Когда отошли подальше, оглянулся — с дороги сооружение выглядит ещё внушительнее. Высокие тёмные каменные стены нависают над перевалом. «Отличная позиция», — сказал бы Слон. «Отсель грозить мы будем…» — кому? Лучше бы никому. Я не сильно грозный. Но, при наличии какого-никакого гарнизона, эта крепостица запирает перевал как нефиг-нафиг. Для того, видать, и строилась. Если найти время на археологию, то вон на тех выступах-машикулях наверняка есть точки монтажа артиллерии. Дульнозарядных кулеврин, или хоть требушетов каких. Впрочем, судя по наличию хоть и примитивного, но водопровода, могло что-то и более свежее стоять. Горные пятидюймовки, например. Но нам не до археологических раскопок, надо сперва обеспечить наш недогарнизон продовольствием, раз уж обещанных поставок не видно. А значит, пора выйти на контакт с аборигенами. «Мы пришли с миром» и всё такое.

Через перевал идёт широкая дорога, два грузовика легко разъедутся, но свежих следов я на ней не вижу. Что может быть признаком того, что ей не пользуются, или того, что зрение у меня дрянь. Но нам все равно не туда — к кыштаку ведёт узкая тропиночка в гору. Нагма заскакала по ней привычно и резво, видно, что ей не впервой. Я стараюсь идти экономичным шагом, и всё равно запыхался уже на первом крутом подъёме.

— Эй, старый человек, пойдём быстрее! — сказала укоризненно девочка.

— Я же просил меня так не называть, — ответил я, дыша с трудом.

Колени мои противно дрожат, в глазах темнеет, гипоксия давит на сосуды. Надеюсь, это из-за разреженного горного воздуха, а не только потому, что я старый пердун.

— Я помню, но забыла. Помню, что просил, но забыла, как надо.

— Зови просто Док. Это коротко и легко запомнить.

— А почему Док?

— Так принято называть врачей.

— А ты врач?

— Да, я врач.

— Моя мама тоже лечит. Но только женщин. А ты?

— Я всех лечу.

— Только ты не говори им, что врач, — посерьёзнела Нагма. — А то они захотят тебя убить, как маму. Или ты тоже колдун, и не боишься? Маму давно бы убили, но боятся проклятья.

— Милые сельские нравы, — оценил я. — Люблю патриархальную общинность.

— Так ты колдун или нет?

— Давай для простоты считать, что да.

Хотя на сей момент мои магические способности ограничены, я ещё могу разразиться парой фаерболов модели Ф-1. Надёжное, проверенное колдунство.

— Хорошо, что ты колдун, — сказала девочка, терпеливо дожидаясь, пока я отдышусь после очередного подъёма. — Ты можешь жениться на маме.

— Чего? — поразился я.

— Ну, ты колдун, она колдунья, тебе можно. Женись, а? Ты старый, скоро умрёшь, она будет вдова.

— А сейчас она кто?

— Иблисова шлюха.

— И зачем мне жениться на иблисовой шлюхе? — спросил я удивлённо.

— Но ты же старый, какая тебе разница? А мы за тобой будем ухаживать, пока ты не помрёшь. Ты, вон, еле ходишь, кто тебе еду приготовит? Кто хворост для очага принесёт? Кто подоит козу? Соглашайся, мама хорошо готовит.

— Спасибо за честное предложение, добрая девочка. Но у меня нет козы.

— У мамы есть. Три. Одна, правда, совсем старая, как ты, но две доятся.

— Вижу, она завидная невеста, — кивнул я, — но я ещё слишком молод для такого серьёзного шага.

— Молод? — засмеялась девочка. — Да ты самый старый человек, которого я видела! Я думала, таких не бывает! Смотри, так и умрёшь без всякой пользы.

— Я обдумаю твоё предложение, — сказал я максимально серьёзным тоном.

Надо же, матримониально востребован. Опять же, три козы — это вам не иблис пёрнул. Путь даже одна старая, как я.

Когда показался посёлок, мы с Нагмой уже еле ноги волочим. Километров пятнадцать, наверное, вряд ли больше — но вверх-вниз, дорога каменистая, воздух разреженный. При этом я старый, а у неё «ножки коротенькие». Уселись на камушек передохнуть и оглядеться.

Кыштак лежит чуть ниже, виден не весь, но то, что видно, выглядит очень кыштачно. Домики из камней и глины с плоскими крышами, лепятся друг к другу, лезут ярусами на склон. Посёлок обнесён глинобитной стеной, такими же стенами разбит на участки, где возделаны небольшие огородики. Бродят куры и козы, кое-где бараны в загонах, бегают дети, женщины с кувшинами выстроились в очередь к колодцу. Нет, окулиста я тут вряд ли найду…

— А где все мужчины? — спросил я Нагму.

— Наверное, на площади. Видно её в твою гляделку?

Я разглядываю посёлок в трёхкратный монокуляр, но вижу только несколько спин. Остальное загорожено стеной.

— Отдохнула? — девочка кивает. — Пойдём, посмотрим, чем тут народ дышит.

Народ дышит в основном запахами навоза, горелого жира и тлеющего кизяка. Женщины, увидев меня, порскнули от колодца, как воробьи из лужи. Некоторые даже кувшины побросали.

— Трусихи! — гордо сказала Нагма. — Думают, что ты иблис.

Я в шлеме, тактических очках, камуфляже и бронике с разгрузкой. Выгляжу страшнее, чем есть, но на иблиса не очень похож. Впрочем, откуда мне знать, как должен выглядеть иблис?

Мужчины в широких штанах, грубых сандалиях на босу ногу, длинных рубахах и грязных халатах поверх, сплошь бородаты и тюрбанированы. Некоторые держат в руках ружья весьма антикварного вида, но большинство безоружны. Нас они не видят — все внимание в центр площади.

— Кто первый кинет в меня камень, у того сгниёт его поганый член! — доносится оттуда бодрым женским голосом. — Его сыновья станут женщинами, и их будут ебать ослы!

Это не очень похоже на проповедь мира и ненасилия, но голос кажется знакомым.

Анахита стоит босая, растрёпанная, в одной длинной нижней рубахе с оторванным рукавом. Её неумело, но старательно привязали толстой верёвкой к столбу. Руки расцарапаны, покрыты потёками крови, на лице несколько ссадин и синяков, но на вид ничего серьёзного. Жить будет.

— Так, что за нахер? — спросил я в пространство, но никто не обратил внимания.

Видимо были заняты внутренней борьбой — желания залепить ей камнем в лоб и опасений насчёт члена и ослов.

Достал из кобуры пистолет и выстрелил в воздух. Акустика в горах хорошая, вышло громко. Бородачи повернулись ко мне, выпучили глаза и стали резво отступать к краям площади.

— Эй, пожиратели ослиного навоза! А я говорила, что владетель придёт за мной! — завопила Анахита. — Это я вызвала его своим колдовством!

Один бородач навёл на меня винтажный карамультук — не то капсюльный, не то даже кремнёвый, с моим нынешним зрением не понять, — но я наставил ему в лоб пистолет и сказал:

— Даже, блядь, не думай. Будешь мозги с забора соскребать.

Моджахед оказался разумный, и ружбайку свою опустил.

— Что тут, нахрен, творится, селяне? — повторил я свой вопрос.

Все молчат, глядя на меня с откровенной опаской.

— Так, кто тут главный смотрящий? Два шага вперёд.

— Эй, Абдулбаки! — закричала Анахита. — Не прячься, я тебе вижу! Выходи, козий выпердыш! Давай! Вперёд!

Бородач в нарядном, хотя и засаленном халате нехотя, озираясь на женщину, подошёл поближе.

— Так, ты председатель этого колхоза?  — спросил я строго.

— Я глава совета старейшин кыштака, — ответил он не очень уверенно.

— Вы пошто бабу к столбу привязали, лишенцы?

— Она не женщина, она бача-пош. И ведьма. А привязали, чтобы её Багха ночью съел. Багхе её проклятия, небось, нипочём. А если и сдохнет — так слава Аллаху. И дочь её привяжем, иблисова выблядка.

Нагма тут же спряталась за меня.

— А кто вам разрешил? — спросил я.

Бородач уставился на меня с непониманием.

— Кто вам, долбодятлам, разрешил мою ведьму трогать? Клятву забыл, борода козлиная? — заявил я наугад.

— Про ведьму в клятве ничего не было, — забормотал тот неуверенно. — Что имущество владетелей священно перед Аллахом было, и что в благодарность за спасение наш народ обязан дать всё, что владетель потребует… Ни слова про ведьму!

— Так вот, это моя личная ведьма! Священное моё, глядь, имущество! И я её требую прямо сейчас! А ну, отвязали, бегом!

— Так не можем! Кто коснётся, будет проклят!

— А как же вы её тогда привязали?

— Они женщин заставили, трусливые твари! — крикнула Анахита. — Собственных жён не пожалели!

— Женщинам ведьмины проклятия не страшны, — заявил бородач. —  Кроме того, жену всегда можно новую взять.

Я подошёл к столбу, достал нож, разрезал верёвку. Бородачи смотрят на меня без радости, но, вроде, не возражают.

— Что-нибудь тебе надо отсюда? — спросил я Анахиту.

— Уже ничего. Они сожгли наши вещи и забрали коз. То есть, старую я сама зарезала, чтобы сварить бульон, но они забрали мясо.

— Так, — повелел я максимально владетельским, то есть хамским и говнистым тоном, — комплект женской одежды сюда. Новой и чистой.

— Она бача-пош! — возмутился старейшина. — Ей нельзя женскую!

— Давай любую. Но новую!

— Эй, Шаиста! — крикнула Анахита одной из женщин. — Боты мои верни! Ты думала, я не замечу? Я колдунья, я всё вижу!

— Шаиста, ты взяла иблисовы вещи? — возмутился Абдулбаки. — Аллах накажет тебя! И твой муж тоже, я прослежу! Верни их иблисовой шлюхе, не позорь мужа!

— Её зовут Анахита, и она принадлежит дому владетеля Креона. Ещё раз назовёшь её шлюхой, и демоны ночью зашьют тебе жопу!

Провинившаяся Шаиста притащила стопку одежды и подала её издали, с испугом, как будто кусок мяса злой собаке. В другой руке у неё несколько потасканные, но вполне нарядные кроссовки. Их она поставила на землю и сразу же убежала. Анахита быстро оделась, сунула босые грязные ноги в кроссовки, намотала на голову тряпку и схватила за руку дочь.

— Уважаемый владетель-ага! — сказал с достоинством старейшина. — Когда эта иблисова… то есть Анахита, вчера сказала, что в горный замок вернулись владетели, мы приготовили дары и продукты!

— Много?

— В силу традиций гостеприимства, — туманно обрисовал объем даров Абдулбаки. — Мы позволили себе погрузить их на ослов…

— Давайте ослов, — мигом сориентировалась Анахита, — мы возьмём их с собой. Завтра пригоните новых с продуктами, заберёте этих. Продукты каждый день на десять человек! Да не жалейте баранины и хорошего риса! Владетели не станут есть вашу кукурузную гадость! Владетели едят только лучший плов!

***

Остановились мы за первым гребнем, причём без сил повалились и я, и Анахита. Три гружённых ишака выглядят, в отличие от нас, вполне бодро, а Нагму мы пристроили поверх мешков, где она почти сразу заснула. Лично у меня такое ощущение, что я стоптал ноги по колено. Болят мышцы, ноют суставы, колотится сердце.

— Хорошо, что они так медленно соображают, — сказала Анахита. — Уже к вечеру начнут сомневаться, завтра весь день проругаются друг с другом, а послезавтра додумаются, что одинокий старик-шурави не тянет на картину «возвращение владетелей». Где люди-машины? Где чёрные демоны с красными глазами? Кстати, действительно, где?

— Ну, вообще-то у нас они есть, — сказал я.

Ничуть не соврал, кстати — Калидия в оболочке тот самый демон, а её мать «человек-машина». Жаль, толку от обеих ноль.


— Очень надеюсь, — вздохнула женщина. — Потому что они захотят проверить. Сначала осторожно, потом обнаглеют, а потом решат, что, может быть, и имущество владетелей дозволено. Потому что великие и могущественные повелители демонов — это одно. А если просто люди, то их и зарезать можно. Аллах простит.

— А ты, я смотрю, не очень вписываешься в местную общину.

— Я же иблисова шлюха.

— И за что дают такую ачивку?

— Когда мне было пятнадцать, сбежала с торговцем из другого мира. Я была очень красивая, он как меня увидел, так и запел соловьём — какая, мол, у меня жизнь будет весёлая да прекрасная, если я уеду с ним. Я ничего кроме кыштака не видела, к тому же была бача-пош, мне ничего не светило. Ну уши и развесила, сбежала в чём была.

— А что такое бача-пош?

— В семье должен быть сын. Если его нет — отцу позор.

— Где-то я это недавно слышал… Продолжай.

— Если сын никак не рождается, то им назначают дочь. Она носит мужскую одежду и считается мальчиком, может владеть имуществом и наследовать отцу. Но замуж ей нельзя, потому что это мужеложество и мерзость перед Аллахом. С женщинами, впрочем, нельзя тоже, потому что все же знают, что она бача-пош, и это тоже мерзость перед Аллахом. Но при этом изнасиловать её — малый грех, потому что бача-пош и не мужчина, и не женщина, а так, недоразумение. Как овцу трахнуть. Аллах не одобряет, но овцам от этого не легче. Так себе перспективка, да?

— Да, звучит не очень. Неудивительно, что ты свалила от такой радости.

— Сначала было действительно неплохо, — Анахита проверила, что Нагма спит, и продолжила: — Торговец был парень конкретно мудаковатый, вечно напоминал, что вытащил меня из кыштака, и я ему теперь по гроб жизни обязана. Сначала я чуть не молилась на него за это, а потом потаскалась по Мультиверсуму, пообтёрлась, посмотрела, как люди живут, и стала давать обратку. Он только что с лица смазливый, а по жизни — бездарь и лузер. Копеечная торговлишка, дешёвая контрабандочка, маленький член. Вечно сидели без денег, а он только ныл, какая я тварь неблагодарная, и ревновал к каждому кусту. Когда я залетела, весь на говно изошёл — делай, мол, аборт, куда нам спиногрыза. Я к тому времени выучилась на медсестру-акушерку, и в тех ипенях, куда он возил свой товар, мои услуги приносили больше, чем его дурацкая торговля.

— От этого, он, надо полагать, бесился ещё сильнее.

— Рубишь фишку, — кивнула Анахита. — Так и было. Я наотрез оказалась, заявила, что раз я нас кормлю, то прокормлю и ребёнка, не тресну.

— И что произошло потом?

— От торговцев узнала, что отец умирает. Мать-то умерла, когда я маленькой была. Не могу сказать, что прям его любила, но не попрощаться было бы свинством. Думала, заскочу ненадолго, похороню отца и дальше поеду, хрена мне тут делать?

— Но что-то пошло не так?

— Этот козёл привёз меня, и пока я хоронила отца, свалил. Думала, может, вернётся — да хрен там. Осталась одна — иблисова шлюха на восьмом месяце беременности иблисовым выблядком. Они бы меня насиловали, пока я не сброшу плод, а потом забили камнями, но спасло чёрное колдовство.

— Какое?

— У меня был маленький, но мощный шокер. Сошло за магию. Я заявила, что так будет с каждым мужчиной, который меня коснётся. Он, правда, разрядился, и зарядить его негде, но одного раза хватило. Они бы, со временем, сообразили оглушить меня камнем издали, но жёны отговорили. Тут женщин вообще не лечат, потому что Аллах не велит. Даже акушерки не было, точнее, была бабка, которая пуповины зубами перекусывала.

— Прямо хирургическая стерильность, — оценил я.

— Вот и я о чём. Приняла пару родов, вылечила несколько женских хворей. Хотя у женщины тут прав меньше, чем у скота, но есть же неформальные методы. Хотя я и ведьма, но все же бача-пош. Но, хотя и бача-пош, но беременная. Старейшины неделю драли друг другу бороды на совете, решая, что делать по обычаю, и что велит в таких случаях Аллах. В результате мне оставили отцовский дом, потому что я бача-пош и могу наследовать. Но Нагму признали иблисовым выблядком, потому что мужик родить не может. Не знаю, что я буду делать, когда она вырастет. Я её рожала одна, сама пуповину вязала, глотку за неё кому хочешь перегрызу.

— Весело тут живётся, как я погляжу. Отдохнула? Пошли дальше.

Я, скрипя, как рассохшееся буратино, поднялся с земли, и мы пошли дальше. Ничего, авось привыкну. Регулярные прогулки на свежем горном воздухе полезны в любом возрасте.

— А почему ты не свалила с ребёнком? — спросил я, чтобы отвлечься от усилия, с которым переставляю ноги.

— Куда? — Анахита грустно улыбнулась. — В такой же кыштак? В этом меня хотя бы боятся. Здесь везде одно и то же. Я, пока по Мультиверсуму не покаталась, и не знала, что бывает по-другому. Но я не проводник, кросс-локус не открою. Это отец её был проводником, хоть и слабеньким.

Женщина заботливо укрыла спящую на мешках Нагму накидкой, ветер холодный. Девочка умудряется спать, полностью игнорируя тряскую походку осла и неудобное ложе. Вымоталась и перенервничала.

— А чего они сейчас-то на тебя взъелись? — я стараюсь не думать, что будет с моими суставами к вечеру, если они сейчас так болят.

— Во-первых, из-за вас. Возвращение владетелей — не баран чихнул. Все чего-то от вас ждут, хотя никто толком не скажет, чего именно.

— А тут такая ты, — кивнул я понимающе.

— Именно. Угораздило ж меня травы собирать на перевале. Смотрю — над замком знак владетелей, думаю — надо разведать. Прихватила корзинку, взяла Нагму и пошла. Я Нагму там не оставляю, они ребёнка не пожалеют. Иблисов выблядок, Аллах дозволяет.

— Сколько ей?

— Девять или десять. Я в какой-то момент сбилась со счета, тут календарей нет.

— Красивая девочка.

— В том-то и беда. Тут замуж с тринадцати выдают. Сразу беременность, где-то четверть не донашивают или умирают родами, потому что сами почти дети. К восемнадцати уже по трое-четверо родят, если выживут, к тридцати — старуха, надо новую, молодую жену брать, эта пусть воду носит. Вот тебе и вторая причина, почему на меня сегодня накинулись — я жене Абдулбаки помогла плод вытравить, а он узнал. Видать, вторая жена настучала, там те ещё интриги. И не надо на меня так смотреть! Она бы умерла родами, без вариантов, больная совсем по женской части.

— Я не осуждаю, — сказал я. — Твоя пациентка, твоё решение.

— Ты врач? Позывной «Док» обычно врачам дают.

— Да, я врач. Учился на педиатра, но теперь полевой медик широкого профиля.

— Воевал? — она показала на автомат.

— Да, пришлось.

— Неужели у владетелей не нашлось солдат помоложе?

— Сложная история. Так вышло. Я тут, скорее, как личный врач при дочери владетеля Креона.

— И ты русский, — сказала она утвердительно.

— Я же говорю — сложная история.

— Отец Нагмы русский. Я жила в России. Хотя, конечно, мы больше были в дороге, чем дома. Торговца ноги кормят. Русские странные, но не все мудаки, как мой. Надеюсь, ты не такой.

— Я тоже надеюсь. Кстати, твоя дочь агитировала меня на тебе жениться. Чтобы моя неизбежная скорая смерть от старости была не напрасной.

— Вот засранка! — засмеялась Анахита. — Это все равно ничего не изменило бы. Вдовам тут не намного легче живётся. В лучшем случае брат умершего забирает их в свою семью, на правах служанок-наложниц. Если же забрать некому, то им не позавидуешь — они никто. С ними можно делать что угодно, ведь Аллах раз наказал их смертью мужа, то он их не защищает. «Кровь и имущество дозволены», как говорит наш мулла.

— У вас и мулла есть? — спросил я.

— А как же без него? — удивилась Анахаита.

— Странно, что я его не видел на площади.

— Мулла хитрый. Не сердись на Нагму, она хотела как лучше.

— Я не сержусь. Хорошая девочка.

— Самая лучшая на свете, — вздохнула Анахита. — Не прощу себе, если с ней что-то случится.

***

Когда мы добрались до перевала и увидели замок, я поинтересовался, какой-такой «знак владетелей» указал Анахите, что он больше не пустует.

— Так вон же! — удивилась она. — Смотри, над той башенкой.

Над крышей действительно поднято нечто вроде вымпела. Что на нём изображено, разглядеть не могу, хотя вдаль вижу прилично.

— Разве не вы подняли?

— Может, и мы, — не стал спорить я.

Надо найти время и как следует обследовать эту недвижимость. Но это точно будет не сегодня — последние пару километров до ворот я переставляю ноги буквально волевым усилием, и болит во мне абсолютно всё, от головы до пяток. Марш-бросок до кыштака и обратно утомил бы меня и раньше, но сейчас это нечто невыносимое. Анахита, несмотря на все свои приключения, выглядит куда бодрее, а Нагма просто отлично выспалась.

— Михл! Товарищ военмед! — кинулась ко мне Алька. — Куда вы пропали! Я так волновалась!

— Прогулялся за продуктами, — показал я на ослов. — Шопинг слегка затянулся, так что на завтра заказал доставку.

— Шопинг! Доставка продуктов! — всплеснула руками Анахита. — Не думала, что когда-нибудь услышу это снова. Как тебя зовут, девочка?

— Алиана.

— Это же не ты дочь владетеля?

— Нет, что вы! Я её… подруга. И помощница Михла, то есть, товарища Дока.

— Как она, Аль? – спросил я.

— Спит. Я выпоила ей всё молоко, как вы велели, — подогретое и понемногу. Больше молока нет.

— В поклаже есть кувшин, надеюсь, там молоко. Как она перенесла кормление? Расстройства не было?

— Нет, только один раз мы с её мамой отнесли в туалет пописать.

— Значит продолжаем молочную диету. И можно переходить к бульонам, если есть из чего варить.

— Думаю, в мешках есть козлятина, — вздохнула Анахита. — Причём от моей козы. Она была такая старая, что её мяса они наверняка не пожалели. Но, если поварить подольше…

— Займитесь, пожалуйста. А мне надо передохнуть.

— Конечно, Михл! — засуетилась Алька. — Мы сами справимся!

Я из последних сил добрёл до своей кровати и рухнул на неё, как трухлявый клён. Разуться и раздеться сил нет, только разгрузку с броником сбросил. Сколько раз по дороге жалел, что попёрся в этой тяжести! Но, с другой стороны, тот моджахед мог ведь и пальнуть из своей пищали. С третьей — пробить бы он его свинцовой пулей из гладкого ствола не пробил, но заброневую травму от такого калибра я бы хрен перенёс. У стариков кости хрупкие. Но самое противное даже не в том, что у меня болит каждый сустав, мышцы ног как будто варят на холодец, и башка раскалывается, а в том, что мозги скрипят и не хотят думать. Вот она, чёртова старость.

***

Разбудила меня Нагма — девчонка расшнуровала берцы и теперь стягивает один с ноги.

— Я ещё жив! — сказал я, зевая. — Рано меня мародёрить.

— Нельзя спать в ботинках, ноги испортишь! — девочка потянула сильнее.

— Я сам, там носки, мягко говоря, несвежие.

— Лежи, старый человек, я их постираю. И ещё если чего грязного есть — давай! Я умею! Мама воды нагрела на плите, у нас будет стирка!

— Грязного у меня есть, — вздохнул я. — Чего у меня нет, так это чистого. Переодеться не во что.

— Я принесу! — подскочила Нагма и умчалась.

Я, скрипя, кряхтя и охая, всё же снял берцы сам. И носки, которыми уже впору клопов морить. Чёрт, как всё болит-то! Но меньше, чем могло бы. Наверное потому, что онемело, пока лежал. Сейчас кровь разойдётся, и заболит с новой силой.

Девчонка притащила наряд по местной моде — широкие штаны, рубаха до колен, шерстяные носки и сандалии. Может, мне бороду отпустить? К такой одежде она прямо напрашивается. Да и бриться нечем — модерновая электробритва, купленная по совету Змеямбы, так и осталась в резиденции Креона с остальными вещами. А жаль, действительно отличный был девайс. Лучше бы его взял, чем карандаши с этюдниками, которые у меня зачем-то засунуты в дейпак. В общем, решено — буду бородат. Бородатый старик выглядит более патриаршисто, не светит обтёкшей морщинистой харей. Колоть щетиной мне больше некого, да и, наверное, незачем. Боюсь, мои постельные подвиги уже окончательно позади.

— Откуда вещи? — спросил я, придирчиво разглядывая рубаху. Ещё не хватало вшей каких-нибудь подцепить. Убедился, что один хрен ничего не вижу, и отложил в сторону.

— Подарки от наших старейшин, — пояснила Нагма. — Мужская одежда, три штуки. Женская одежда, три штуки. Вся хорошая, новая, с вышивкой! Жаль, моего размера нет… Но мама обещала перешить! Мама хорошо шьёт! Женись на ней, старый человек!

— В этом нет необходимости, Нагма. Не думаю, что вы вернётесь в кыштак. И не зови меня «старый человек».

— Тогда я буду называть тебя дедушкой, ладно?

— Лучше просто Док.

— Хорошо, дедушка Док. Снимай свою одежду, я отнесу её стирать. Мама готовит плов, скоро будем ужинать! Мама делает самый вкусный на свете плов! Ты точно не хочешь на ней жениться?

— Думаю, она будет против, — улыбнулся я. — Ты беги, я сейчас переоденусь, тогда заберёшь одежду.

Нагма умчалась, а я подумал, что вот такая шустрая внучка — это удобно. Может, действительно — ну, не жениться, конечно, а, например, удочерить Анахиту?

Не всерьёз, конечно, подумал. На черта ей такой дряхлый отчим? Даже унаследовать от меня нечего, разве что берцы. Но они ей велики будут. 

К ужину вышел в обновках. Сандалии грубые и неудобные, всё остальное терпимо. По крайней мере, чистое. Анахита тоже переоделась — к моему удивлению, в женское. Разница не так велика — тоже штаны и рубаха, но больше вышивки и голова с плечами покрыты платком.

— Надоело быть бача-пош, — сказала она, поймав мой вопросительный взгляд. — Всё равно имущества у меня теперь нет.

— И что дальше? — спросил я её, принюхиваясь. Плов действительно пахнет шикарно.

— Не знаю. Не хочу думать. Вот, ешь!

Она поставила передо мной блюдо, на ней горкой плов. Попробовал — вкус не хуже запаха.

— С ума сойти, — засмеялась Анахита, — столько лет не видела, чтобы плов ложкой ели!

— Не привык я руками.

— Да ешь, ешь, я только рада! Осточертело это средневековье. Пациентке твоей я бульона сварила. Вот и польза от моей старой козы.

— Спасибо.

— Тебе спасибо, Док. Благодаря тебе мы с Нагмой живы. А дальше… Ну, дальше будет дальше.

После ужина проведал Калидию. Она ещё слаба, но ей гораздо лучше. Думаю, завтра уже можно пробовать давать твёрдую пищу: варёное мясо, овощи. Ей надо набирать вес, а то скелет-скелетом.

В углу комнаты — нечто вроде муравьиного яйца, только чёрное и размером с Нагму.

— Это моя оболочка, — пояснила девушка. — Пришлось перевести в режим споры. Так она может храниться вечно.

— А обратно как?

— Нужна будет кровь. Много крови, пока она не насытится и не наберёт энергию.

— Человеческой?

— Нет, не обязательно. Это же не первая активация, она уже в слиянии со мной. Любая кровь подойдёт — ведь бульон вы из чего-то сварили? Значит, животные тут есть…

— А ты вообще насколько в курсе насчёт этого места? Это же ваше семейное убежище…

— Не очень, — призналась Калидия. — Была один раз, давно. Помню только, что горы вокруг. Это запасной пункт эвакуации, на самый крайний случай. Основной там, куда отец ушёл. Спасибо, что вытащили меня. Я пыталась спасти маму, но, кажется, не рассчитала сил.

— По большей части это она тебя вытащила, — ответил я. — Ладно, поспи ещё, ты неплохо восстанавливаешься, но сильно не торопись.

— Док?

— Что?

— А вы всегда были такой старый?