Глава 15. Свободный приз

На Терминале вечер, почти ночь. Я вымотался так, как будто проехал тысячи полторы километров, хотя на одометре намоталось едва три сотни. Очень напрягает Дорога с непривычки — едешь, сам не понимая куда, надеешься только, что старушенцию рядом внезапный карачун с натуги не хватит. Сидишь, вцепившись в руль, глаза до боли выпучив — пытаешься хоть что-то разглядеть в этом чёртовом тумане. К концу поездки даже стало получаться: проступили контуры обочин, и хотя бы понятно, что едешь вдоль, а не поперёк. Съезды научился различать — не сам, но когда Донка пальцем ткнёт. А на подъезде к Терминалу как будто разглядел его контур издали. Наверное, смог бы даже без глойти правильно свернуть.

— Так и есть, — подтвердила бабуся, — тут столько караванов ходит, что слепой не промахнётся. Накатали съезд. Но вообще, служивый, это симптом. Если тебя как следует с караванами покатать, то однажды сможешь и сам проехать. По большому счёту, проводники, глойти, м-операторы — один чёрт. Люди Фрактала. Если чуешь кросс-локусы, то и Дорогу постепенно прохаваешь. Я таких видала.

— А что за операторы ещё? — заинтересовался я.

— А, забей, этих точно не встретишь. Они все на учёте и на службе. Всё, приехали, помоги вылезти, а то Доночка совсем уже никакая…

Я вылез из машины, встал на костыли, обошёл, поддержал под локоток старуху. Вид у неё действительно вымотанный до предела. Если во мне и есть способности глойти, то эта занятость меня однозначно не привлекает. Слишком похоже на перспективную карьеру упряжной лошади.

Убедился, что вахтовка и автобусы прибыли благополучно, проследил, чтобы запарковались.

— Подождите пока здесь, — сказал их главному.

— Там дети, они устали, голодные, не мылись неделю. У нас продукты кончаются…

— Я понимаю. Первым делом выясню насчёт вас. Уверен, как-то разместитесь.

Поковылял к гостинице. Надоели эти костыли, сил нет, — бредём с Донкой, две немощи. Старая да одноногий.

— Не очень-то вы спешили, — встретила нас в холле Аннушка. — Часа три назад вас ждала. Что там ехать-то было?

— Он первый раз на Дороге, — неожиданно  заступилась за меня глойти. — Хорошо хоть не промахнулся нигде, а то могли бы и несколько дней проколупаться.

— Ладно, доехали и доехали. Я тут наняла ребят, они пригонят машины, которые мы бросили. Отдадим четверть груза — много, но выбирать не приходится. Мало ли, наткнётся кто-нибудь, приберёт себе. И не предъявишь потом ничего, в своём праве будет. Ты как, солдат, не хочешь стать почтенным караван-баши?

— Ты серьёзно? — удивился я.

— Серьёзней некуда, — Аннушка помахала брокеру, который как раз закрывает свой офис. — Керт, подойди, пожалуйста!

— Привет, — поздоровался он со мной и Донкой. — Добрались, я вижу?

— Объясни ему про статус трофея, — велела девушка. — То, что мне рассказывал сегодня. Только вкратце, без отсылок к прецедентам.

— В общем, — Керт присел на край стола и положил рядом портфель, — поскольку Мирон при свидетелях признал, что связан с работорговлей, то он, как бы это сказать… свободный приз. Работорговцы и все, кто имеет с ними дела, считаются вне закона.

— А что, есть какой-то общий для всех закон? — спросил я.

— И да, и нет. В каждом населённом срезе свои правила, которые обеспечивает аборигенная власть. Полиция, суд или что там у них. Но условные «люди Дороги» имеют свой неписаный кодекс. Его не раз пытались формализовать, сделать «писаным», но…

— Керт был главный энтузиаст этого дела, — со смехом перебила его Аннушка. — Общая валюта, единая товарная биржа, Межсрезовый банк, свод Законов Дороги… Прокатили эту идею с таким свистом, что ему до сих пор икается.

— А чего прокатили? — заинтересовался я. — Удобно же.

— Чёрта с два, — сказала Донка, — законников и полиции все в своих срезах наелись до рвоты. Малкицадак тогда сразу сказал: «Если мы примем Закон, то нам придётся назначить тех, кто будет следить за его соблюдением, ловить нарушителей, наказывать и судить. Нам придётся за свой счёт содержать людей, которые будут указывать нам, что делать, и принуждать к этому силой. Разве можем мы надеяться, что эти люди всегда будут судить по совести, не будут брать мзды и не станут решать свои проблемы за наш счёт? Разве не от этого дро́ма рома́ ушли на Дорогу?»

— Да, — кивнул Керт, — Малки был в большом авторитете тогда, а цыгане водили самые большие караваны. Когда они не подписались, то остальные сразу сказали: «Не, какой смысл? Либо все, либо никто». Я надеялся, что хотя бы по общим деньгам договоримся — у меня такой шикарный проект был, эх! Цифровая валюта на блокчейне, нулевая эмиссия, твёрдый курс, гарантированная дефляция…

— Не взлетело?

— Могло сработать, — вздохнул он, — я всех почти убедил. Но вмешалась Коммуна. Их представитель сказал, что они не допустят создания нового финансового центра вне их контроля. Хотите валюту — берите эрк. Не хотите — пользуйтесь бартером, как дикари, и не забывайте, чьи в лесу шишки. А непонятливым отрежем доступ ко всем услугам Коммуны: никаких порталов, никаких акков, никакого Вещества. Тогда ещё были акки и Вещество, так что все почесали репу и послали меня нафиг.

— Керт, — перебила его Аннушка, — это всё очень интересно, но давай по делу.

— Да, — кивнул тот, — караван Мирона. Законов, как я уже говорил, как таковых нет, но есть некие правила, которые все более-менее соблюдают. И главное из них — никаких дел с работорговцами. Если кто на этом запалился, то его любой может грохнуть, имущество затрофеить, и слова ему никто не скажет. В общем, караван теперь ваш. Твой и Аннушки. Хочешь продай, хочешь сам катайся.

— Я ж говорю, — кивнула она, — можешь стать караван-баши. Я тебе свою долю отдаю, нафига она мне? Донка, я думаю, не откажется, так что глойти у тебя, считай, есть.

— Говно вопрос, — кивнула старуха. — Но чтобы выходные на побухать-опохмелиться были! И денежки на это!

— Вот, — продолжила девушка, — одной проблемой меньше. Куда какой товар, лучше Керта никто не знает, на то он и брокер. Заплатишь за консультацию или в долю возьмёшь. Я серьёзно, солдат, это отличный шанс. Был ты нищий мародёр, а станешь серьёзный бизнесмен, караванщик. Будешь завидный жених, даже на одной ноге.

— Или на протез нормальный заработаешь, — подтвердил Керт. — Никто и не скажет, что одноногий.

— Заведёшь семью, настругаешь детишек, построишь дом, какой хотел, — миров много, подберёшь местечко. Чем не вариант?

— Так, — ответил я, — не надо петь сладких песен. Что бы там ни было, принимать решения с устатку, после суток за рулём, я точно не стану. Давайте пока срочные дела разрулим. Там в автобусах полторы сотни беженцев, в основном женщины с детьми. Их надо накормить, разместить, помыть, может быть, кому-то потребуется медицинская помощь. Они уже больше недели живут в режиме «полтора человека на место» и питаются сухомяткой, так нельзя.

— Ты понимаешь, — спросил Керт, — что это твои люди и твоя проблема?

— Нет. С какой стати они вдруг «мои»?

— Поясняю. Караван — ваш трофей. Аннушка от своей доли отказалась, значит, твой. За вычетом аванса, который она заплатила наёмникам за доставку груза на Терминал, — это были её расходы, и, раз она не претендует на долю, ты должен их покрыть. Караван стоит на парковке Терминала, она платная, ты уже должен за стоянку. Пассажиры каравана оплатили проезд до безопасного места, где они смогут начать новую жизнь. Приняв караван как трофей, ты приобрёл и все его обременения, в том числе обязательства по доставке.

— Я вернул им то, что они заплатили Мирону! — запротестовал я.

— Это очень благородно, но не снимает с тебя обязательств. Новый владелец каравана должен доставить пассажиров или расторгнуть договор и выплатить компенсацию в размере, достаточном для оплаты проезда другим караваном и проживания на Терминале до тех пор, пока он не найдётся.

— Эй, — напомнил я. — Я пока ни на что не подписался!

— Ты пригнал караван на Терминал, так что фактически признал его своим трофеем, — не согласился Керт. — Если сейчас умоешь руки, народ не поймёт. Ты можешь не принимать караван под свою руку, но тогда надо выставлять его на продажу, а вырученными деньгами покрывать обязательства.

— А ты думал, в сказку попал, солдат? — рассмеялась Аннушка.

— Угу, теперь я понял, почему ты отказалась от своей доли. Гемору больше, чем навару.

— Воистину так, — зевнула она. — Пойду в ванну и баиньки. А ты давай распоряжайся наследством Мирона. Женщины и дети ждут своего спасителя. Глядишь, найдётся бойкая бабёнка, отблагодарит чем.

Девушка потянулась, помахала нам рукой и пошла к лифту. Отчего мне кажется, что это что-то типа испытания? Бросить меня в воду и посмотреть, выплыву ли? Впрочем, может быть, я себе льщу. Наверное, «той самой Аннушке» глубочайше плевать на какого-то там Лёху. Даже если на него есть контракт.

— Алина! — закричал я в отчаянии. — Ты мне нужна!

***

— Считаю необходимым, Алексей, поставить вас в известность, что Аннушка не оплачивает больше ваши расходы, — сказала Алина. — Цитирую: «Он теперь караванщик, пусть сам за себя платит».

— Понятно, — я озадаченно почесал затылок.

— В этой связи напоминаю, что аренда вашего номера истекла сегодня в двенадцать часов дня. Также обращаю внимание, что принадлежащие вам транспортные средства занимают четыре парковочных места, из них три — грузовых. Оплатить их следует не позднее завтрашнего полудня. Будете оплачивать новый номер? Желаете заправить транспорт?

— Видишь ли, — озадачился я. — Теоретически я владелец каравана и груза. Если я как-то их реализую, то средств, я полагаю, будет достаточно. Я не знаю, что именно вёз Мирон кроме людей. Не было времени проверить груз, но вряд ли это что-то настолько никчёмное, чтобы никто не купил, пусть даже с дисконтом. Однако на текущий момент у меня денег нет. Можно ли как-то говориться об отложенной оплате?

— Терминал не предоставляет услуг кредита. Мы не банк и не ссудная касса.

— А как же Аннушка?

— Она является ВИП-клиентом, и я в неё влюблена. Это редкое исключение. Вы таковым не являетесь.

— Хорошо. А если залог? Два автобуса, вахтовка и внедорожник. Это, мне кажется, ликвидная собственность.

— Терминал не занимается комиссионной торговлей транспортными средствами, а значит, реализация залога была бы затруднительной.

— Ладно, — кивнул я. — Всё понял. Обращусь к частному капиталу.

***

В ворота сервиса пришлось стучать. Время позднее, они закрыты. Зевающий Кройчек вышел с недовольным лицом.

— Я уже спать ложился. Неужели до утра не потерпит?

— Нет, — сказал я. — У меня женщины и дети в автобусах, вторую неделю сидят друг у друга на головах, жрать нечего и всё такое.

— И откуда такое счастье привалило?

— У работорговцев отбил, — сказал я кратко.

— А, ну, святое дело. От меня-то чего хочешь?

— Денег.

— Акк, что ли, решился продать?

— Только в крайнем случае. Пока что хочу занять под залог машин. Вахтовка на камазовском военном шасси, два тридцатиместных вездеходных автобуса «Торсус», лендкрузер-сотка.

— Сытая техника, особенно «Торсусы», — признал Кройчек, — если не ушатанная. Смотреть надо.

— Так давай смотреть.

— Сейчас?

— А когда? Людей как-то размещать надо, а Алина в долг не примет.

— Да, железяка строгая… Ладно, пошли, гляну. Надеюсь, ты понимаешь, что полной цены при такой спешке не дам? Обычно беру только на комиссию.

— Я надеюсь, что завтра придёт груз, я его продам и погашу залог. Мне этих беженцев ещё везти куда-то, автобусы пока нужны.

— Плюс двадцать процентов вернёшь!

— Морда треснет. Пять.

— Налог на срочность. Пятнадцать.

— Не наглей. Переночую в автобусе, завтра груз продам, вообще ничего не заработаешь. Десять.

— Чёрт с тобой, десять.

Коротышка механик деловито ползал под машинами, открывал капоты, просил завести двигатели. Беженцы смотрели на эту суету с нарастающим беспокойством.

— А как же мы? Куда нас? — спросила молодая женщина.

Помню её, на одно колесо в джунглях писали. Не чужой, можно сказать, человек.

— Вы собираетесь продать машины? — волнуется их главный (и единственный не старый) мужчина.

Интересно, если они доберутся до своей земли обетованной, он один будет демографию создавать? Впрочем, дети разнополые, через несколько лет подрастут, природа своё возьмёт.

— Заложить, — поясняю я. — Чтобы вас разместить и накормить, нужны деньги. У меня их пока нет. Надеюсь, будут завтра, но держать вас до завтра в автобусах было бы негуманно.

— То есть вы нас не выгоняете? Тратите на нас свои деньги? Почему? — поразился мужчина.

— Так сложились обстоятельства.

— Может быть, наше золото… — начал он, но осёкся, когда какая-то пожилая женщина почти незаметно ткнула его пальцем в поясницу. Радеет за бюджет общины, значит. Понимаю. Хозяюшка.

— Ваше золото давайте оставим на крайний случай. Я пока сам не очень ориентируюсь в здешней экономике, но надеюсь, что обойдёмся без него. Вам не помешают какие-то резервы на первое время.

— Скажите, — спросила та, что моложе, — вы же не продадите нас в рабство, как хотели те?

— Определённо нет, за это можете быть спокойны. Я постараюсь подобрать вариант, который обещал вам Мирон. Место, где вы сможете спокойно начать новую жизнь. Сам я пока не знаю, где оно, но есть у кого спросить, так что не волнуйтесь. Сейчас решаем текущие проблемы, над планами поработаем завтра. Кройчек, что скажешь?

— Машины ухоженные, в неплохом состоянии, — сказал он, закрывая капот «кукурузера». — Годный грём. Мирон был, конечно, мудак, но за техникой следил. Кстати, ты в бардачок заглядывал?

— Нет.

— Загляни.

Я засунулся во внедорожник, раскрыл бардачок. Там какие-то бумаги, запасная лампа для фары, набор предохранителей, пассатижи, моток изоленты, тряпка для протирки стёкол, пистолет, прозрачный пакет с какими-то серыми карточками. И правда, чего я сразу-то не посмотрел? Протупил с устатку.

Пистолет я засунул в карман, а карточки достал и покрутил в руках. Размером с визитку, с логотипом и цифровым кодом. Похожи на банковские, только поменьше и поквадратнее.

— И что это?

— Ты не знаешь? — выпучил глаза Кройчек.

— А должен?

— И этот человек хочет иметь тут какой-то бизнес? Клянусь Ушедшими, тебе просто повезло, что перед тобой самый честный на свете грёмлёнг! Или самый тупой. Сам себе не верю, что просто не сунул это молча в карман.

— Это деньги?

— Это топливные карты Терминала. Да, считай, что деньги. Обеспеченные топливом. Их примут почти везде на Дороге и даже в некоторых срезах. Там, где есть межсрезовые рынки.

— Тут много? — я встряхнул пакетом.

— А что для тебя «много», парень?

— Что на это можно купить? Машину можно?

— Смотря какую. Автобус такой — нет, «Торсусы» дорогие. «Лендкрузер» — опять же нет, он старенький, но надёжный, и модель популярная, ходовая. Любят их караванщики. А вот за вахтовку — как сторгуешься. Их не сильно жалуют — расход большой, а надёжность так себе. Но это приблизительно, я не знаю точно, сколько тут, просто на глаз прикинул. Скорее всего, это у Мирона была оперативная касса. Заправка, номера оплатить, жратвы купить, на ремонт, если что-то сломается. Основной капитал никто в бардачке не возит.

— Хватит разместить и накормить эту толпу? — спросил я, показав на беженцев.

— У Алины спроси. Я думаю, хватит. Ну что, залог уже не нужен? Я тогда спать пойду. Блин, час потратил и ничего не заработал. Ну не дурак ли? Жена меня не одобрит…

— Не спеши убиваться, я тут буду завтра товар мироновский разбирать, у тебя будет право первой ночи. Договорились?

— Замётано, — повеселел Кройчек. — Только не прокинь, я запомню!

— Честное караванское!

— Не, — заржал тот, — ты либо честный, либо караванщик. Выбери что-то одно, парень!

***

 — Если вас устроит размещение ваших гостей в трёхместных номерах эконом-класса, — выдала заключение Алина, проведя рукой над пакетом с карточками.

Беженцы заполонили вестибюль, стоят, оглядываются, дети пялятся, раскрыв рты.

— В этом случае, с учётом скидки за количество мест, я могу включить в стоимость первичное медицинское обслуживание для тех, кто в нём нуждается.

— Денег хватит?

— Тут чуть меньше, но, с учётом ситуации, Терминал готов пойти навстречу. Мы не можем игнорировать гуманитарную составляющую, это вредит репутации бизнеса.

— Прекрасно. Спасибо тебе, Алина.

— Вот ваша ключ-карта, номер тот же, я сочла, что вам лучше всё-таки выделить одноместный.

— Итак, — повернулся я к беженцам, — подходим по очереди к этой прекрасной даме. Она выдаст вам ключи от номеров, расскажет, где они расположены, подскажет, где ресторан и медкабинет. Слушайтесь её, она тут самая главная. Поешьте, помойтесь, сдайте вещи в прачечную, отдыхайте спокойно. После завтрака соберёмся тут, в холле. Будем думать, как вам жить дальше. Как говорят у нас в срезе: «Утро вечера мудренее».

Помахал всем ручкой и поковылял на костылях к лифту.

***

В номере принял душ, осмотрел культю — как и обещали, зажила. Хороший тут автомедик. Прицепил протез на место, прошёлся туда-сюда — совсем другое дело, не то, что костыли. Почти нормальный человек, если не увлекаться. Прихрамываю малость, и только.

Пошёл в ресторан поужинать. Там уже вовсю идёт кормёжка беженцев. Дети сидят за столами, матери и подростки бегают туда-сюда с подносами. Я с тоской посмотрел на робобармена — не отказался бы от порции крепкого, но денег опять нет. Подержался и отдал. Ладно, доживём до завтра, посмотрим.

Набрал еды, выбрал столик подальше от всей этой суеты, надеялся поесть спокойно, да где там. Припёрся главный беженский мужик, как бишь там его звали, Карит?.. Подошёл с подносом, спросил:

— Можно составить вам компанию?

Ответить: «Нет, отвали», — было как-то неловко, и я молча кивнул. Может, его тоже достал этот бабский табор, хочется посидеть в тишине.

Нет, не угадал.

— Вас же Лёха зовут? — уточнил он, садясь.

— Верно, — кивнул я с тоской.

Разговаривать совершенно не хочется, да и бессмысленно это сейчас. Нечего мне ему сказать пока. Сам ничего толком не знаю.

— Я хотел поблагодарить вас за то, что вы спасли мой народ от рабства, а главное, вернули наши святыни! Теперь наш бог не отвернёт своё лицо от нас.

— Не за что, — буркнул я, не прекращая питаться.

Ишь ты, «мой народ». Тоже мне, Моисей выискался. «Летс май пипл гоу», ага.

— Нам нечем вознаградить вас за такую доброту, но мы её не забудем.

Ну, конечно, нечем. Золото самим нужно, факт. Тебе та тётка пожилая печень выгрызет, если ты мне его предложишь.

— Когда мы начнём жизнь на новом месте, вашим именем назовут новорождённых сыновей! Мы внесём его в список дозволенных для праведных!

— Спасибо, это совершенно не обязательно, — ответил, ничуть не польщённый, я.

Интересно, сколько из этих сыновей будут его, учитывая, что он единственный мужчина репродуктивного возраста, а от посторонних рожать им, небось, бог не велит? Представляю себе выводок малолетних Алексеев Каритовичей.

— Я хотел спросить, — не унимается он, — как долго нам ещё предстоит быть в пути? Женщины и дети очень устали, почти утратили надежду. Некоторые даже говорят, что надо забыть про нашу избранность, отбросить Заветы, слиться с другими народами, раствориться в них, перестать быть собой…

— В религиозных вопросах я не советчик. Однако, с точки зрения генетики, популяция у вас маловата.

— С точки зрения чего?

— Через пару поколений все будут друг другу двоюродными родственниками, это ведёт к вырождению.

— Да, вы правы… Наверное… Заветы мессии не одобряют браки двоюродных.

— Мессия фигни не скажет, — согласился я, — а насчёт «как долго» … Это давайте завтра. Узнаем, какие есть варианты, прикинем хрен к носу, что-то да выберете авось. Приятно было поболтать, но прошу меня простить, денёк выдался сложный.

— Да, да, понимаю, извините мою навязчивость, я просто волнуюсь за свой народ. До завтра!

Забрал поднос, ушёл. Хоть компот попью во благости… Нет, не судьба. Ко мне, уворачиваясь от снующих по залу детей и женщин, упорно и целенаправленно пробирается Донка.

Чёрт, а я и забыл про неё. За глойти я тоже теперь отвечаю? Или хотя бы она сама по себе?

— Выпить нету, — сказал я сразу. — Денег тоже. Все отдал Алине за эту толпу оглоедов.

— Хреново, — вздохнула Донка. — Но я вообще-то по другому вопросу.

— Тебя поселили хоть?

— Да, за меня Аннушка забашляла по старой дружбе. Но на бухло не дала. Сама-то небось квасит в своём вип-номере с вип-баром, а бедная Доночка насухую сидит!

— Ещё как квасит, — подтвердил я. — Сидит в ванне с пеной и вискарь хлещет, сам видел.

— А тебя что же в ванну не позвали? Я думала, она тебе даёт.

— Это как бы не твоё дело, — ответил я раздражённо. — Но нет. Рылом не вышел.

— Не, рыло у тебя самое подходящее, — хмыкнула Донка, — красавчиков она как раз не любит, а вот таких, чтобы мужик, как раз да.

— И тем не менее, ванна там, а я тут.

— Знаешь, может, оно и хорошо, что не дала, — сказала задумчиво Донка. — Кому она даёт, тем, кроме как пару раз перепихнуться, ничего не светит. Это у неё легко. А вот если кого за друга держит, то там другой разговор.

— Думаю, она меня не то что за друга, а вообще за человека не держит. Так, к подошве прилипло. Тебе что-то от меня надо? А то я спать пойду.

— Я к тебе с серьёзным вопросом, служивый, погодь.

— Вываливай.

— Мы завтра на Дорогу, или как?

— В смысле?

— В прямом. Я твоя глойти, и ты мне скажи, выходим завтра или нет. Потому что если нет, то в медпункте есть антисептик на спирту. На вкус говно, но если с глюкозой сбодяжить, то не сблюю.

— Так вот где ты в прошлый раз набралась!

— Ясен хрен. Никто не знает, а Доночка хитренькая!

— У Мирона ты разрешения не спрашивала.

— Ой, да насрать мне на него было, мудака такого. Пусть бесится.

— На меня не насрать, значит?

— Ну, такое. Потерплю ради дела. Надо же куда-то отвезти этих забрёдышей, да побыстрее, потому что за свой счёт их в Терминале размещать никакой бюджет не выдержит. Не зря Мирон их в автобусе держал, у Алинки тут цены неслабые, потому как монополия.

— Я пока даже не знаю, моя ли ты глойти или сама по себе, — сказал я честно, — коммерсант из меня как из говна пуля. Но ты, если сможешь, не надирайся сегодня. С беженцами в любом случае надо что-то решать, да и с грузом мироновским тоже. Может, сходим разок, да и дам тебе расчёт с выходным пособием. Будешь глойти на пенсии, поди плохо? Подольше проживёшь.

— Не, служивый, — замотала седыми косичками бабка, — не могу я на пенсию. Дорога не отпустит. С тоски помру или сопьюсь и всё равно с тоски помру. Ты подумай, может, всё же тебе караванщиком, а? Втянешься, привыкнешь, не прогорим небось…

— Давай завтра, ладно?

— Ладно, как скажешь, — глойти встала из-за стола, — но антисептика я пока не нажрусь, цени. Это для меня офигеть какой подвиг, между прочим.

— Горжусь знакомством с такой волевой женщиной!

Донка ушла, я допил компот и пошёл спать. В коридоре столкнулся с беженкой, той, которая молодая.

— Простите, халь, — остановила она меня, — вы же были на одной ноге, а теперь на двух, как так?

— Протез, — пояснил я. — Увы, отращивать ноги я не умею. Жаль, было бы удобно.

— Да, конечно, — засмеялась она, — никто бы не отказался. Вот, уложила своих, спят.

У неё двое пятилеток, помню. Шустрые такие.

— Ну, спокойной им ночи. Устали, наверное.

— Да, — кивнула она, глядя на меня тёмными загадочными глазами, — будут спать очень-очень крепко. Ничем не разбудишь.

— Хорошо, отдохнёте от них. Наверное, утомительно с двумя.

— Да, халь, но это ничего, я привыкла. Знаете, халь, Карит сказал, что вы «ми-шела́ну», друг нашего народа, и это будет в хрониках.

— Очень польщён. Никогда раньше не был ни в чьих хрониках.

— Знаете, что это значит? Вы можете зайти ко мне, бог не будет против, и люди не скажут «хэт», — она коснулась моей руки и скромно опустила взгляд. — Карит сказал, нам нужно много детей, чтобы народ возродился.

— Неожиданное предложение. Это большая честь, красавица, но… Прости, я лучше буду сегодня спать один.

— Почему, халь?

— Как тебе объяснить… Я не смогу жить спокойно, зная, что где-то растёт мой ребёнок. И я не готов связать жизнь с вашим народом.

— Это будет мой ребёнок, халь. У нас родство считается по матери.

— Дело не в том, как у вас, а как в моей голове. Прости.

— Понимаю, халь. Спокойной ночи, халь.

— И тебе, красотка.

Я пожалею об этом решении. Да что там, уже жалею. Но оно, чёрт меня побери, правильное.