Most serious things that can possibly

happen to one in a battle — to get one’s head cut off.

Lewis Carroll. Through the looking-glass

---

Небритая морда в зеркале имеет невыспавшийся вид. Я бы не доверил этому парню кошелёк, поэтому хорошо, что кошелька у меня нет. Есть казарменно-общажная комната, разбросанная одежда, разворошенная и пахнущая недавним сексом постель.

Ах да, ещё есть неприятная пустота в голове.

«Прочитай ВНИМАТЕЛЬНО, а не как в прошлый раз!» – сложенный гармошкой, склеенный из многих листов рукописный документ обнаружился в ящике стола.

«Хорошая новость – сейчас память начнёт возвращаться. Плохая – толку от этого немного».

– Оу, Кэп-сама! Не знала, что вы любите черненьких!

Делаю морду тяпкой, прикрываюсь полотенцем. Азиатка в душе стоит без малейшего смущения, груди задорно торчат. Хорошо, что я успел прочитать своё послание, а то черт те что бы подумал.

– Не надо дерать вид, – смеётся она, – вы кричари, как весенние нэко под цветущей сакурой! Весь коридор вам так завидовар!

Изобразил физиономией невозмутимость кирпича. Кажется, вчерашний я небрежно отнёсся к заполнению ведомости свершений.

– Оу, Кэп-сама! – Сэкиль приложила ладошки к щекам и мультяшно округлила глаза. – Вы есё не вспомнири, да? Ой, как неровко…

Что-то чёрное, блестящее в темноте глазами и зубами, припоминалось. Но смутно. Я не лучший кандидат для прочных отношений.

В столовой все на меня пялятся.

– Ну, Кэп, вы вчера с той чернобуркой зажгли! – лыбится Натаха. – Гром гремит, кусты трясутся, что там делают?

И заржала в голос.

– Сто там дерают? – заинтересовалась Сэкиль.

– Вот это самое и делают. Хы-хы.

Мда, повеселил я народ. Чёрт бы побрал здешнюю безжалостную акустику.

– Ну и как она? – громким шёпотом поинтересовался Васятка, накладывая синеватое пюре.

– Без комментариев.

– Не вспомнили, что ли? Такое обидно было бы забыть…

– Без комментариев.

– А что она к завтраку не вышла? Это вы так её заездили? Уважаю…

– Отвали, Васятка. Не твоё дело. Я же не спрашиваю, какая рука у тебя любимая.

– А чо сразу «рука»? – глазёнки его блеснули торжествующе. – Я, между прочим…

Глаза его метнулись в сторону столиков, он побледнел и заткнулся.

Надо же, какие чудеса творятся. И кто же его пожалел-приголубил?

Натаха почти успела убрать под стол внушительный кулак, которым призвала пацана к молчанию. Густо, свёкольно покраснела.

– Оу, Натаса!  – хихикнула Сэкиль. – Тебя мозно поздравить? Я думара, в твоей яшмовой вазе узе завелась паутина!

– Отстаньте. Эти такой концерт устроили, что меня разобрало… Но, если он кому-то скажет, я его урою! – она снова показала кулак Васятке, он сглотнул и нервно закивал.

– Совет да рюбовь!

– Заткнись, узкоглазая. Какие планы, Кэп?

Вчерашний день уже всплывает в памяти, записи я оставил подробные. Вот только ночные приключения упустил.  Ладно, и так понятно, что было хорошо. Освежим при случае воспоминания, если Абуто будет не против.

– Думаю, для начала проверим вчерашний этаж. Не выломали ли решетку. Нам же не нужен тут отряд извращенцев?

– Я возьму железок, укреплю, – кивнула Натаха. – Вчера наскоро замотала цепью, не дело.

– Хорошо. Потом попробуем найти лестницу, про которую говорила Абуто.

– Абуто это та негритяноська? – уточнила Сэкиль. – И что за рестница? Ты нисего не сказар!

– Надеюсь, она нам покажет. Это может быть интересно.

– Ты думаешь, есть обходной путь? – скептически хмыкнула Натаха. – Я вот думаю, что нам просто нужна дверь.

– Натаса, ты думаес? – всплеснула в притворном удивлении тонкими руками Сэкиль. – Засем? Тебе не идет!

– Заткнись, Секи, – рассердилась Натаха. – Не такая уж я дура!

– Дверь ведь может быть где угодно, верно?

– Вроде так, – кивнула Натаха.

– Значит, и на той лестнице тоже.

– Уговорил, Кэп. Собираемся?

– Собирайтесь. Я зайду к Абуто. И не для того, о чем вы тут захихикали, а спросить, не покажет ли она нам дорогу. 

– Мозно с тобой, Кэп? Хосю посмотреть на зенсину, которая заставила тебя так крисять!

Я постучал в комнату негритянки. Раз, другой. Тишина.

– Оу, Кэп, ты та-а-акой сирьный мусина! – сказала ехидно Сэкиль. – Девуска совсем устара!

Но у меня росло ощущение беды, и я толкнул дверь. Она распахнулась, открыв картину, от которой у меня внутри неприятно ёкнуло, а азиатка сдавленно пискнула.

Небольшая, зеркально отражающая мою, комната уделана кровью. Так, как будто кто-то плясал с оторванной башкой, заливая стены фонтаном из разорванной артерии.  Только стена напротив двери, где в нормальных общагах бывает окно, почти чистая. Мелкие брызги по краям и посередине нарисованный кровью непонятный символ.

– Ой, за что вы её? – Сэмми. Вот же вовремя припёрся. – Вы же с ней ночью так… А потом вот так, да?

Он метнулся в сторону и начал громко извергать наружу утреннее пюре. Сэкиль побледнела, но, к моему удивлению,  сдержалась.

– А где сама девуска? – спросила она, сглотнув.

Хороший вопрос. Тела нет, и спрятать его негде. Я выглянул в коридор, осматривая пол – если бы её тащили, то были бы следы. Нет, чисто. Сэмми понял меня неверно, и стремительно, хотя и пошатываясь, удалился. Наверное, решил, что я сейчас буду убирать свидетеля. Но я даже его блевотину не буду убирать. Сам пускай убирает.

– Всё осень прохо? – с просила азиатка. От нервов её акцент усилился.

– Да уж чего хорошего.

– Кэп, Кэп! – закричала издалека бегущая сто стороны столовой Натаха. – Там Сэмми несёт всякую чушь! Говорит, что вы свою негритянку… Ой!

– Не смотри туда! – сказал я запоздало.

Натаха последовала примеру Сэмми. Кто там по графику дежурный? Не повезло ему. 

– Уф… – сказала она, отдышавшись. – А я ему в лоб дала, чтоб не брехал. Зря?

– Правильно дала. Я этого не делал.

– Кэп, я за тебя кому хочешь закатаю в рог. Но, блин, у тебя же память вырубает! А вдруг сделал, да не помнишь?

– И что тогда? – поинтересовался я мрачно.

Она зависла, долго думала, а потом сказала осторожно:

– Ничего… Наверное. Я её и не знала вовсе. Мало ли. Но всё-таки, Кэп, лучше, чтобы это был не ты.

– Это был не я. Теперь легче?

– А точно? Потому что…

– Вся моя одежда на месте. А такое учинить и не уляпаться невозможно.

– Ой, да, я не подумала… – Натаха опять позеленела, но сдержалась. – А точно вся?

– У меня её не магазин. На мне футболка, в тумбочке футболка, да Сэкиль в рубашке моей вчера ушла.

– Так ты и её вчера?!! – выпучила глаза Натаха. – Ну ты монстр, Кэп!

– Что ты несёшь? Нет, конечно.

– Я свою одесду постирара, – сказала Сэкиль. – Не у тебя зе просить? В твоей меня сетыре поместится!

– Ну что, тебе стало легче?

Натаха снова задумалась и неуверенно покачала головой:

– Нет. Теперь я думаю, что раз не ты, то кто? И где он? Но в столовую ты сходи, а то там Сэмми народ баламутит.

В столовой народ баламутит уже не Сэмми. Тот тихо сидит в углу и прижимает пустой стакан к фингалу. Хорошо его Натаха отоварила. Зато Станислав разоряется вовсю.

– И этому человеку мы доверили единственный пистолет? Да он же маньяк, кровавый убийца! И кого следующего он разделает? Тебя? Или тебя? – он тычет пальцами в наш скромный коллектив. На толпу собравшиеся не тянут, но для суда Линча их хватит.

– Стасик, завали ебало, – сказал я как мог спокойно.

– Сам ты завали вот это самое! Грубиян! Ты ответишь за свое злодеяние! По закону!

– По какому закону, Стасик? Что херню ты несёшь?

– По человеческому закону! Мы будем тебя судить!

– Судилка сломается.

– Люди, мы должны забрать у этого маньяка пистолет! Он без него, видите? Бояться нечего, арестуем его и спросим, где он его прячет!

– Стасик, заткнись, – сказала решительная Натаха. – Он этого не делал.

– Ах, не делал? – завизжал Станислав. – Так и знал, что вы его покрывать будете! А вот на это ты что скажешь?

Он достал из пакета тряпку и замахал ей перед Натахой, как тореадор перед быком. Тряпка подозрительно походит на мою рубаху, только выглядит она так, как будто кто-то топтал её ногами, мыл ей пол, а потом ещё и вытер жопу.

– Это его рубашка, вы все знаете это! – на меня уставился указующий перст, и я задумался, кто делает Стасику маникюр. Неужели сам? Такой талант пропадает.

Собравшиеся закивали, нервно на меня оглядываясь. Мол, действительно, рубаха известная. Тут не так-то много вещей у каждого, а рубах так и вовсе чуть. В основном футболки.

– Так смотрите же! На ней КРОВЬ! – возопил Стасик и развернул тряпку. – Я нашёл её в прачечной, он не успел замести следы!

Действительно, коричнево-бурое пятно. Значит, не жопу ей вытирали. Интересный расклад. Я покосился на Сэкиль, она бурно замотала головой:

– Не знаю! Я её стират хотера!

– Это он убийца! Маньяк! Сатанист!

– А почему сатанист-то, Стасик? – спросил я почти нежно. – Маньяк – понимаю, убийца – допустим. Но сатанист? Что навело тебя на такую мысль?

Я шёл на него, шаг за шагом. Остальные расступались, никто не спешил меня вязать. В конце концов я выдернул рубашку у него из рук.

– Может быть, символ на стене, а, Стасик?

– Я не…

– А когда ты его видел, а?

– Я не… не видел… Сэмми сказал…

– Сэмми? – спросил я строго.

Тот помотал головой.

– Он не помнит, был в панике! Сказал!

– Сэмми не мог разглядеть его, Стасик. Он заглянул краем глаза и сразу блевать кинулся. А вот когда его увидел ты? Не тогда ли, когда макал в кровь мою рубашку?

– Я… Я…

– Смотрите, – я повернул рубашку лицевой стороной к людям, – видите, какое чёткое пятно? Нет брызг, вот тут видно, что рубашку окунули, не расправляя, где была складка – чистый сектор. Если бы она была на мне надета, то испачкалась бы совсем не так.

– Что вы смотрите! – Станислав стал белее бумаги, но не сдался. – Хватайте его, потом разберёмся!

– Так это ты убил несчастную девушку? За что, Стасик? Ведь ты её даже трахнуть не мог, пидор несчастный! Ты маньяк, Стасик?

Он отступал передо мной, пока не упёрся спиной в стену.

– Куда тело дел, сука! – заорал я на него. – Где тело, падла, признавайся!

Станислав дёрнулся, и я ему врезал. Несильно, под ложечку. Вырубать его сейчас совсем не надо.

– Это не я! То есть, я не убивал! Не убивал я!

– А что делал? Говори, тварь паскудная!

Я замахнулся, но не ударил. Он сжался и зажмурился, закрываясь руками.

– Я, зашёл… утром…

– Громче! Чтобы все слышали!

– Я зашёл туда утром!

– Зачем?

– Хотел познакомиться! Новый член общины! Мой долг…

– Дальше!

– Там было всё в крови! И знак Сатаны! Я сразу подумал, что это он!

– Кто, Сатана?

– Нет, ты! Что ты её убил! Все слышали, как вы ночью… Но я решил, что мне никто не поверит! И когда увидел в прачечной твою рубашку…

– Громче!

– Я! Я испачкал рубашку в крови! Но я не убивал! Клянусь, это не я!

– Экое же ты говно, Стасик.

– Не бей! – сжался он.

– Тебя и бить-то противно… Вали отсюда.

Станислав, вжав голову в плечи, нервно озираясь, обходя людей бочком по стеночке, вымелся из столовой в коридор. Теперь пару дней будет ныкаться, потом опять осмелеет. Говнюк и мудила.

– А вы подумайте, – сказал я неловко глядящим в сторону собравшимся, – что я не убивал, и Стасику слабо. Но кто-то убил же. И он где-то здесь. Может быть, среди вас. Так что, если кто-то что-то слышал…

– Кроме того, как ты её драл? – спросил осмелевший Сэмми.

– Завидуй молча, – оборвал я его. – Итак?

Увы, выяснилось, что никто ничего не видел и не слышал. Да я и не рассчитывал. Когда выключается свет условного дня, все валятся в койки и дрыхнут. Ночных развлечений, окромя разнообразного адьюльтера, тут нет. Наверное, тут уже все друг с другом крест-накрест нагрешили со скуки во всех комбинациях, но я этого за маловажностью не записывал, а вспомнить не могу. Я, кажется, до вчерашнего ни с кем, на что бы там Сэкиль не намекала. Эх, жалко негритяночку. Я припомнил кое-какие подробности, и это было… Сильно.

– Слушай, Кэп, ты натурально, как полицейский из кино! – прошептала восхищённо Натаха. – Как ты его расколол!

– Было б там чего колоть… Он такое говно, что его только расплескать можно.

– Он тебе этого не забудет, – сказала серьёзно Сэкиль.

– Пофиг. Я-то забуду, – отмахнулся я. – Кстати, выхода всё случившееся не отменяет. Вполне возможно, что Абуто нашли те мутные гады из котельной. С них и тело утащить станется. Чтобы сожрать.

– Я буду готова через десять минут, – сказала Натаха.

– А я дазе быстрее, – кивнула азиатка.

– Встречаемся где всегда. И… Как-то вооружитесь, что ли…

– Э… Ну ты, блин, валькирия… – только и сказал я, увидев Натаху.

Мою не вполне серьёзную просьбу «вооружиться» – ну какое тут оружие? В столовой даже ножей нет! – она восприняла очень буквально. На голове хоккейный шлем (мы порой находим довольно странные предметы), на мужской кожаной куртке, превращённой в жилетку смелым удалением рукавов, наклёпаны пластины, напиленные из расплющенных алюминиевых тарелок. В руках – насаженная на длинный обрезок водопроводной трубы пятикилограммовая кувалда.

– Когда ты успела?

– Я давно готовилась, Кэп! Рано или поздно мы наткнулись бы на какое-нибудь говно.

Ну вот, я считаю её не особо умной бабой, а она лучше меня сообразила.

– Я и секилявке нашей сделала кой-чо…

Сэкиль показала закреплённый на спине брючным ремнём то ли короткий меч, то ли длинный нож. Одна кромка у него грубо заточена, вторая имеет зловещие зазубрины, рукоятка из обрезка деревянной ножки стула.

– Из полотна пилы переточила, – гордо сказала Натаха. Две недели еблася, окромя напильника никакого инструмента нет.

Спустившись на три этажа, мы убедились, что решётка закрыта и, судя по всему, никто открывать не пытался. Но версия с людоедами и так казалась мне сомнительной. Вряд ли они бы ограничились негритянкой, наткнувшись на целый этаж беззащитных придурков. С этим надо, наверное, что-то делать, но что?

Никаких идей.

– Абуто дала наводку, – сказал я. – Жаль, что она не сможет нам показать, но мы попробуем сами. Задача – отыскать лестницу. Пожарная ли она, или чёрный ход – неважно. Главное – куда она нас приведёт.

– В жопу какую-нибудь, – буркнула недовольно Натаха.

– Оу, Натаса, – засмеялась Сэкиль, – а сесяс мы где?

Этаж, на котором Абуто, сбежавши однажды от своих уродцев, пряталась, мы когда-то осматривали. Заглянули, пометили «как всегда, ничего интересного» и пошли дальше. Нацарапанный на стене значок сохранился, в отличие от памяти в моей дурной башке.

– Уф, как меня достали эти лестницы… – Натаха покраснела лицом и вспотела под своей бронекурткой.

– Просто у тебя ноги короткие, а зопа торстая! – Сэкиль как и не заметила подъёма, хотя ступеньки тут делал какой-то изувер. Они слишком мелкие для одного шага и слишком высокие, чтобы шагать через одну. Как шпалы на железной дороге.

– Врезать бы тебе, глиста ты сушёная… – вздохнула Натаха. – Нарвёшься однажды. Ну что, пошли?

– Внимательно, девочки! – добавил я на всякий случай.

– Нашёл девочку, – проворчала Натаха.

– Всё, что не мальчик и не Стасик, – девочка. Пошли!

 ***

На первый взгляд – ничего. Понимаю, почему мы пометили этот этаж знаком «хуйня». Пусто, пыльно, пахнет какой-то дрянью. Тишина разбавлена только тонким, на грани слышимости зудением тусклых ламп-трубочек. Одна через три, как везде. Уныло-зелёные стены. Серовато-белёсый потолок в разводах давних протечек. Казённые белые двери без номеров и табличек. Общага как она есть.

По заведённому порядку начали слева. Комната закрыта, но замки здесь такое говно, что открываются примитивной отмычкой, которую сделала Натаха. Щёлк – и мы внутри. Стандартно – стены, рукомойник, три кровати с матрасами, но без белья. На нашем этаже было тоже по три, но нас слишком мало, чтобы кучковаться, лишние стащили на склад. Все живут поврозь, не располагает атмосфера к отношениям. Поеблись и разбежались.

Заглянули в тумбочки – пусто. Жаль. Это наше главное развлечение – иногда попадается всякая фигня, чаще всего никчёмная и нелепая, хотя Натаха тянет в свой чемодан почти всё. Но где-то же я нашёл пистолет?

Теперь правая напротив. Щелчок замка. Зеркальный предыдущему интерьер. Пустота. Хотя…

– Хоба! – радуется Натаха.

– Сто там, Натаса, сто?

В тумбочке картонная маленькая пачка лезвий к бритвенному станку. Ни названия, ни производителя. «Лезвия для безопасной бритвы 10 шт». Я щупаю подбородок. Станка у меня, впрочем, всё равно нет.

– Можно, я себе заберу, Кэп? – глаза у Натахи умоляющие и чуть шальные. Не хочу знать, что там она себе брить собралась. Небось, и станок смастерит, если захочет.

– Забирай.

Похожу небритым дальше.

Больше ничего интересного. Идём ходом челнока влево. Пусто. В тумбочке несколько листов бумаги, решительно изымаю себе на летопись. Снова вправо. Туалет. Тут нет сортиров в комнатах, как у нас. Общий тамбур с четырьмя рукомойниками и две двери – видимо «Мэ» и «Жо», но обозначений нет. Мужской опознается по настенным писсуарам, жёлтым от налёта ржавчины. Вода из какого-то бачка подтекает с тихим журчанием. Вместо унитазов – низкие насесты для «позы орла». Дверей нет, «сидячие места» разделены перегородками. Фу, блин, ненавижу такую инклюзивность.

Туалетная бумага отсутствует. Жаль, у нас она в дефиците. Натаха деловито скручивает что-то сантехническое, кидает в чемодан. Вот сорока!

Снова влево. Душевая. Похожа на нашу. Плесень, влажность, кафель в разводах, капает конденсат с труб, подтекают краны. И мерзкие эти, буро-кровавого цвета тонкие длинные слизняки вокруг сливов.

– Кто-то забыр маеська! – замечает узкоглазка.

Маечка серая, однотонная, на лямках. Висит, наброшенная на перегородку между душевыми. Влажная, человеком уже не пахнет, пахнет плесенью. Размер скорее женский, хотя Натахе такое на одну сиську. А вот Абуто было бы в самый раз.

Первое подтверждение её рассказу.

Дверь следующей комнаты справа открылась без возни с замком, не заперта. Оттуда шарахнуло таким смрадом, что я ее захлопнул и отпрыгнул, перестав дышать. Натаха с побелевшим лицом метнулась в сортир. Сэкиль тоже побледнела, но снова устояла.

– Скорько их там?

– Не знаю. Не сосчитал, – я вызвал в памяти картину увиденного и чуть не побежал за Натахой. – От десяти до пятнадцати, навскидку. Не смотри.

Задержал дыхание и заставил себя заглянуть снова.

– Четырнадцать, – выдохнул, закрыв дверь. – И лежат они тут давно. Не проси меня их осматривать.

– Их убири?

– Нет, блядь, они сами оторвали себе головы.

– Прости, я групая.

– Ты прости, я на нервах.

Вернулась, утирая рот, бледная Натаха.

– К-к-к… Кто их так?

– Откуда мне знать?

– И что мы будем с ними делать?

– Никогда больше не откроем эту дверь. Что бы ни лежало у них в карманах, я не полезу ковыряться в растёкшихся по полу трупах, извини. Нет, конечно, если ты хочешь, то можешь сама…

Натаха сбледнула и убежала обратно.

– Не хосет, – констатировала Сэкиль.

Следующую дверь мы открываем с опаской, тщательно принюхиваясь, но внутри пусто.

– Сдесь кто-то жир!

На кровати застелено бельё. Одеяло аккуратно заправлено.

Ничего ценного не нашлось, хотя Натаха усорочила какую-то мелочёвку. Даже странно. Благодаря нашим блужданиям у общины есть, например, фонарик, два паршивых складных ножа, три зажигалки, утюг, который некуда включать, фен, который тоже некуда включать, но Натаха приспособила его в душевой, запитав от лампочки проводами на устрашающих скрутках, обмотанных пластырем. Розеток нет, но когда женщины чего-то дружно хотят… В общем, много чего валяется.

А тут вообще ничего.

Абуто не соврала – дверь на лестницу чёрного хода мы нашли. Замаскирована шикарно, если б не знали, чего и где искать – сто раз бы прошли мимо и не подумали. Дверь закрыта и открывается только изнутри, с лестницы. Если, конечно, у вас нет Натахи, которая подцепила защелку сложным крючком из плющеной проволоки. Интересное у неё, видать, прошлое.

– Это точно не пожарная лестница, – заявила наша взломщица. – Какой смысл делать пожарную лестницу, на которую при пожаре хрен попадёшь?

Логично, черт побери.

– Интересно, на насем этазе такая есть?

Вот и мне интересно.

Оказалось – есть. Отсчитав по пролётам неудобной, узкой, скудно освещённой лестницы, я толкнул дверь – и она открылась. Прямо перед Стасиком, который чуть не описался от неожиданности.

– Э…тут дверь? – глупо спросил он.

– Нет, её тут нет, идиота кусок, – грубо ответила Натаха, ковыряясь в защёлке. – Всё, теперь не закроется.

Порадовался своему глазомеру – дверь, как я и ожидал, открылась возле комнаты, где убили Абуто. Снаружи она выглядит как выступ в стене, часть несущей конструкции. Ни за что не подумаешь.

– А я вас жду… У нас, оказывается, Константин пропал…

В столовой опять гудит народ. Быстро Стасик вернул себе воображаемые вожжи – пытается рулить повесткой, но никто его не слушает. Я, признаться, вообще не помню никакого Константина. Но это ничего не значит. Я дохера всего не помню. Лица знакомые – а кого как зовут, кто чем дышит, кто с кем спит – без понятия.

Я, вот, опять ни с кем не сплю. Женского полу примерно половина контингента, некоторые даже вполне симпатичные, но, похоже, Сэкиль с Натахой их надёжно отпугивают самим фактом своего существования. Может, всё-таки того? В яшмовую дырку нефритовым хреном?

 Стасик, надо отдать ему должное, добился относительной тишины.

– Люди! – пафосно начал он.

– Хуй на блюде!

– По делу говори!

Не уважают тут самозваного старосту.

– У нас пропал член общины, Константин.

– Да какой там член! – выкрикнула с места какая-то женщина. – Было б о чём говорить!

С разных сторон послышалось женское хихиканье. Похоже, многие имеют на этот счёт собственное мнение. Пожалуй, и хорошо, что я тут ни с кем не сплю, а то сравнений не оберёшься.

– Дело серьёзное! – настаивал Стасик. – Он не завтракал и не обедал, в комнате его нет. Пожалуйста, припомните, кто когда его в последний раз видел?

После долгих препирательств выяснилось, что последней его наблюдала как раз та женщина, что имела нелестное мнение о размерах. Причём как раз по этом вопросу.

– Ну да, смотреть там не на что, – без малейшего смущения заявила она, – но зато как он языком…

Разноголосый женский гул выразил согласие. Да, развлечений тут немного, так что приходится брать всё от имеющихся.

– Оу, какие посрые бабы! – тихо выразила свое неодобрение Сэкиль. – Разве мозно обсуздать вот так музсина? То, что дераесся в кровати, дорзно оставасся там!

И покосилась на меня с намёком. Я сделал вид, что не заметил.

В общем, упомянутый Константин донёс в массы своё язычество, после чего удовлетворённая тётка его покинула. Это было «ночью» – часов тут нет. Больше, похоже, его никто не видел. Это странно, потому что деться тут, в общем, некуда. Загадка.

Так ни с чем и разошлись. Стасик пытался сагитировать людей на что-нибудь, но его даже на хер слать ленились. Наверное, потому что он так и не придумал, на что именно. Просто ему очень хотелось покомандовать.

Пичалька.