ты становишься другой в каждый момент своей жизни, — улыбается Полчек. — Ты меняешься. Однажды ты увидишь в зеркале совсем другого человека, который будет вспоминать тебя сегодняшнюю с недоумением: «Как, неужели это была я?» Такова судьба всех, кто шагает по своему пути от рождения к смерти. Может быть Лодочники, нефилимы или иные мистические твари устроены иначе, но мы, смертные разумные, так. Мы не просто смертны, мы умираем каждый миг. Каждый удар сердца вычёркивает нас из жизни и создаёт заново, немного другими. Ты уже не та девушка, что вошла в эту дверь пять минут назад. И выйдет из неё не та, что стоит сейчас передо мной. Хочешь вина? У Лодочника неплохой бар.

— Наверное, — вздохнула Завирушка, — вы тоже разговариваете не с той девушкой, которая стоит перед вами, а с какой-то другой. Может быть, я однажды ей стану. Она вспомнит ваши слова и поразится их мудрости. Но сейчас я просто ничего не понимаю. И мне просто страшно. И нет, я не хочу вина.

— Тогда мне остаётся только сказать то, что ты хочешь услышать, — Полчек отхлебнул из бокала, — «Всё будет хорошо, девочка. Ты исполнишь свою миссию и будешь жить долго и счастливо».

— Это правда?

— Ну, разумеется. Одна из. Я удовлетворил твоё любопытство?

— Не знаю, — призналась Завирушка. — Но мне стало легче от того, что вы сказали эти слова. Спасибо, Мастер Полчек.

— Обращайтесь, юная леди. У меня много слов, и мне ничуть их не жалко. А теперь я, с твоего позволения, вернусь к порче бумаги.

Полчек склонился над столиком и заскрипел пером. Завирушка некоторое время смотрела на него, а потом тихо вышла из каюты.

Третий игрок:

— Мастер, а правда, что будет с Завирушкой, когда мы доиграем?

Первый игрок:

— Ого, сегодня из тебя так и сыплются философские вопросы! Что происходит с героями фильма после финальных титров?

— Про них снимают сериал или сиквел! Тебе бы только смеяться, а я серьёзно. Я, может, за неё переживаю!

Мастер:

— Завирушка останется жить в тебе. В этом смысл игры — прожить кусок другой жизни, сохранив в себе результат. Как совершенно верно сказал тебе Полчек, ты изменишься. Уже изменилась. Стала немножко Завирушкой и никогда уже не перестанешь быть непосвящённой птахой, актрисой бродячей буффонады и подругой смешной гномихи-на-ходулях. Твоя жизнь стала больше на жизнь Завирушки. Ты ей дала эту жизнь, и ты же её получила. Если однажды сможешь это осознать, то поймёшь, почему мы собираемся за этим столом и кидаем на него кости, а не двигаем мышкой перед монитором.

— А вы, как же вы? У вас ведь нет персонажа?

— У меня есть целый Альвирах, девочка! — смеётся Мастер. – Однажды я уйду туда, а вы будете меня навещать...

Четвёртый игрок:

— Не стоит об этом, отец. Давай лучше вернёмся к игре.

Тревожный колокольный бой пронизал все помещения «Безумного Крылодыра», игнорировать его не мог даже увлечённый вином и творчеством Полчек.

— Что за шум? — спросил он недовольно, входя в рубку. — Я, в конце концов, работаю!

Лодочник обвёл взглядом собравшихся и сказал:

— Уважаемые пассажиры. Обычно мы не интересуемся, какая нужда привела вас на наши пути и что заставило заплатить нашу цену. Нам нет дела, бежите ли вы или догоняете, скрываетесь или преследуете, и что мешает вам купить билет на обычный корабль. Нам нет дела до властей Альвираха, его законы не работают за Краем, его правители здесь никто. Лишь Киноринх, Великий Червь, Проницающий Грань, властен над нами и теми, кто взошёл к нам на борт. Однако сейчас я вынужден сделать исключение.

— Почему? — спросил Вар.

— Нас преследуют.

— Кто?

— Пока они слишком далеко, чтобы я их разглядел, но любой, кто может следовать за краевым проницателем здесь, весьма опасен. Тут нет простых путей и нет безобидных существ. Поэтому я вынужден спросить, не разозлил ли кто-то из вас силы, достаточно могущественные, чтобы пренебречь недовольством нефилима смерти и напасть на его демиурга?

Все переглянулись между собой и посмотрели на Завирушку.

— Что вы так на меня уставились? — спросила она дрожащим голосом. — Я вообще никого не злила! Я даже не знаю никого такого!

— Зато они о тебе знают, — мрачно сказал Вар.

— Боюсь, уважаемый Лодочник, — пояснил Полчек, — такая вероятность существует. Можем лишь заверить, что не ожидали такого настойчивого преследования и не собирались доставлять вам неприятности.

— На борту «Безумного Крылодыра» вы находитесь под моей защитой, что указано в пункте три-пять договора. Однако силы мои не беспредельны, поэтому прошу вас приготовиться к самостоятельному спасению своих жизней, если таковое понадобится. Любая помощь может оказаться не лишней — судя по тому, что преследователи нас догоняют, сила их велика. Проницатель идёт полным ходом, а это весьма быстрое судно.

Палуба под ногами действительно вибрирует сильнее, чем раньше, а пыхтяще-щёлкающие звуки из трюма стали громче.

— А нельзя как-то ещё ускориться? — спросил Вар.

— Нет, мы достигли предела, который позволяют ходовые машины. Однако преследователи приближаются. Приготовьтесь, возможно, нас ждёт бой.

— Я никогда не против драки, — улыбнулась в усы Спичка, доставая из-за спины секиру.

— А я против! — пискнула Завирушка. — От моей дикой магии одни неприятности! Никогда не угадаешь, что она выкинет!

— Мы не беззащитны, — сказал Полчек, перебирая длинными пальцами бусины в причёске, — но если есть возможность удрать, то лучше ей воспользоваться. Драки отвлекают меня от творчества.

— Я предпочитаю торговаться и договариваться, — добавил Вар. — Но, если придётся...

 ***

 — Мне кажется, я вижу паруса, — сказала Завирушка, вглядываясь в туман за кормой.

— Но здесь же нет ветра? — удивился Вар.

— Здесь и моря нет, — ответил Лодочник. — Но это не мешает нам по нему плыть. Паруса — такая же условность, как всё остальное за Краем. И они приближаются.

— Вы можете предположить, кто это? — просила Спичка.

— С полной уверенностью, — кивнул тот. — Под парусами здесь ходит только одно судно.

— И кто же такой упорный, что преследует нас даже за Краем?

 

Из тумана постепенно проступают очертания огромного, но крайне ветхого парусника. Он покрыт плесенью и водорослями, с бушприта свисает бахрома не то растений, не то паутины, в бортах зияют неряшливые проломы, на мачтах висят драные, как старые тряпки, паруса, которые, вопреки своей очевидной негодности, туго натянуты несуществующим ветром. Корабль приближается совершенно бесшумно — не скрипят снасти, не плещут волны в борта, не хлопают полотнища парусов, ни звука не издаёт стоящая вдоль бортов абордажная команда.

 

— Это «Харнанкур», корабль Дебоша Пустотелого, — мрачно говорит Лодочник.

— Ой, — сказала Завирушка. — Ой-ой-ой. Не знаю, как вам, а мне очень страшно.

— Что будем делать? — спросил Полчек.

— Снесём им бошки секирой! — кровожадно сказала Спичка. — Андед ты или не андед, а без головы не побегаешь!

— Попробуем договориться, — сказал без особой уверенности в голосе Лодочник. — Однажды у меня получилось.

 

На корабле сухо хлопнула носовая катапульта, вверх по дуге взмыл огромный, размером с быка, череп. Он, сияя багровым огнём в глазах и щёлкая острыми зубами, с воем пролетел над палубой «Безумного Крылодыра» и обрушился в море впереди по курсу.

— Перелёт, — констатировал Вар.

— Это предупредительный выстрел, — вздохнул Лодочник, — требование остановиться и лечь в дрейф. Канониры Дебоша не промахиваются.

— И мы подчинимся? — спросила Спичка.

— Подраться никогда не поздно, — пожал плечами Лодочник.

Он вернулся с палубы в рубку, там защёлкали рычаги, и судно стало сбавлять ход.

 ***

 Хотя солнца за Краем нет, казалось, что огромный корабль накрыл их густой тёмной тенью. Когда его бушприт навис над палубой, на ней сразу как будто стемнело.

Со скрипом откинулся на ржавых петлях фальшборт, с тяжёлым стуком упали штурмовые сходни. Лодочник поморщился, глядя на вмятины, оставленные на ухоженной палубе их крючьями.

 

— Благодарю за сотрудничество, — скелет на деревянной ноге кивнул Лодочнику черепом в ветхой треуголке. — Это благоразумный поступок.

Завирушка с замиранием сердца смотрит на знаменитого капитана-андеда. На его полусгнивший мундир с давно забытыми орденами за древние морские баталии, на потускневшее золото эполет, на тлеющие в глазницах угольки глаз. Кости правой руки лежат на рукояти ржавой абордажной сабли. Левая, лишённая плоти кисть заложена за отворот кителя. На голой зубастой челюсти каким-то чудом держатся клочья седой бороды, скрипит деревянная нога.

Дебош Пустотелый воистину страшен, страшнее всего, что она видела в своей жизни. Но она с удивлением понимает, что той повергающей в обморок паники уже нет. Она боится андеда, но лишь как существо, несущее возможную смерть. Так, как боялась бы дикого зверя или лесного разбойника. Без оглушающего мистического ужаса неминуемой погибели, лишающего сил и воли. Девушка осознала, что, несмотря на страх, готова биться за свою жизнь и за жизнь друзей, используя всю скупо отпущенную ей слабенькую магию. И будь что будет.