Глава 4. Жил грешно и умер смешно

— Дедушка Док, ты совсем умер?

— Ещё не решил, — признался я.

Голос хриплый и такой слабый, что сам себя еле слышу.

— Что? — переспросила Нагма.

— Со стены бегом!

— Но как же ты…

— Немедленно! Быстро! Ещё быстрее!

Нагма исчезла из моего поля зрения, сандалии затопали в сторону лестницы. Местные ружья перезаряжаются не быстро, должна успеть. А меня, пока я лежу, прикрывает парапет.

Тела не чувствую совсем — то ли шок, то ли… Нет, пусть будет травматический шок. Дедушка Док старенький, организм заблокировал боль, чтобы он кони не двинул. Скоро отпустит, и вот тут-то мы и похохочем.

Попытался подвигать рукой — и не понял, получилось или нет. Даже голову не могу повернуть. Экая вышла конфузия.

— Эй, Док, что с тобой? — послышался снизу голос Анахиты.

— Меня подстрелили.

— Что? Не слышу!

— Подстрелили меня! — сказал я как мог громко. — Закройте ворота и не поднимайтесь на стену, вдруг снайпер ещё на позиции.

— Как ты?

— Не могу понять, оглушило.

— Полежи, мы тебя сейчас вытащим!

— Не рискуйте! — ответил я, но, кажется, меня никто не услышал.

Лежу, смотрю в стремительно темнеющее вечернее небо. В голове ни одной мысли, только крутится бессмертное: «И жил грешно, и умер смешно».

— Ты живой ещё? — Анахита уже на стене.

— Когито эрго сум, — ответил я почему-то по латыни.

— Живой! — сказала она кому-то внизу. — Уже слишком темно, чтобы стрелять, давайте.

Мать Калидии подняла меня легко, руки у неё, как складской погрузчик. Подняла, спустилась по лестнице, неся вместе с экипировкой, и даже не запыхалась. На импланты для бывшей жены Креон не поскупился.

В кровати меня, путаясь в ремешках разгрузки, раздели Анахита с Алькой. Теперь мне уже больно, но я понимаю, что могло быть хуже. Мягкая пуля очень неудачно прошла между магазинами в нагрудных карманах разгрузки, но не пробила пластину.

— Тут больно? — спрашивает Анахита. — А тут?

Мне больно везде. А ещё неловко, что она смотрит на меня голого. Точнее, что она смотрит на меня старого. Голый старик — это совсем не то, на что приятно смотреть, и у меня было слишком мало времени, чтобы с этим смириться.

— Рёбра, как минимум, треснули, — сказала Анахита расстроено. — Но, насколько я нащупала, без смещения. Очень сильный ушиб. Что ещё пострадало — не знаю. Я не настоящий доктор, и практика у меня была в основном по женской части. Вот было бы у тебя, к примеру, тазовое предлежание…

— И что бы ты с ним делала? — заинтересовался я.

— Молилась Аллаху, в основном, — призналась она. — За попытку кесарева меня бы камнями забили.

— А ты умеешь кесарево?

— Нет, если честно. Два раза видела, один раз ассистировала. Но, если бы другого выхода не осталось, может быть, рискнула бы. А ты умеешь?

— Нет. Знаю как, но не пробовал. В любом случае, не в кыштаке на столе при свете коптилки.

— В общем, хорошо, что у тебя не тазовое предлежание, — улыбнулась женщина.

— Да, в этом мне повезло.

Я уже могу двигаться, хотя это больно. Алиана притащила подушек, помогла сесть повыше. А вот и пуля — застряла между броником и разгрузкой. Мягкая, безоболочечная, свинцовая, почти полностью расплющена, но видны следы нарезов. Штуцер, надо полагать. Для гладкого расстояние великовато.

— Анахита, у кого-нибудь в посёлке есть приличное ружье?

— Ружья у многих, но я в них не разбираюсь, извини.

— Поставим вопрос иначе — кто самый лучший охотник?

— Ацак, он на горных коз охотится. У него длинное такое ружье, красивое. И он не боится ночевать в горах, говорит, знает, где от Багхи спрятаться.

— Ах да, Багха же. Кто бы ни стрелял в меня, в кыштак ему до темноты не добраться. Если этот ваш Багха жрёт всех, кто гуляет ночью…

— Ваш Багха.

— Не понял?

— Ваш, владетельский. Говорят, владетели привезли его с собой и оставили охранять замок. По ночам нельзя гулять вблизи замка — пастухи гоняют отары в другую сторону, там безопасно. Но, если спрятаться в пещеру, то он туда не полезет, охотники это знают и пользуются, ведь с охоты не всегда за один день обернёшься.

— Интересно, — я стараюсь отвлечься от боли в рёбрах. — Это сколько лет он тут ошивается? Когда владетели его привезли?

— Тогда же, когда и нас.

— Что-то я совсем запутался.

— Давно, когда я ещё не родилась, наша община жила в другом мире. Но там шла война, нас хотели убить, потому что мы были на стороне шурави, а другие — нет. Шурави не могли защищать нас больше, они уходили, тогда один человек, проводник, сказал старейшинам, что может привести их под руку владетелей, тогда те перевезут нас всех в другой мир. Такой же, но без войны. Старейшины согласились, и теперь мы здесь. За это мы обязаны владетелям службой, если они потребуют. Но они ни разу не требовали, и только самые старые помнят про эти клятвы.

— Ага, значит, вы иммигранты, — задумчиво сказал я. — Интересный расклад. Но с Багхой яснее не стало. Слишком много лет для жизни одного территориального хищника. Либо у него тут семья, либо периодически завозят новый экземпляр. Ставлю на второе, иначе они в отсутствие естественных врагов расплодились бы и сожрали вам весь скот.

— Я не знаю, Док, — призналась Анахита. — Никогда об этом не думала. С детства слышала про Багху, и всё.

— Ладно, чёрт с ним. Вернёмся к этому индейцу «Зоркий Глаз».

— К кому?

— Который Ацак. Может у него быть личный мотив меня завалить?

— Вряд ли. Он охотник, ему ни до чего дела нет.

— Тогда кто ему мог приказать?

— Мулла. Совет старейшин.

— А этот говноед утренний? Который на «Х»…

— Хайрулла? Разве что от имени муллы. Самого его не очень уважают.

— Ладно, посмотрим, кого утром принесёт черт. Точнее, учитывая региональную подчинённость, шайтан. Кто-то обязательно должен поинтересоваться результатом этого выстрела.

От ужина отказался. Не столько потому, что не голодный, сколько не чувствую в себе сил дойти до сортира. Не просить же мать Калидии меня отнести? Пусть будет лечебное голодание.

Ближе к ночи пришла Нагма, показать мой портрет. Вышло не очень похоже, видно, что людей она рисовала мало и не знает простейших приёмов — всех этих эллипсов и прямоугольников, которым учат на курсах для начинающих.

— Так, стрекозявка, — сказал я, — тащи карандаш и блокнот, садись рядом.

Разулась, запрыгнула, сгребла подушки, которые Алька, кажется, стащила ко мне в кровать со всего этажа, свила из них гнездо и устроилась.

— Итак, смотри: сначала рисуем прямую линию. Разбиваем её на одинаковые отрезки. Один — голова, два — грудь… Заполняем их пока вот такими овалами. Тут рисуем планочку — это будущие плечи…

Слушает, кивает, глаза горят. Её — горят, мои — болят. Анахита где-то раздобыла местных масляных светильников, один стоит на тумбочке у кровати. Девочка при таких выросла, ей светло, а мне этот тусклый мерцающий свет перенапрягает остатки зрения. Ко всему тому, что у меня уже болит, добавится голова. Но ещё немного потерплю.

— Теперь соединяем эти точки линиями. Что у нас получилось?

— Человечек! — радостно подпрыгивает Нагма, кидается меня обнимать и отпрыгивает, когда я начинаю шипеть от боли.

— Прости, дедушка Док! Я забыла, что ты раненый! Ты скоро умрёшь, да?

— Не знаю. Но если да, то можешь забрать себе набор для рисования.

— Я, конечно, заберу. Но ты лучше не умирай пока, ладно? Поучи меня ещё немного. Читать, считать и рисовать.

— Ладно, уговорила, мелочь зеленоглазая. Поживу немножко для тебя.

— Спасибо, дедушка Док. Я тут у тебя посижу, мама сказала, присмотреть за тобой, пока ты не умер. Если что-то надо будет — ты скажи, я принесу, — сказала она, устроилась в подушках поудобнее и немедленно заснула.

А вот я полночи ворочался, пытаясь найти позу, при которой не так сильно болит, и слушал сольный концерт Багхи. Вокал у него завидный, аж очко ёкает.

Потом усталость победила боль, и я вырубился.

***

Вчера мне казалось, что у меня всё болит. Я ошибся. Всё болит у меня сегодня. Ощущение такое, как будто, если я двину рукой или ногой, то они отвалятся нахрен.

Не отвалились, конечно, но удовольствие ниже плинтуса.

С утра меня навестила Калидия. Девица худа, как кощеева племянница, но уже самоходна. Очевидно, идёт на поправку, что радует. Было бы обидно просрать пятнадцать-двадцать биологических лет впустую. Благодарности я за это не получил, да и не ждал — просто визит вежливости. С мягким, ненавязчивым забрасыванием удочек — мол, не мог бы я как-то ускорить процесс выздоровления своим несравненным искусством. Интересно, как она это себе представляет? Я такой сажусь, рисую портрет Кустодиев-стайл, и у неё тут же щёки шире ушей?

Объяснил, что это так не работает, и вообще я не в форме. Обращайтесь по этому вопросу на кухню, там Анахита делает отличный плов. Пара недель пловотерапии — и сама себя в зеркале не узнаешь.

Калидия распрощалась вежливо, но сухо, видать, ожидала большего. Перетопчется.

Она уплаченной мной цены не знает. Будучи референсом процесса, девушка максимум смутно ощущает, что я как-то изменился, но и это ей неинтересно. Я в её жизненной драме персонаж третьего плана, почти массовка. И без меня сплошные страсти — блудная дочь владетеля, у которой мать с заглушкой, любовница, смотрящая на неё глазками оленёнка Бэмби, эпическая битва, не менее эпический её просёр, внезапное спасение — хоть сейчас сериал снимай. Не до меня ей, в общем.

Так и я не ради её «спасибо» старался. Сделал, потому что мог, вот и всё. Цену мне заранее не озвучивали, и слава Аллаху милосердному. Не хотел бы я стоять перед таким выбором сознательно — тут что ни выберешь, всё равно дурак. А вот так, «получите-распишитесь» — вроде и не очень обидно. Если бы ещё не болело так…

Потом пришла Анахита и сделала мне на грудь давящую повязку, обмотав, как мумию, лентами ткани, нарезанными из простыней. С этим корсетом я уже смог кое-как встать, хотя шнуровала ботинки мне Нагма. Отрабатывает будущее наследство — сумку с рисовальными принадлежностями.

Шучу. Она хорошая девочка, и ей меня просто жалко. Это я не привык, что до меня кому-то есть дело.

Двигаться больно, но мне теперь всегда что-то больно, или, как минимум, дискомфортно. Это просто сраный возраст. Зато, когда на тропе показался трёхословый сервис доставки еды, я смог его встретить за воротами. До последней минуты буквально висел на стальных руках матери Калидии, но вышел бодрым шагом, как будто ничего и не было. Лицо закрыто платком и очками, то, что я стою на одной силе воли, не видно. Тот, кто хочет полюбоваться последствиями выстрела, будет неприятно удивлён.

Хайрулла ест меня глазами, но молчит. Я молчу тоже. Погонщики сопят, переглядываются. Сгрузили мешки, развернули недовольных долгой прогулкой ослов, и только тогда я сказал:

— За выстрел по замку владетелей вы лишены приготовленных вам даров. Повторная попытка будет жестоко наказана.

— Какой выстрел! — подпрыгнул от неожиданности помощник муллы. — Мы не знаем ни про какой выстрел!

— Я сказал, вы услышали, — заявил я веско, старательно удерживая ровный голос, хотя от боли уже темнеет в глазах. — Уходите.

Выстоял мучительные несколько минут, пока они удалялись, деревянными шагами ушёл за ворота, упал на руки Бераны. До кровати меня уже отнесли.

Ловко мы сэкономили на подарках!

— Ты не имел права их отпустить! — заявила Калидия. — Я требую, чтобы они были наказаны! Это не просто выстрел в тебя, это покушение на авторитет владетелей!

— Требуешь? — удивился я. — От кого?

Я лежу в кровати и дышу через раз, а она, вишь ты, требует. И когда мы перешли на «ты»? Не вовремя её разобрало владетельскими амбициями.

— Я представляю здесь дом владетеля Креона и имею право…

— А возможность? — перебил я.

— Что?

— Право ты имеешь. А возможность? Как ты себе это представляешь? Как их наказать?

— Ты должен был убить их.

— Погонщиков ослов? Отличная идея. Допустим, я их убил. После этого нам больше не видать продуктов, потому что заставить их мы не можем. Наш авторитет держится на смутных воспоминаниях о том, что владетели крутые. Я сжал жопу в кулак и изобразил неуязвимого, но, если бы я их грохнул, рассказать об этом было бы некому. Пойми, если они решат от нас избавиться, мы ничего не сможем им противопоставить. У нас один автомат, один пистолет и один человек, который умеет стрелять. И этот человек не в лучшей форме. У нас даже патронов меньше, чем в кыштаке жителей.

— Ты не понимаешь, — сказала она презрительно. — Но я не сержусь. Откуда тебе понимать, ты не владетель. Любое покушение на собственность владетеля должно быть немедленно, жестоко и неотвратимо наказано. Исключений не бывает, иначе власть ничтожна.

— Калидия, — сказал я устало. — Я не собственность владетелей.

— Что?

— Что слышала. Я тебе не слуга, не наёмный работник, не член дома Креона. Ты не можешь мне ничего приказать, и покушение на меня — не покушение на имущество владетелей. Поэтому иди лучше плова покушай, а то Алька об твои мослы, небось, синяки набила.

— Это возмутительно! — вспыхнула Калидия. — Вы не можете так со мной разговаривать!

О, вот мы снова на «вы». Где-то в башке встала на место соскочившая планочка.

— Мне нужна моя оболочка!

— Если попробуешь повторить свои ратные подвиги, то снова умрёшь. Ты ещё слишком слаба, оболочка сожрёт тебя.

— Что значит «снова»? Я жива! И вы не можете мне указывать!

— Ничего не значит. И да, не могу. Это просто медицинский совет. Хочешь напялить оболочку и сдохнуть от истощения — вперёд.

— Она перешла в режим споры, чтобы её активировать, нужно много крови.

— Прости, свою я не дам. Да и ничью другую тоже.

— Местные жители — скотоводы. Пусть приведут нам каких-нибудь животных!

— Ты же только что хотела показательно расстрелять аборигенов? Вряд ли это сподвигнет их на поставки скота.

— Вы не умеете мыслить, как владетель. Местные должны быть наказаны! Такова воля дома Креона!

Её мать, стоящая у двери, развернулась и вышла, Калидия последовала её примеру. Всё, разговор окончен. Воля, значит, дома. Ну, офигеть теперь. А он вообще есть, дом этот? Или состоит из одной заносчивой, хамоватой, потерявшей берега девчонки? Отдаю должное её упорству, но игнорирование реальности ещё никого до добра не доводило. Хотя, погодите — это и есть «не уметь мыслить, как владетель». Владетель должен повелеть — и всё исполнится. Как именно — не его проблема.

— Простите Кали, — попросила Алиана. — Она просто очень расстроена… Всем вот этим.

— Я тоже не в восторге. От всего вот этого и ещё многих вещей, — согласился я. — Но я никому не предъявляю за это претензий. Говно случается.

— Кали очень испугалась, когда вас подстрелили, а когда она пугается, то начинает злиться. Она хочет наказать местных за то, что они вас чуть не убили, потому что ей не всё равно. Просто она дочь владетеля и иначе не умеет. Она на самом деле хорошая!

Ага, убеждай себя в этом, девочка, убеждай. Калидия, может, и хорошая, но воспитание с себя не стащишь, как грязные трусы. Сейчас она злится на меня, а если меня рядом не окажется? Готова ты стать громоотводом для недовольной жизнью дочери владетеля? А поводов для недовольства жизнь предоставит, будь уверена.

Впрочем, это пустые размышления. Молодые девушки не нуждаются в нудных советах всякого старичья, они должны наступить на все грабли лично.

Нагма предложила принести мне обед в комнату, но я упрямо поднялся и поковылял на кухню. В моём сраном возрасте нельзя укладываться в постель надолго, можно уже не встать. Плов оказался как всегда великолепен — мне бы лет сорок сбросить, и посватался бы к Анахите ради одного только плова. И немножко ради Нагмы.

Стоять у стены с мелом сил в себе не нашёл. Уселись с ребёнком в кровати, я взял блокнот. Бумаги, конечно, жалко, но несколько циклов «карандаш-ластик-карандаш» картонная обложка выдержит.

— Ну что, мелочь поскакучая, продолжим? Жила, значит, была девочка. На завтрак она ела… что?

— Сыр! Кашу! Катык! Лепёху! Чай! Малако!

— Молоко через два «О». Переходим к обеду…

Потом учил рисовать, потом ужин, после ужина — арифметика. Анахита на нас не нарадуется, а мне всё равно заняться нечем. Доступная физическая активность — максимум до сортира доковылять.

Берана (не сразу, но я всё же запомнил, как зовут мать Калидии) отлично выполняет роль насосного привода, так что Анахита приготовила мне ванну. Размотав импровизированные бинты, обнаружил роскошный синячище в полгруди. Осторожно пропальпировав, поставил себе диагноз «неосложнённый перелом третьего, четвёртого и, возможно, пятого ребра в боковой поверхности левой части грудины». Отчётливо пальпируется костная крепитация, подкожной эмфиземы не прощупываю. Пневмоторакс и гемоторакс отсутствуют, но бывает, что они развиваются не сразу. В моём сраном возрасте весьма возможна посттравматическая пневмония, и если она будет, то мне кабздец. Поэтому заматывать обратно тряпками не буду, они способствуют поверхностному дыханию, а от него и до застойной пневмонии полплевка. Лучше потерпеть боль и стараться дышать глубже. Не помешал бы рентген, но где ж его взять. Учитывая старческую хрупкость костей, могло быть хуже.

Прописываю себе воздерживаться от физических нагрузок, спать полусидя, по возможности не подставляться больше под пули. Три-четыре недели нормальное заживление, затем можно ловить в броник снова.

Этой ночью Багха не орал, и я даже умудрился выспаться.

***

Утром примчалась Анахита и, выпучив свои большие зелёные глаза, ошарашила сообщением, что к нам прётся целая делегация местных. Я решил, что нас будут брать штурмом, вооружился, нацепил броник и вылез на стену — на этот раз осторожно, прикрываясь парапетом. Посмотрел в монокуляр — идут человек пятнадцать, за ними аж пять ослов. Все, включая ослов, безоружны, здешние мушкеты в поклаже не спрячешь.

Встретил их за воротами, остановил жестом.

— Чего надо, правоверные?

Аборигены дружно повалились на колени, уперевшись тюрбанами в дорожную пыль.

— Неплохое начало, — признал я. — Всегда бы так. А надо-то чего?

Один из них, кряхтя, встал — оказалось, это старейшина Абдулбаки. Он сделал несколько шагов вперёд и склонился в глубоком поклоне. У меня аж поясница заболела на него смотреть.

— Отзови Багху, владетель!

— Багху, значит, — я стараюсь не выдать голосом удивления. — Отозвать, значит. А зачем?

— Он уже убил достаточно!

— Достаточно — это сколько?

— Ацак. Брат Ацака. Отец Ацака. Мать Ацака. Сестра матери Ацака. Жена Ацака. Вторая жена Ацака. Третья жена Ацака. Сестра жены Ацака. Старший сын Ацака. Второй сын Ацака. Третий сын Ацака…

— Хватит перечислять. Сколько всего? — надеюсь, мой голос не дрогнул и остался суров, хотя, по правде говоря, мне стало сильно не по себе.

— Всех, кто был в доме их семьи. Мы не можем точно сосчитать, очень много частей — руки, ноги… Может быть, кто-то пас овец в горах. Или Багха убил и их? Мы не знаем…

Нихрена себе. Калидия может быть довольна — мои рёбра знатно отомщены. Понять бы ещё почему.

 — Отзови Багху, владетель! Хайрулла боится, что следующей ночью Багха придёт за ним. Он признался, что уговорил Ацака стрелять в тебя, сказал ему, что так мулла велел. Он неправду сказал, касам хурам, мулла даже не знал! Убей Хайруллу, если хочешь, но не убивай муллу! Никто больше не умеет читать Коран… Хайрулла, этот сын осла, этот бараний помёт, говорил, что вы не владетели, а просто люди, занявшие замок! Он говорил, что вас надо убить и забрать все вещи! Но, если бы вы не были владетелями, то Багха не защищал бы вас! И ты был бы мёртвый, ведь Ацак стрелял в тебя, а он не промахивается!

 — И где Хайрулла? — спросил я, оглядев делегацию. Она продолжает радовать небеса видом своих задниц, упираясь тюрбанами в землю, но жопы Хайруллы среди них, вроде, нет.

 — Этот пёсий сын! Эта задница ишака! Мы привязали его к столбу, чтобы побить камнями за такие слова, но он отвязался и убежал в горы! И его семья!

 — Тоже отвязалась?

 — Нет, убежали с ним в горы! Не присылай за ним Багху в кыштак, его там нет! Мы не знаем, где он!

Ну да, верю. Сам отвязался и сам убежал. С семьёй, в которой по местному укладу человек двадцать и, готов поспорить, со всем имуществом, включая какую-нибудь баранью отару голов на триста. В стеллс-режиме, никто вообще не заметил. Очень правдоподобно, очень.

— Мы принесли тебе богатые дары, владетель! Склони свой взгляд к поклаже этих ослов и не обращай на нас свой гнев! Неразумный Ацак понёс наказание, неразумный Хайрулла бежал и не вернётся!

Ух ты, как заговорил, прям «Тысяча и одна ночь». «Не будет ли любезен многоуважаемый джинн…» А не будет. Он понятия не имеет, как отозвать этого Багху.

— Я обдумаю вашу судьбу, — сказал я важно. — А теперь, так и быть, оставляйте дары и проваливайте.

— Это не все дары, не все! — засуетился Абдулбаки. — Мы пригоним вам овец, коз пригоним!

Стоять мне уже совсем больно, но я дождался, пока они разгрузят свои транспортные средства и пинками направят их обратно в горы.  В кровать меня снова пришлось нести.

***

Когда все собрались у моего одра, я спросил:

— Кто-нибудь понимает, что происходит?

— Они наказаны по заслугам, — строго сказала Калидия.

Дочь владетеля довольна, всё вышло по её, по-владетельски. По щучьему велению и по её хотению.

— Допустим, — согласился я. — Хотя мне трудно признать равноценным ответом на три сломанных ребра убийство пары десятков женщин и детей. Да-да, я не умею думать, как владетель, и рад этому. Вопрос в другом — всё уже закончилось, или Багха продолжит геноцидить нашу кормовую базу?

— Я не знаю, — отмахнулась равнодушно Калидия. — Какая разница?

— Разница в том, что мне нравится плов, но я не хочу пасти баранов. Это доступный тебе аргумент, прынцесса? То, что тебе плевать на женщин и детей, я уже понял.

— Они начали первыми. Отец бы уже зачистил посёлок вместе с домашней скотиной, а затем заселил его кем-то, кто соблюдает клятвы.

— Однажды он так уже сделал, — вздохнула Анахита. — Но клятвы со временем забываются.

— Мне не нравится, что всех убьют! — возмутилась Нагма. — Это неправильно!

— Кали, мне кажется, ты не права, — мягко сказала Алиана. — Ты же сама не любишь вот это, владетельское, в себе.

Наивная девочка. Это она в отце владетельское не любит, а сама тут же пальцы растопырила.

— Ладно, — нехотя признала Калидия, — наверное, дальнейшее насилие действительно будет излишним. Но я не знаю, как его прекратить. Не могу же я выйти на стену и орать: «Багха, перестань!»

— Зачем же на стену, — сказал я. Скажи тут. Буквально следующее: «Приказываю прекратить преследование местных жителей».

— Вы серьёзно?

— Более чем. Скажи это прямо сейчас, громко, вслух, с выражением.

— Приказываю прекратить преследование местных жителей, — послушно завила она. — Но это глупо. Вряд ли Багха меня услышит.

Хлопнула дверь — Берана вышла в коридор. За ней потянулись остальные.

— Нагма, подожди.

— Что, дедушка Док?

— Проследи за Бераной, пожалуйста. Посмотри, куда она пошла и что будет делать. Расскажешь потом мне, и только мне. Сможешь?

— Конечно!

Девочка выскочила в коридор и унеслась, топоча сандалиями. Шпион из неё так себе, но я надеюсь, что киберженщине это безразлично. А меня, например, давно интересует один вопрос: Анахита узнала о «возвращении владетелей», потому что над башней замка поднялся вымпел дома Креона. Я этот вымпел не поднимал и понятия не имел, что он есть. Калидия лежала чуть живая, Алька бегала вокруг неё и кудахтала. Кто остаётся? Вот то-то и оно.

Нагма вернулась минут через пятнадцать, и вид имеет смущённый.

— Рассказывай.

— Я пошла за этой женщиной.

— Бераной.

— За ней, да. Я кралась осторожно, как охотник на горных коз! Она не смотрела назад, просто шла.

— Куда?

— В кухню, потом в подвал, потом по коридору в подвале.

— А потом?

— А потом там очень темно. Совсем. Она идёт, как будто видит, а я ничего не вижу! Совсем!

— Испугалась?

— Да, немного. Я быстро-быстро побежала на кухню, быстро-быстро взяла лампу, быстро-быстро побежала обратно — а её там нет! Коридор кончился, а её нет! И двери нет! Ничего нет! Я не знаю, куда она делась, дедушка Док. Это, наверное, колдунство какое-то.

— Очень может быть, — согласился я. — Ничего, разберёмся и с колдунством. А теперь пора учиться!

— Писать, считать, или рисовать?

— Ни то, ни то и ни то. Сейчас у нас будет урок литературы.

— Это про книги? — проявила завидную для девочки из кыштака эрудицию Нагма.

— Именно, поскакуха.

— Но у нас же нет книг!

— Поэтому я буду читать тебе стихи по памяти, а ты слушай и запоминай. Будешь учить.

— Хорошо! — девочка залезла на кровать и уселась, поджав ноги.

— У Лукоморья дуб зелёный…

— А что такое «луком море»?

— Лукоморье. Такое место.

— А дуб?

— Такое дерево. Итак… У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том…

— Что значит «златая»?

— Из золота. Такой металл, жёлтый и мягкий.

— Тогда почему из него цепь, если мягкий?

— Потому что красиво. Слушай дальше. И днём и ночью кот учёный…

— А кто такой кот? Он как мулла, раз учёный?

— Мда, вижу, с литературой у нас будет больше проблем, чем я ожидал…

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам: