– Это плохой провод, – терпеливо объясняет Василиса. – Точнее, не то чтобы совсем плохой, но мне не подходит.

– Эй, девочк, не говори такой слова! – возмутился продавец, чернявый толстячок в большой, делающей его похожим на диковинный гриб, кепке. – Это лючий провод на рынок, слово тебе говорю!

– Какой он лучший? Это обычный бытовой установочный ПБПП! А я уже три раза сказала, что мне нужен ВББШв! Мне его по шпангоутам тянуть! Ваш пэбэ там перетрётся и закоротит нам всю проводку!

– Девочк, что ты понимаешь в провод? Я много лет продаваю электрический всякий штука! – продавец машет руками, показывая увешанную бухтами кабелей и связками сетевых шнуров, заваленную россыпями розеток, выключателей и плафонов лавку. – Я всё знаю за провод! Это провод привезли из один очень тайный срез, там такой наук был! Такой техник! Вах! Потом все умерли, конечно, но провод остался. Самый лучший провод, мамой клянус!

Но Василиса его не слушала.

– Вон с той катушки покажите ближе.

Продавец всплёскивает руками, разводит руками, заламывает руки и всячески выражает возмущённое непонимание.

– Девочк, этот провод – совсем не провод! Он не для электричество розетка! Он…

– Я вижу, это коаксиальный РГ. Я знаю, что он не силовой, разумеется. Но силового у вас нет, а коаксиал мне нужен для подключения внешней антенны…

– Вай, девочк, зачем плохо говоришь про мой товар? – решив, что руки выражают его эмоции недостаточно наглядно, продавец переключился на мимику лица.

Закатил глаза – выкатил глаза. Зажмурился – заморгал. Раскрыл рот – закрыл. Василиса подумала, что он сейчас похож на пойманную рыбу и, не удержавшись, хихикнула.

– Этот молодёжь совсем никакой уважение не иметь! – пожаловался продавец в пространство, ни к кому конкретно не обращаясь. – Зачем говоришь сильный провод нет? Вот сильный провод! Совсем сильный! Вах какой сильный, смотри!

Он принялся тыкать Ваське в нос огрызком кабеля.

– Он просто толстый, – терпеливо ответила она, – из-за того, что изоляция резиновая. А жилы тройка, алюминий. Мне такой не нужен. РГ покажете, или мне в другую лавку идти?

– Не надо другой лавка, – вздохнул продавец, – смотри свой эргэ, девочка-электрик.

– Я механик, – рассеянно ответила Василиса, пробуя кабель на изгиб и разглядывая оплётку экрана. – С волантера. Младший.

– Я уже боюсь увидеть вашего старшего, вах!

– Правильно боитесь. Он бы вам уже много всего сказал. Какой диаметр центральной жилы тут?

– Вай, ты такая умная, сама смотри! – обиделся лавочник.

– Ладно… – Василиса достала из сумки на поясе штангенциркуль. – Да, этот подходит. Мне тридцать метров. Почём будет?

– Сорок!

– За всё?

– За метр!

– Вы пошутили сейчас, да?

– Какой шутка! Ты покупать пришла или над продавец издеваться?

– Понятно. Ладно, я пошла.

– Эй, ты мой время потратила и совсем ничего не купила! У моего народа это обида и оскорбление!

– А у моего народа обида и оскорбление так цену заламывать!

– А какой твой народ, вредный девочк?

– Я цыганка. Цыганка Вася из табора Малкицадака! – Василиса откинула прядь волос, показывая тонкую золотую серьгу с чёрной каменной бусиной. – И если я пожалуюсь дяде Малки…

– Вай, зачем жалобы? Зачем Малки! Я уважаю Малки, все уважают Малки! Я тебе этот провод совсем даром отдам! По тридцать пять!

– Я ухожу!

– Шютка, слюшай, шютка! По тридцать. Это хороший цена!

– Не смешно. Пойду посмотрю, может, кто другой смешнее пошутит.

– Вай, ну зачем так? По двадцать пять тебе достаточно весело, младший цыганка с волантера?

– Я младший механик. А цыганка я потому, что меня торжественно приняли. За помощь табору. И двадцать пять всё ещё не смешно.

– За какие грехи Дорога наказала меня таким покупателем? Двадцать три, или называй своя цена!

– Восемь за метр, – быстро сказала Васька.

– Вах, какая трагедия! – всплеснул руками продавец. – Такая маленькая и уже сумасшедшая! Кто твои родители, почему они не заперли тебя в мягкий комната, чтобы ты не бродила по рынку и не пугала честных торговцев? Девятнадцать!

– Мой папа – капитан волантера и военно-морской офицер! Девять!

– Наверное, он слишком долго был в плавании и не воспитал тебя подобающим образом! Семнадцать, и учти, что ты уже оставила моих детей голодными!

– Судя по вашему возрасту, вашим детям давно пора зарабатывать самим! Девять с половиной!

– Я, конечно, имел в виду внуков, которых ты хочешь оставить без сладкого. А они его заслужили, клянусь! Слава Искупителю, они не такие противные как ты, девочка! Пятнадцать, и это крайняя цена!

– Я противная? Это вы ещё моего брата не видели! Десять!

– Великое Мироздание! У тебя и брат есть? Теперь я понимаю, почему Мультиверсум гибнет – два таких монстра в одной семье! Четырнадцать, и это уже грабёж!

– У меня есть даже кот. И мама. Но всё равно десять.

– Вай, девочк, десять уже было! Ты должна сказать «одиннадцать», мы торгуемся!

– А я не дам больше десяти. Вот триста за всё, – она выложила на стойку стопку лёгких белых монет. – И мы оба знаем, что это гораздо больше, чем вы заплатили сборщикам.

– Девочк, слюшай, кто так торгуется? И ты совсем не учитываешь накладные расходы! Ты думаешь, содержать этот лавка совсем ничего не стоит? Да я пойду по Мультиверсуму с протянутой рукой, если меня будет так обирать каждый ребёнок!

– Я не ребёнок, мне почти шестнадцать.

– Давай свои триста, – буркнул продавец. – Ишь, шестнадцать ей. Сопля этакая.

– Кстати, – раздался голос за Васькиной спиной. – По местным законам в шестнадцать наступает совершеннолетие. Ты знала?

Василиса обернулась. Худой чернявый парень в круглых чёрных очках с металлическими боковушками, немного похожих на винтажные сварочные, держит за руль пыльный велосипед и улыбается.

– Нет, – ответила она, – не знала. Я тут совсем недавно.

– Я Данька, Даниил.

– Василиса. И если этот лавочник будет вот так отмерять тридцать метров, то я не поленюсь перемерить!

– Очень глазастый девочк! – пожаловался продавец. – И такой вредный! Ладно, вот тебе ещё метр сверху! Довольна, разорительница моей торговли?

– Спасибо, было приятно иметь с вами дело, – Васька подхватила с прилавка массивный моток кабеля.

– Вешай на руль, – сказал парень. – Помогу отвезти.

– Спасибо. Тут недалеко …

– Слушай, ваш волантер видно из любой точки города! Он же над площадью висит!

– Ой, точно, – рассмеялась Василиса, – я и не подумала. Вот я балда!

– Ты так классно с ним торговалась! Я прям заслушался, – сказал Данька, ведя велосипед рядом.

– Это я у цыган нахваталась, пока с табором кочевали. Вот кто действительно умеет, а я так…

– А ты правда цыганка?

– Honoris causa.

– Ого, ты знаешь латынь?

– Ого, ты понял, что я сказала?

Они посмотрели друг на друга и заржали хором.

– Меня приняли в табор. Это ничего не значит, на самом деле, – объяснила девочка. – Просто жест благодарности за… Неважно, за что. Но мне нравится представляться «Цыганка Вася». Люди смешно реагируют.

– Просят погадать?

– Иногда, – фыркнула Василиса. – Чаще проверяют кошелёк.

– А ты что?

– Смотрю мудрым взглядом и говорю: «Судьба твоя покрыта туманом неизвестности, тебя ждут великие испытания и большая любовь! Позолоти ручку, яхонтовый!» Меня тётя Симза научила.

– И как, золотят?

– Не знаю, я пока всего один раз попробовала. Но мужик почему-то вырвал руку и убежал. Может, у меня взгляд недостаточно мудрый?

– А покажи!

Василиса надула щёки, выпучила и слегка скосила к носу глаза.

– Как по мне – премудрейший! – заявил парень. – Я бы позолотил.

– Может, мне однажды повезёт. Вот, пришли.

***

На краю площади висит над землёй волантер. Огромный, отливающий тёмным металлом дирижабль с каплевидным твёрдым баллоном, крестовидным оперением руля и двумя мотогондолами на выносных штангах.

– Даже не верится, что вижу настоящий волантер, – сказал Даниил. – О них куча легенд ходит. «В древние времена, когда над Дорогой парили волантеры…»

– Я ни одной легенды не слышала, – призналась Василиса. – Хотя я на нём младший механик. Ну и капитанская дочка заодно.

– Капитанская дочка? – рассмеялся Данька. – Это очень смешно.

– Почему?

– Когда по морям ходили парусники, то «капитанской дочкой» называли плётку-девятихвостку, которой наказывали провинившихся матросов. «Капитанская дочь тебя уложит в постель» – матросский фольклор.

– Ничего себе! Я не знала. Мой отец служил в военном флоте, но на подводной лодке. Парусов у них не было, плёток, я надеюсь, тоже.

– И песню не слышала?

– Какую?

Данька поставил велосипед на подножку, упёр руки в бока и запел, слегка приплясывая на манер ирландской джиги:

What will we do with a drunken sailor,

What will we do with a drunken sailor,

What will we do with a drunken sailor,

Early in the morning?

– Что нам делать с пьяным матросом? – перевела Васька.

– Ну да. Представь себе – парусник несколько месяцев в рейсе. Приходит в порт, матросов отпускают на берег… Куда они идут?

– Куда?

– В кабак, разумеется. Ну, ещё в… Неважно.

– Я поняла. И что?

– И вот, надо отправляться дальше. Поднимать якорь, ставить паруса, всё такое. А матросов под утро принесли на борт пьяными в стельку, они лежат на палубе вообще никакие. И что с ними делать?

– И что же?

– Ну, песня длинная, там много разных предложений выдвигается. Побрить живот ржавой бритвой, например

– Shave his belly with a rusty razor,

Shave his belly with a rusty razor,

Shave his belly with a rusty razor,

Early in the morning? – пропел он на тот же разухабистый мотив.

– Зачем? – удивилась Василиса.

– Понятия не имею. Там много странного – посадить его в шпигаты с трубкой: «Put him in the scuppers with a hawse pipe on him». Или связать его бегущим канатом: «Truss him up with a runnin’ bowline», что вообще не очень логично, потому что как он работать тогда будет? А вот ещё: «Stick on ‘is back a mustard plaster».

– Поставить горчичники?

– Ага. Представь, какая жестокость! Но я про этот куплет:

Put him in bed with the captain’s daughter.

Put him in bed with the captain’s daughter.

Put him in bed with the captain’s daughter.

Early in the morning?

– Да уж, – покачала головой Василиса, – какие бездны смыслов открылись мне внезапно. Не знаю, как на это реагировать. Я ведь всё равно капитанская дочь, ничего не поделаешь.

– Я тебя не обидел случайно? – спросил Данька.

– Да вроде бы нет… – сказала, подумав, Василиса. – А пытался?

–Что ты! С какой стати вдруг?

– Знаешь, – сказала Васька серьёзно, – я тебя лучше сразу предупрежу. Если тебе покажется, что я странная – то знай, тебе не кажется. Я странная.

– И в чём это выражается?

– Видишь ли, когда мне было двенадцать, мы с семьёй попали в одно удивительное место. В общем, там было неплохо, мне даже нравилось. Много техники, моторов, станков, инструмента всякого. Люди интересные. Но ни одного ребенка, кроме меня и брата. Так что я просто не умею общаться. Не понимаю намеков, культурных контекстов и когда говорят одно, а имеют в виду другое. Так что если ты мне подаёшь какие-то неявные сигналы, на которые я должна отреагировать как нормальная девочка, то лучше не надо. Я ненормальная девочка. Так вышло.

– Вот теперь уже я не знаю, как реагировать, – озадачился парень.

– У меня уже были из-за этого проблемы, – вздохнула Василиса, – поэтому решила предупреждать сразу.

– Неожиданно, – сказал задумчиво Даниил. – Попробую не подавать неявных сигналов.

– Спасибо.

– Спрошу прямо – у тебя какие планы на вечер?

– Растянуть силовую проводку по каютам, развести селекторную связь между ходовой рубкой и машинным отделением, установить кронштейн внешней подвески для прожекторов, промерить установочные места под антенну РЛС…

– Стоп-стоп, я понял. Ты очень-очень занята…

– А ты как думал! Но я могу пересмотреть своё расписание ради чего-нибудь важного, или интересного, или прикольного.

– Правда? Тогда я осторожно, стараясь не подавать неявных сигналов, приглашаю тебя в гости.

– К себе?

– Нет, тут я живу в общежитии, где режим и скукотища. Только ночую, и то редко. Сегодня я собирался пойти к друзьям, и мне кажется, что тебе будет там интересно. Они забавная пара.

– Прости, но я уточню. Ты приглашаешь меня пойти с тобой в гости к неким людям. В качестве кого?

– Не понял.

– Вот пришли мы, допустим. И ты такой: «Привет! А вот и я! А это – Василиса! Она…» Она что?

– «Привет, а вот и я! Наливайте чай, несите пряники! А это Василиса – странная девочка, которую я увидел сегодня на рынке! Мне понравилось, как лихо она торгуется с Багратом, я решил познакомиться и пригласить её к вам! Это ничего не значит сейчас, но может быть, мы однажды подружимся!» Как тебе такой совершенно явный сигнал?

– Пожалуй, – задумчиво сказала Василиса, – мне нравится эта формулировка. Прости, если мои закидоны тебя напрягли.

– Ничего страшного. Я собирался в пять по местному, но, если ты ещё будешь занята…

– Нет, не буду. Надо как-то специально наряжаться? Вечернее платье?

– У тебя есть вечернее платье?

– Я похожа на человека, у которого оно есть?

– Честно говоря, не очень. Ты больше похожа на человека, у которого есть потёртый, замасленный и драный, но любимый комбинезон.

– Ты прав. Он классный и очень удобный. С наколенниками. Я из него немного выросла, но выкидывать жалко.

– Значит, я в тебе не ошибся. Буду тут в пять!

Данька запрыгнул на велосипед и помчался вдаль по улице. Василиса посмотрела ему вслед секунд пятнадцать, потом решила, что хватит, вздохнула, закинула на плечо бухту кабеля, и затопала тяжёлыми ботинками вверх по трапу.

– Интересно, а мне пошло бы вечернее платье? – спросила она вслух.

Мироздание привычно уклонилось от ответа.

***

– Ты правда решила пойти в этом? – спросил Данька. – Я думал, ты шутишь.

Василиса вышла на трап в комбинезоне, имеющим явные признаки того, что в нём упорно ползли в трюме между шпангоутов, зажав в зубах конец провода, который, кстати, оставил следы на физиономии. В одной руке у неё кусачки, в другой – упаковка крепёжных стяжек.

– Нет, конечно. Я всё-таки не настолько странная. Просто заработалась, а потом увидела на камере, что ты уже приехал. Я как раз камеру настраиваю, а то из рубки обзор только вперёд. Решила выйти и сказать, что я переоденусь и буду готова. Поднимешься на борт?

– А можно? Капитан не будет против?

– Можно, я думаю. Тем более, что на борту никого, я тут старшая по званию.

– Круто. Я никогда не видел волантер внутри. Да что там – никто не видел!

– Тогда пошли, – махнула рукой девочка.

Они прошли по коридору мимо дверей кают.

– Вот здесь я живу, – сказала Васька. – Внутрь не приглашаю, потому что у меня жуткий бардак. А вот кают-компания. Подождёшь меня тут?

– А если кто-то придёт?

– Скажешь, что мой гость. Они не кусаются. Впрочем, вряд ли кто-то придёт, у нашего штурмана дети родились, сразу трое. Куча хлопот, все ему помогают. Ты предпочитаешь вежливо или быстро?

– В смысле?

– Вежливо предложить тебе чаю, быстро – пойти переодеться.

– Тогда быстро. Чаем нас и так напоят.

– Отлично, жди здесь.

Василиса исчезла в коридоре, оставив парня разглядывать интерьеры.

Вернулась одетая в рубашку и джинсы, со слегка влажными после душа волосами.

– А ты быстро, – удивился Данька. – Я думал, будешь час красоту наводить.

– А надо было наводить?

– Нет, ты и так симпатичная.

– Да, мне говорили, – кивнула Василиса, – хотя я себе не очень нравлюсь. Нос, щёки, веснушки…

– Веснушки – это здорово!

– Когда они не у тебя на носу. Я бы своими охотно поделилась. Пойдём?

– Пошли. У вас тут красиво!

– Слишком пафосно, на мой взгляд, – сказала Василиса, спускаясь по трапу, – вся эта бронза… Мы думаем, это был прогулочный вип-лайнер, поэтому трюм крошечный, а каюты огромные. Лучше бы наоборот. В моей можно в футбол играть.

– Какая ты практичная!

– Ох, я опять веду себя не как нормальная девочка? Мне тетя Симза в таборе постоянно выговаривала, что если я не исправлюсь, то мама не сможет меня выдать замуж! Потому что девочки так себя не ведут. Но я что-то не очень хочу замуж. Не сейчас, уж точно. Кстати, я тебя весь день проклинала, надеюсь, тебе икалось.

– За что? – удивился Данька.

– Песня твоя дурацкая привязалась насмерть. Ползаю в трюме, протягиваю сигнальный кабель от камеры, и пою, как дура:

Что нам делать с пьяным матросом,

Что нам делать с пьяным матросом,

Что нам делать с пьяным матросом,

Этим ранним утром?

Может, увлечь его соцопросом,

Чтоб озадачить внезапным вопросом,

И засосать его пылесосом,

Этим ранним утром?

– Отличные слова! Сама придумала?

– Ага. Я английский не очень хорошо знаю, а песня никак не отлипает, пришлось на ходу выдумывать:

Может, закрыть его шлюзовой дверью,

И просверлить ему голову дрелью,

Чтоб оснастить пулемётной турелью,

Этим ранним утром?

– Вот такие глупости у меня в голове, – вздохнула Васька.

– Мне нравится! – заявил Даниил. – Надо обязательно Сеньке спеть. Он будет в восторге.

– Кому?

– Ах да, я же забыл сказать! Мы идём в гости к Сене и Ирке. Они пара, живут вместе. Сенька любит петь всякую ерунду под гитару, ему твоя песня точно понравится.

– Вдвоём живут? А сколько им лет?

– Ирка моя ровесница, ей семнадцать. А Сеня – не знаю точно. Но старше. Здесь совершеннолетие с шестнадцати, из-за корректоров.

– Ты сказал «корректоров»?

– Ну да. Блин, всё время забываю, что ты тут недавно. Да не напрягайся, Сеня с Иркой забавные. Вот, мы уже пришли.

***

Красивый старый дом викторианского стиля, тяжёлые дубовые двери ведут на широкую сумрачную лестницу. Второй этаж, дверь налево, поворотный звонок издаёт мелодичный бронзовый «бряк-бряк».

– О, привет, Данька, – высокий, худой, какой-то дёрганный, с нервным узким лицом парень.

– Здорово, Сень. А это…

– Девчонка с дерижопеля по прозвищу «Василь Иваныч». Я в курсе.

– Меня так только папа зовёт, – недовольно сказала Васька, – юмор у него флотский. А ты откуда знаешь?

– С главмехом вашим общался насчёт одного устройства. Да проходите вы, что встали? У меня чайник как раз на подходе…

В квартире всё узкое и высокое – потолки метра четыре, но в коридоре можно коснуться обеих стен одновременно. В гостиной старые скрипучие кресла, низкий столик, камин с остывшим пеплом внутри, деревянная обшивка каменных стен, вычурные бра и бархатные шторы на стрельчатом мозаичном окне от пола до потолка.

– Какая странная архитектура! – сказала Василиса.

– Да пофиг, – отмахнулся Сеня. – Это ж не наше, это Ирке Школа выделила, когда она наотрез отказалась в общежитии жить. Тут, в Центре, до черта пустого жилья, можно было выбрать что-нибудь менее готичное, но ей нравится, а мне всё равно. Я и не в таких местах жил.

Он снял с небольшого горящего примуса медный начищенный чайник и внезапно заорал в глубину квартиры:

– Ирка! Выползай из норы! У нас гости!

Где-то зловеще скрипнула дверь, из тёмного коридора послышались лёгкие шаги.

Ирка оказалась девушкой, выглядящей моложе своих семнадцати, – хрупкой, тонкокостной, почти прозрачной. Футболка на несколько размеров больше с мрачным принтом и мешковатые бесформенные штаны только усиливают это впечатление. На лицо свисает радикально чёрная чёлка с одной красной прядью, глаза закрыты беспросветно чёрными очками с боковинками – точно такими же, как у Даниила, – губы подведены тёмной помадой, в крыле тонкого прямого носа колечко пирсинга.

В руке у девушки кисть, худые руки испачканы краской.

– Привет, народ! – сказала она, глядя между ними. Очки не позволяют понять, куда направлен взгляд. – Подождите пару минут, ладно? Мне надо несколько мазков ляпнуть, а то краски сохнут. Заодно зацените очередную мазню, скажете, какая я бездарность. А то Сенька всё время врёт, что ему нравится.

Она развернулась и исчезла в сумраке коридора. Где-то там проскрипела и гулко хлопнула дверь.

– Явление Ирки народу! – засмеялся Данька. – Не пугайся, Вась, она всегда такая.

– И вовсе я не вру, – буркнул обиженно Сеня. – Она клёво рисует. Я ни хрена в этом не понимаю, но мне нравится. Шизовато, конечно, ну так и жизнь у нас… Чаю кому?

Чай налили всем. Сенька принёс откуда-то блюдо с пирожками.

– Если вы, барышня, рассчитывали на ужин, то извиняйте, – сказал он Василисе. – Мы с Иркой живём как птички божии – поклюём, что попадётся, и дальше летим. Хозяюшка из неё никакая, да и я по другим делам. Хорошо, что кондитерская рядом.

– А можно не на «вы»? – спросила Васька. – Мне как-то неловко.

– Просто фигура речи, – отмахнулся парень. – Не бери в голову. Обращение «барышня» требует куртуазии. Так-то я гопник невоспитанный, детдомовский, просто притворяюсь. Это Ирка у нас из мажоров.

– Передо мной не надо, я не аристократка, – улыбнулась Василиса. – Просто младший механик с волантера. Могу только завидовать чужим талантам, сама и котика не нарисую.

– Зато песни сочиняет! – заявил Данька. – Сень, у тебя гитара далеко?

– Сейчас принесу.

Он встал и удалился в коридор, тут же растворившись среди мрачных теней этого готического особняка.

– Ну зачем ты? – укоризненно сказала Василиса Даньке. – Это просто плохо рифмованная чушь. Мне стыдно будет.

– Поверь мне, всё будет отлично. Я серьёзно, вот увидишь.

Сеня принёс потертую гитару вида скорее стройотрядовского, чем академического. На такой надо лабать в пьяном угаре три аккорда в ми-миноре у костра, но он пробежался по струнам затейливым перебором не без изящества. Подтянул колок, пробежался ещё раз и вопросительно посмотрел на Даньку.

– На мелодию Drunken sailor, но чуть в другом ритме. Давай, Вась, напой.

Девочка закатила глаза, вздохнула, и, преодолев смущение, негромко запела: «Что нам делать с пьяным матросом…»

Сеня моментально подхватил мелодию, узнаваемую, но и отличающуюся от оригинальной из-за чуть другого размера текста:

Что нам делать с пьяным матросом,

Что нам делать с пьяным матросом,

Что нам делать с пьяным матросом,

Этим ранним утром?

Может, назначить его альбатросом,

И запустить в небеса с перекосом,

Чтобы обрызгать поля хлорофосом,

Этим ранним утром?

– Ну, круто же? – сказал Данька в проигрыше и подхватил приятным, чуть хрипловатым голосом:

Может, отправить его в подземелье,

И накормить там его карамелью,

Чтобы избавить его от похмелья,

Этим ранним утром?

– А тема, – согласился Сеня и запел сам:

Может, прочесть ему мемуары,

Дав по башке чехлом от гитары,

Чтобы ему долго снились кошмары,

Этим ранним утром?

– Может, скрестить его с эскимосом? – послышалось от двери звонким, почти детским голосом. Оказывается, Ирка уже вернулась и с интересом наблюдала за происходящим.

Или украсить мощным засосом? – продолжила Василиса.

И закопать его под откосом! – подхватил Сеня.

Этим ранним утром! – спели все хором.

– А вы тут без меня вовсю развлекаетесь, да? – спросила Ирка. – Ну и чёрт с вами. Я зато докрасила очередное епическое полотно. Будете смотреть?

– Конечно будем, Ир, – сказал Данька. – Кстати, это Василиса.

– Привет, Василиса. Ты откуда взялась, такая нормальная?

– С волантера. А я нормальная?

– На фоне нашей компании? Ещё какая. Приятно посмотреть. Девочка-припевочка.

– Быть механиком на волантере теперь норма? Шататься по Мультиверсуму с цыганами – девочковая припевочность?

Василисе отчего-то стало обидно, хотя, если честно, ненормальной она себя вовсе не считала. Может быть, слегка странной, но не более.

– Не обижайся, – примирительно сказала Ирка, – дело не в тебе. Дело в нас. Пойдём, ты поймёшь.

***

Небольшая, но очень светлая комната с окном во всю стену. На столе, стульях, кожаном диване и просто на полу валяются кисти, давленые тюбики с краской и из-под краски, рамки, скомканные наброски и карандашные скетчи, измазанные красками тряпки, пустые чашки и тарелки, просто какой-то мусор. Но всё это теряется на фоне стоящих вдоль стен картин.

Посмотрев на них, Василиса вдруг поняла, что имела в виду Ирина, говоря про ненормальность. Картины были, пожалуй, красивые, техникой рисунка автор владеет, но… Девочка долго ходила и рассматривала их, одну за другой, пытаясь понять, что же не так. Внезапно осознала, что в комнате тишина и все смотрят на неё.

– Что-то случилось, Вась? – спросил Данька.

– Почему ты так решил?

– Ты уже минут десять стоишь, смотришь и молчишь.

– Правда? Не заметила. Пыталась рассмотреть… Не знаю что. Как будто картины нарисованы не на двухмерном холсте, а на чём-то, имеющем объём, и, если заглянуть за верхний слой краски, то там можно увидеть то, что отражается на поверхности. Как будто картина – проекция того, что под ней. Или за ней. А может, и внутри неё. Глупость сказала, да?

– Вот! – торжествующе сказала Ирка. – Обычная девчонка разглядела, а вы?

– Ты что, без очков рисовала? – спросил её Данька.

– Именно! А ты не понял?

Парень снял свои тёмные закрытые окуляры. Под ними оказались невообразимо синие, пронзительно-кобальтовые глаза.

– Да, действительно… – он пристально разглядывал стоящую на мольберте, блестящую свежей краской картину. – Ирка, ты талант. Не знаю только, хорошо ли это.

– А разве талант может быть не хорошим? – спросила Василиса.

– Он может быть небезопасным. Для его носителя.

– Дань, хватит меня опекать! Ты больше не мой куратор! Я самостоятельный корректор! – сердито сказала Ирка.

– Ир, не сердись, – примирительно сказал Даниил. – Но если так пристально смотреть в бездну, то она посмотрит в ответ. А если при этом пытаться рисовать её портреты…

– То что?

– Не знаю. Но меня это немножко пугает. А тебя нет?

– Чуть-чуть, – призналась девушка. – Но оно того стоит.

– Простите, – сказала Василиса, – вы же все корректоры, да?

– Данька и Ирка – да, – сказал Сеня. – А я так, за этой тощей девицей присматриваю. Чтобы её ветром не унесло.

– Сам-то не больно толстый… – огрызнулась Ирка. – А что, ты не любишь корректоров?

– Мне однажды сказали: «Ни в коем случае не связывайся с синеглазыми!» А я, кажется, связалась!

– И кто тебе такое сказал? – спросил Сеня.

– Одна женщина, курьер. Она и сама…

– Аннушка! – хором сказали Данька и Ирка.

– Вы её знаете?

– Я знаю, – сказал Данька. – Она вообще легенда Школы. Единственный корректор, ушедший в свободное плавание. Громко, со скандалом и руганью, по идеологическим соображениям.

– Насчет скандала охотно верю, – сказала Василиса. – Она такая. А что за соображения?

– Ты вообще насколько в курсе насчет корректоров?

– Ни насколько.

– Тогда это слишком длинный разговор для вечера. Пойдёмте лучше пить чай и песни петь!

– Так что же нам делать с пьяным матросом? – спросил Сеня, взявшись за гитару.

Может, покрасить его купоросом,

И прикрутить болтами к колёсам

Чтоб не болтал языком, как опоссум,

Этим ранним утром?

***

– Тебе понравилось? – спросил Данька, прощаясь с Василисой у трапа.

– Пожалуй, да, – ответила она. – Хотя у меня осталось много вопросов.

– Тогда ты не будешь против, если я случайно встречу тебя завтра?

– Совершенно случайно? – засмеялась Василиса.

– Абсолютно!

– Тогда не против. Встречай.

---